Отключаюсь, потому что минуту назад, в попытках успокоиться, я заодно привела в порядок свою дислокацию. То есть, завидев длинную вереницу машин, развернулась к лесу задом, а к ним — передом. «Ловись машинка, большая и малая!» Свершилось! КАМАЗ с украинскими номерами завизжал тормозами, паркуясь к обочине.
Мне холодно сейчас и совершенно все равно, на какой машине ехать. Легковушка когда еще поймается. А так — и в тепле и продвигаюсь к городу. И напрягов меньше — дальнобойщики к автостопщикам привыкшие.
— Пока по пути, по трассе подбросите? — спрашиваю у водителя. Не потому, кстати, что нечего предложить ему в качестве вознаграждения, а потому что по старой автостоповской привычке совершенно не умею предлагать водителям деньги. В городе — другое дело. Там есть такса, там все проверено. А на трассе? Если по километражу платить — слишком много, если символически — глупо как-то и обидеть можно водителя.
— А куда тебе надо? Ты садись, не студи кабину, по пути разберемся… Будешь чай мне из термоса наливать. Что ж я, не понимаю? Жизнь такая. Сам студентом был.
Мужик то ли льстит мне, то ли плохо видит. Я сейчас в таком нервном расстройстве, что впору б говорить: «у самого мать пенсионерка», мне сочувствуя…
Это я, значит, люблю неотесанных и наслаждаюсь своей опытностью!? Прямо растлительница какая-то! А то, что всю жизнь, до операции еще, до появления Павлика, мне все ухажеры в отцы годились — это не считается. Чем я, спрашивается, виновата, что побывав на том свете, изменила ценности и из «тайной страсти многих» пожелала стать явной, пусть не слишком обеспечиваемой, но единственной… Радоваться за меня надо было, Марина, а не желчью исходить!
— Вот, возьмите. Только аккуратно, горячо ведь.
— Спасибо. И себе в пластиковый стаканчик налей. Промерзла же. Губы вон — синие…
Это они до синевы искусанные. То, что всевозможными сексуальными тайнами с Мариной делилось — больше, кстати, бравадами, чем реально происходившими — так это не из распущенности, а для самозащиты. Я разведенная, а точнее, брошенная женщина! На кой мне черт, чтобы во мне одинокую зануду видели. Я не Нинель! Пусть все думают, что счастливая, востребованная, сильная и во всех смыслах удовлетворенная.
— Бери печенье, там, в бардачке. Только там все в масле, не вымажись. И мне дай, пожалуйста.
— Возьмите, спасибо, вкусно…
И потом, как же тут не рассказывать, когда Марина так жадно слушала? С восторгом, с огоньком в глазах, каждую пикантную подробность буквально изо рта выхватывала. Да ради таких заинтересованных слушателей, любой артист сто историй придумает.
Стоим в курилке, Марина смотрит на меня, как на идола, радостно смеется штучечкам, хлопает в ладоши, иногда морщится.
— Ну, ты Сонечка, даешь! — вздыхает одобрительно. — Прям, как в сказке! Ловеласка, что с тебя взять! Смотри, какой-нибудь Отелло обнаружится…
— Что ты! — не теряюсь я. — Я как зачатки диктатуры в мужчине обнаруживаю, так сразу исчезаю. «Хочешь разобраться со мной? Сделай это здесь и сейчас — не прогадаешь, будет здорово. Хочешь разбираться с теми, кто был со мной вчера или будет завтра? Тогда делай это в одиночку. Меня тошнит от таких бдительных…» — цитирую перевод одного приятного американского блюза. Так вот, Лариса всерьез утверждает, что без фаллоимитатора, девичья однополая любовь не приносит удовольствия. А я ей: «Девочка моя, значит ты натуралка в чистом виде, без малейшей тяги к женщинам. Зачем тебе имитатор, когда столько оригиналов вокруг болтается?» А она так обиженно: «Я современная женщина без комплексов! Не называй меня натуралкою!» Представляешь, куда мода людей гонит? Вот ненормальные!
А из окон, кстати, при подобных разговорах, теша мое самолюбие, свисают две пары ушей. Из одного — нашей чопорной праведницы Нинельки, которой мои рассказки жить помогают (то ли потому, что создают фон, на котором она выглядит девственницей, то ли просто оттого, что тешат ее сексуальные фантазии). Из другого — уши нашего глав. редактора, в простонародье Вредактора, который подслушивает, конечно, не из озабоченности, а для протокола. Неплохой дедуган, в принципе, но коммунистическая закалка сделала из него оборотня. Уверена, Вредактор до сих пор хранит записи о наших с Маринкой разговорах, чтобы когда нас все же заберут «куда следует», предоставить следствию свои стенограммы, подтверждающие нашу полную аморальность и разложение… Ну как тут не проснуться дару рассказчика, и немножко сочинителя, когда такое ко мне повышенное внимание?
