Лишь после того как в июне 1940 года «трудящиеся» Эстонии «свергли фашистское правительство» и она «добровольно вошла в состав СССР», настырная пара добилась своего: на неё обратили внимание. Но не дипломаты, а чекисты.
В то время они работали днём и ночью, фильтруя население новой республики, отсеивая буржуазные и неблагонадёжные элементы. Ни Пуррок, ни Лехт к их числу не относились. Чекистов заинтересовало другое: почему эта парочка уже не один год добровольно рвётся в Сибирь, куда других отправляют по приговору Особого совещания? С целью шпионажа? Организация саботажа и диверсий? С ними следовало разобраться.
Пуррока и Лехта вежливо приглашают на допросы. Пока лишь в качестве «свидетелей», хотя и неясно, чего. Сжатое резюме их показаний в виде служебной записки посылается в Москву.
Прежде, чем излагать дальнейшее развитие событий, необходимо небольшое пояснение. В 1939 году в связи с передачей Гохрана в систему НКВД в нём был организован 5-й спецотдел. Помимо самого Гохрана он включал контрольное и оперативное подразделения и отвечал за все вопросы, связанные с хранением и отпуском ценностей из золотого и алмазного запасов страны.
В этот отдел и попала служебная записка из Таллина. Руководство НКВД хотело получить от экспертов «золотого» подразделения заключение относительно того, насколько можно доверять «фантазиям» некого Пуррока о будто бы зарытых в Сибири сокровищах.
Эксперты затребовали чекистские архивы из Сибири, изучили показания эстонца и пришли к выводу, что речь действительно может идти о золоте из государственного запаса Российской империи.
Эти выводы были доложены на самый верх — замнаркома внутренних дел, комиссару госбезопасности III ранга Кобулову. Ознакомившись с ними, он наложил резолюцию: «Вызовите Пуррока в Москву вместе с оперативным работником. Направьте на место поиска золота совместно с начальником УНКВД. Результаты доложите 4.6.41 г. Кобулов».
6 июня на этом листе появилась приписка почерком помельче: «Тов. Борщёву. Прошу Вас организовать реализацию тов. Кобулова. Фёдоров».
7 июня ещё одна: «Тов. Корниенко. Поручите тов. Шестакову заняться этим вопросом. Заготовьте запрос о Пурроке. Проследите за прибытием. Встретьте его и доложите мне. Борщёв».
В тот же день аккуратненько в уголке: «Шестакову. Исполнить. Корниенко».
Приехавшего в сопровождении оперативника Пуррока поселили в закрытой чекистской гостинице «Селект». А уже на следующий день, 9 июня 1941 года, вместе с двумя сотрудниками оперативно-чекистского отделения 5-го спецотдела Кузьминым и Митрофановым он выехал поездом Москва — Иркутск в Сибирь. Позднее столь скоропалительная отправка секретной чекистской экспедиции за «золотом Колчака» дала бывшему начальнику этого отдела генерал-майору госбезопасности Владимиру Владимирову основательно утверждать, что к её организации отнеслись непростительно легкомысленно. Решили, что всего-то нужно добраться до места, которое укажет Пуррок, да выкопать золото. Поэтому в поездку отправились налегке, взяв лишь охрану из подразделения, за которым был закреплён эстонец.
В действительности всё оказалось намного сложнее. Это видно из дневника, который, начиная с 14 июня, вёл Кузьмин и где подробнейшим образом описывал всё происходящее. Перепечатанный, он занимает ни много ни мало 30 машинописных страниц. Вот некоторые выдержки из него:
«14.6.41 г. В поезде в разговоре Пуррок уточнил, по каким путям отступала армия Колчака… В разговоре со мной он очень часто говорил о плохом состоянии здоровья, что ему нужно серьёзно лечиться. Я такие разговоры всегда сводил к тому, что всё зависит от него, если будет обнаружено то, за чем мы едем, то он не только будет обеспечен лечением, но и вообще вознаграждён. Пуррок после таких разговоров оставался очень доволен, так как видно по всему, что его интересует в первую очередь вознаграждение.
Пуррок мне сообщил следующие ориентировочные данные:
1. Отступление шло от района Новосибирска до станции Т.
2. Шли параллельно ж.д. пути с северной стороны полотна.
3. На станции Т. пересекли ж.д. полотно и стали двигаться в южном направлении от ж.д. дороги.
4. В 4–5 км от станции был закопан клад.
5. Когда закопали клад, полковник Жвачин крикнул Пурроку: „Запишите: 5-я дорога от просеки вправо“.
6. „Я, когда уходил, — говорит Пуррок, — то заметил, что мы закопали клад между трёх пихт, а на них была повалена берёза. В 1931 году, по моему мнению, я эту берёзу нашёл, она имела такой же наклон (в северную сторону), но была наполовину сломана, пихт и пней я не обнаружил“.
