а армию использовали в своих интересах. С твоего попустительства Гримус отдал армию этим пожирателям ракушек Картиям. – Аполлоний скалится, обнажая крупные зубы. – Мою армию! Повелитель Праха одурачил тебя, брат. Ты сам знаешь. Признай это. – Он подается вперед. – Признай.
– Да, – говорит Тарсус и пристыженно опускает глаза. Теперь кровь из его уха течет слабой струйкой. – Это правда. Я знаю. – Он с надеждой поднимает взгляд. – Но у меня не было выбора.
– Не было?
– Я должен был выжить!
– Зачем? Ради беспечального существования? Чтобы макать твой член в бесчисленное множество дырочек? Ты жалкий маленький извращенец. Ты больше не ребенок.
Он хватает брата за волосы, и мятежная маска Тарсуса наконец-то дает трещину. Ужас перед расправой, от которой ему ранее удалось ускользнуть, возвращается и сминает его, как буря.
– Не убивай его, – говорю я. – Он нам нужен, чтобы попасть в темную зону.
– Убить его? – Аполлоний оглядывается на меня и видит мою настороженность. – Ухо – всего лишь ухо. Но жизнь… – Он качает головой. – Это мой брат. – Он снова переводит взгляд на Тарсуса. – Мой брат, который предал меня. Мой брат, который бросил своего возлюбленного родича гнить. – Он крепче вцепляется в волосы Тарсуса и тянет сильнее. – Мой брат, который хотел быть единственным ребенком.
– Я не…
– Что не?
– Я не хотел умирать, – жалобно ноет Тарсус. – Он сказал, что убьет меня, если я не подчинюсь. Но если пойду навстречу, имя Валий-Рат будет жить. Мать и отец скончались. Я не знал, как поступить.
– Конечно не знал. Тебе нужен я, – успокаивающе говорит Аполлоний. – Тебе нужен твой большой брат. – Он отпускает волосы брата и нежно гладит его по голове. – Ты слишком долго был один. А нужно было принимать решения… К какому ужасному одиночеству привело тебя честолюбие!
Тарсус закрывает глаза, отдаваясь прикосновениям брата.
– Прости…
– Понимаю.
– Если бы я мог все вернуть…
– Конечно. Но многое надо исправить. Потребовать фунт мяса. – Он поглаживает Тарсуса по лицу. Глаза младшего, полные слез, распахиваются в ужасе. – Нет, не у тебя, брат. Нас осталось всего двое во всех мирах. Что за радость будет наблюдать за возвышением нашего дома, если я останусь один? Я прощаю тебя, мой дорогой. – Тарсус, кажется, не верит, но Аполлоний наклоняется и поцелуями убирает слезы с лица брата. – Я прощаю тебя, Тарсус. За твои грехи. За твою природу. За все.
Тот заливается пьяными слезами.
Эта сцена не греет мое сердце. Она демонстрирует отвратительную, гнилую сущность этой семьи. Я чувствую себя замаранным оттого, что нахожусь здесь с ними и дышу тем же воздухом, и больше всего на свете мне хочется покончить с этим. Хочется быть дома с семьей, чувствовать подлинную любовь, вместо того чтобы смотреть, как эти извращенцы ткут перед нами гобелен из доминирования и жестокости. Бедный Тактус. Был ли у него хоть малейший шанс?
Севро явно тошнит от этой картины, и у меня разрывается сердце: я увел его так далеко от его девочек, от Виктры в эту яму со змеями. Возможно, Виктра была права и мне следовало оставить Севро. Тогда ни на его, ни на моих руках не было бы крови Вульфгара, и нам не пришлось бы делить воздух с этими людьми.
– Благодарю тебя, Аполлоний, – говорит Тарсус. – Благодарю тебя. Но почему ты здесь? Почему с… ними?
– Потому что фунт мяса нам нужно срезать с человека, который заставил брата пойти против брата. Вскоре Повелитель Праха умрет. Вот то дело, которое связывает меня со Жнецом. И ты, мой милый, отдашь Гримуса нам.
– Как? – спрашивает Тарсус.
– Ты устроишь нам аудиенцию, – поясняет Севро. – Доставишь нас туда ловко и аккуратно.
– Но… Повелитель Праха никого не принимает вот уже три года. Он правит в одиночестве.
– Три года? – повторяю я, не веря своим ушам. – Это абсурд.
– И тем не менее это правда.
– Но как, черт побери, такое возможно? – недоумевает Севро.
– Ходят слухи, что была попытка покушения.
– Кто его устроил? – продолжает давить Севро.
Я озадачен. Кто-то из людей Виктры? Из моих никто не смог даже близко подобраться.
Озадачен и Тарсус:
– Я думал, ты. Нет? Если кто-то хочет увидеть Повелителя Праха, приходится действовать через его дочь Аталантию.
Он смотрит на брата, и что-то происходит между ними, они будто ведут мысленный диалог. Мне это не нравятся. Рискованно было сводить их вместе. Люди, понимающие друг друга без слов, как мы с Севро, – самые опасные.
– Но Аталантия исчезла, – говорит Тарсус.
– В каком это смысле? – спрашиваю я. – Такая женщина не может просто исчезнуть.
– В таком, что я не знаю, где она. Если Картии или Сауды знают, то мне они не говорят. Меня отстранили от дел.
– Повелитель Праха засел на острове Горгона? – Я надеюсь, что хотя бы насчет темной зоны республиканская разведка не ошиблась. – Скажи нам хотя бы это.
– Да, – кивает Тарсус. – Но к этому острову не приблизишься, если тебя не приглашали. Это настоящая крепость. – (Севро смотрит на меня.) – В воздушной зоне радиусом двести километров разрешено появляться лишь воздушным судам Гримусов. Остров защищают легионы Праха. Вам нипочем не пробраться туда.
– Если только мы не приведем собственную армию, – с улыбкой говорит Аполлоний.
47. Лисандр
Зубы и слезы
Я бросаюсь к Кассию, а Дидона посылает своих людей за сейфом. Кассий лежит на полу. В лице ни кровинки. Я встряхиваю его:
– Кассий, очнись! – Поддерживая его, я чувствую, как он обмяк после большой потери крови, запятнавшей вокруг белый мрамор. – Останься со мной, – шепчу я, проверяя его пульс – такой слабый, что едва ощущается. – Кассий!
Он приоткрывает глаза.
– Юлиан? – бормочет он.
Я колеблюсь, потом говорю:
– Да. Да, это Юлиан. Останься со мной, брат. Останься со мной.
Кассий моргает, глядя на меня, и взгляд его проясняется.
– Лисандр. – (Я улыбаюсь. Я счастлив, что он меня узнал.) – Лисандр, что ты натворил? – Из его глаз текут слезы. – Что ты натворил?
Обвинение заставляет меня встать. Я машинально разворачиваюсь к Дидоне:
– Ему нужен врач.
– Он получит помощь, когда я буду удовлетворена.
– Нет, он получит ее сейчас. Его жизнь – за сейф.
– Уже выдвигаешь требования? Возможно, ты и вправду Луна.
Серафина опускается на колени, чтобы проверить пульс Кассия.
– Мама!
– Ну что ж… – Дидона жестом велит своей свите забрать Кассия, но Диомед преграждает им дорогу:
– Орден олимпийцев берет его под опеку.
– Ты не доверяешь мне? – спрашивает Дидона.
Диомед игнорирует ее. Увидев беспокойство в моих глазах, он говорит:
– Наши врачи сделают все, что в их силах. Если он умрет, то не от их руки.