— Ты уж рассказывай что-нибудь, я сутки уже еду. Глаза слипаются…
Вообще логично. Села — надо хоть какую-то пользу принести водителю…
— С похорон подруги бегу, — решаю, что скрывать мне нечего. — Не выдержали нервы, домой хочу, к любимому. А автобуса все нет…
— А что ж любимый не заедет машиною? — водитель усмехается. — Для чего такой любимый нужен?
— Для любви, — отвечаю больше Марининым гадостям, чем собеседнику. — Была бы блудницей — давно б уже самолетами летала. Но мне это не по характеру.
Вот! Вот Мариночка, еще одно мое тебе объяснение… Мне приписанные тобою гадости не по характеру! Ты все мои, так тобою любимые разговорчики, принимала за разврат и озабоченность?. Тогда скажи, пожалуйста, что ж это я — такая распущенная и беспринципная — вместо того, чтоб с отличным любовником оставаться, с которым действительно можно насладиться и своей и его опытностью, переместилась к нелепому Павлику. А ведь всего через неделю после операции, ухажер мой бывший звонил, приглашал, интересовался. Он, несмотря на возраст и требовательную жену, ого-го, как в форме! Еще бы! Каждый день бассейн, раз в неделю сауна, зал, консультант по здоровью, мази всевозможные, шелковое белье, журнальчики, каждый раз новая гостиница … А Павлик в сексе вообще ничего не смыслил. Нет, вру, каждый раз следовал проверенной технологии: подмять под себя, жать губы, сдерживаться и ритмично раскачиваться, потом нечаянное какое-нибудь вздрагивание партнерши принять за оргазм, поскорее расслабиться, перетечь, наслаждаясь больше своей победой — мол, я дождался, ты потеряла контроль первая! — чем настоящим удовольствием. Зачем бы выбирала Павлика, зачем бы меняла окружение и заметала следы от участников прошлых моих приключений? Правильно! Потому что искала душевной чистоты и гармонии. И вообще, если б я действительно «любила молоденьких», наверняка могла бы отыскать парня, лет эдак на пять младше Павлика. Не думаю, что охмурить его было бы сложно… И никакая опытность тут не при чем! Да ее и нет у меня, если уж честно смотреть…
Объективный взгляд:
Ну, это она, положим, врет. Не потому что обманщица, а оттого, что так в любые роли вживается, что всерьез подменяет себе память. Правда! Стоит ей придумать себе какой-то образ, так тут же верит в него безоговорочно. Сама уже не может разобраться, где реальные ее воспоминания, а где для красоты рассказа выдуманные. Потому все истории ее звучат так правдоподобно. Потому Марина в них и верила.
Впрочем, многое из тех рассказов происходило на самом деле. Никогда Сонечка от новых приключений не отказывалась и это, конечно, создавало массу пикантных ситуаций.
Ничего личного! Просто дальний приятель. Сейчас кажется даже, что Софья никогда не знала его имени. Слишком молодой для пополнения Сонечкиной коллекции ухажеров — всего на два года старше самой коллекционерши. Слишком тихий для друга — в те времена Сонечка дружила лишь с импозантными и сумасбродными. Слишком нерешительный, чтоб сломать такое ее к себе отношение. Они с Сонечкой мельком прошли сквозь жизнь друг друга, и сейчас, вероятно, даже не поздоровались бы, встретившись. Не от невежливости, а из-за взаимного отсутствия узнавания. Когда он позвонил и предложил пойти с ним в какие-то навороченные гости, Сонечка так удивилась, что согласилась безоговорочно и принялась собираться. Крутилась перед зеркалом, попу, обтянутую новыми трусиками, задумчиво рассматривала и говорила отражению.
— С чего б это? Никогда раньше ни в каких претензиях замечен не был, а тут вдруг зовет на вечеринку. Я, разумеется, пойду, но чуть что — стану отказывать. Нет, синий комплект намного разительней! — Сонечка меняла белье и снова принималась себя рассматривать.
При встрече выяснилось, что все намного прозаичнее. Парня пригласили в сомнительное место, на какую-то закрытую квартирную вечеринку, он не желал идти туда один, а Сонечка казалась ему самым подходящим прикрытием. С виду, вроде, девушка — то есть не вызывает подозрений своим рядом с ним присутствием. А на самом деле — ценный свидетель. Наслушавшись от общих знакомых историй о Сонечкиной тяге к приключениям, парень решил, что это единственная особа противоположного пола, которая согласится пойти на квартирник к Типчику.