13 июня в 5 часов 30 минут по местному времени мы подъехали к станции Т., сдали вещи в камеру хранения, а сами отправились на место, где Пуррок с Лехтом были в 1931 году».
В тот же день Кузьмин разыскал старые карты, выяснил фамилии старожилов, знающих все просёлочные дороги и таёжные тропы, заручился поддержкой местного отделения НКВД, да ещё спорил с Пурроком, поскольку пришёл к выводу, что тот путает стороны железной дороги.
«14 июня. Всю ночь шёл сильный дождь, утром прекратился. Дул сильный северо-западный ветер, на улице грязь, дороги размыло, но мы решили идти на поиски. Взяли с собой компас, рулетку, папку с бумагами и на всякий случай лопату и топорик».
И тут появились первые сомнения. В тот день они отшагали 20–25 километров. А вечером местный оперуполномоченный Кротов, знаток окрестностей, разошёлся с Пурроком в определении маршрута отступления Колчака. «Эстонец подавлен, волнуется, плачет. Мы чувствуем, что он совершенно дезориентирован и не знает, что делать», — записал Кузьмин в дневнике.
15 июня он подробно описывает разговор с неким стариком по фамилии Литвинов, указавшим, где была первая просека, от которой нужно найти пятую дорогу. Чекисты-кладоискатели установили вроде бы девять дорог. По рассказам и толкованиям старожилов была составлена «Примерная схема тракта с таёжными дорогами, где проходила отступающая армия Колчака».
«Пуррок сегодня никакого участия в работе не принимал, лежит в постели в гостинице, заболел, не может ходить, — констатирует Кузьмин. — В больнице ему сказали, что у него грыжа, прописали разные лекарства. Вечером с Митрофановым ещё раз устроили Пурроку основательный допрос. Он совершенно как будто пришиблен. Я, говорит, даже сейчас себе не верю, что в 1931 году был с Лехтом на том месте, где зарыли клад, т. к. сейчас всё резко изменилось. Опять плачет, думает, что мы ему не верим».
Кузьмин намечает большой — на две машинописных страницы — план на следующий день. А запись 16 июня начинается знаменательной фразой: «Сегодня мы окончательно убедились, что не Пуррок показывает нам, где зарыт клад, а я и Митрофанов ищем место при слабой и иногда противоречивой консультации Пуррока».
Очевидно, чекист Кузьмин был очень неглупым человеком. Придя к выводу о бесполезности Пуррока, он решает начать собственное расследование. Изучив карту и проанализировав рассказы местных жителей, определяет три возможных пути отступления колчаковцев. Вроде бы, наконец, отыскалась и пятая дорога: «Она имеет все приметы, что здесь раньше росли крупные пихты, кедр, берёза и осины, чего нет на других дорогах, — пишет он в дневнике. — Найти какие-то углубления, которые указывают на осадок почвы, нам не удалось, т. к. очень густая и высокая трава, цветы и папоротники всё сглаживают…Очень страдаем от мошкары, комаров и особенно лесных клещей».
Видимо, Кузьмин уже заразился лихорадкой кладоискательства. На 17 июня он планирует рыть шурфы в три линии и намечает, где именно. «Через НКВД подобрал трёх землекопов для работы с разведочной группой инженеров».
Однако, начать шурфовку не удалось, поскольку всех рабочих неожиданно мобилизовали на один день для выполнения «спецзадания». Пуррок по-прежнему болен — воспаление грыжи, температура. Заболел и его коллега Митрофанов. 19 июня приступают наконец к шурфовке, но пока ничего не находят.
«22 июня. С 7 утра до 6.30 вечера производили шурфовку. Никаких признаков того, что мы ищем. Пришли в гостиницу, узнали о нападении на СССР Германии».
На этом записи в дневнике чекиста Кузьмина обрываются.
По секретному мобилизационному плану, в случае начала крупномасштабных боевых действий, золотой и алмазный запасы СССР предписывалось в течение 72 часов эвакуировать из Москвы в глубь страны. Поэтому чекисты-кладоискатели вместе с Пурроком немедленно выехали в столицу. Для них наступила горячая пора: эвакуация Гохрана и сотрудников, сооружение новых хранилищ в Новосибирске, Свердловске, Челябинске, потом возвращение в Москву вывезенных ценностей. Так что до «золота Колчака» руки не доходили.
А виновника всей этой истории Карла Пуррока отправили в Бутырку и завели уголовное дело по обвинению его в «обманных действиях, причинивших ущерб государству». Причём даже в критические для страны дни, осенью 1941 года, когда шло сражение на подступах к столице, для эстонца у чекистов нашлось время. 4 декабря было подписано обвинительное заключение:
