Так обстояли дела, но это не оказывало значительного влияния на стратегические замыслы немецкого командования. Однако один факт непременно влиял на ситуацию независимо от военачальников. «В свойственной ему импульсивной манере, – вспоминал подполковник фон Лоссберг, – Гитлер часто принимал решения, […] которые никоим образом не входили в компетенцию верховного главнокомандующего. […] Благодаря превосходной работе разведывательных служб, по карте можно было отслеживать на каждом этапе операции точное расположение всех дивизий, даже те позиции, которые занимали накануне вечером передовые отряды. Гитлеру нравилось углубляться в эти подробности, выражать свое мнение насчет того, о чем он не мог с достоверностью судить из своего бункера в Восточной Пруссии. Он часто, действуя даже через голову фон Браухича, отдавал распоряжения по телефону или по рации командирам на линии фронта».
Именно так все и происходило: Гитлер постоянно вмешивался в действия войск, часто менял свои решения, не учитывая расстояний, характера рельефа местности, состояния дорог, условий снабжения и того, что люди уставали, а техника изнашивалась. Он полагался только на свою интуицию, пренебрегал докладами разведслужб, игнорировал своих генералов, отвергал их советы. Он путал возможное с желаемым, хотел, чтобы немецкие войска наступали одновременно на всех направлениях. Он слепо верил во всемогущество воли и постоянно недооценивал противника. Он раз за разом требовал формирования все новых дивизий, не заботясь о пополнении людьми и техникой существующих соединений. Его целью было не столько свержение Сталина, сколько низведение России до положения немецкой колонии. Он запрещал всякое сотрудничество в Прибалтике, Украине и Белоруссии с движениями националистов и антисталинистов, которые в начале вторжения приветствовали немцев как освободителей. Некоторые распоряжения Гитлер отдавал импульсивно, другие решения из-за очень долгих колебаний принимал с явным запозданием. Большинство же его решений основывались на сложных, переменчивых и противоречивых суждениях и неизменно сбивали с толку его подчиненных. «Фюрер, – написал по этому поводу майор Энгель, – постоянно колебался между политическими и экономическими целями, а также расовыми, к сожалению».
Результаты этих колебаний часто удручали немецких военачальников, как это случилось на Северном фронте в середине сентября: передовые части танковой дивизии генерала Рейнхарда захватили господствующие высоты перед Ленинградом, откуда были уже видны башня со шпилем Адмиралтейства и позолоченные купола соборов. Захват города казался неминуемым, но генерал получил по телефону приказ начальника штаба группы армий фон Лееба: не идти на штурм города и даже покинуть передовые позиции! Рейнхард стал возражать, но в ответ услышал, что сам фон Лееб пытался опротестовать это распоряжение, но безуспешно. Потому что оно пришло прямиком из Растенбурга и было частью ужасного плана: Гитлер больше не желал взятия Ленинграда, а предпочел блокировать город и уморить голодом 3 миллиона его жителей, чтобы не кормить их понапрасну… «Было приказано никого не выпускать из города в течение зимы, – отметил фон Лоссберг. – Голод должен был сделать свое дело в городе, который люфтваффе Геринга предстояло разрушить. После этого немецкие и финские саперы должны были взорвать все, что уцелело бы». В данном случае, по крайней мере, этот приступ макиавеллизма привел к тому, что удобный случай захватить Ленинград и Кронштадт немцам больше не представился…
На ситуацию на юге также повлияли незнание меры и чрезмерные амбиции Гитлера. Командующий группой армий «Юг» фон Рундштедт получил приказ взять Воронеж, а затем вдоль реки Донец двигаться на Ростов. После этого ему вменялось в обязанность захватить нефтяные месторождения близ Майкопа, а затем совершить бросок на Сталинград. В итоге предусматривалось дополнительное продвижение на 650 километров за Днепр, что подразумевало рассредоточение сил на северо-восточном и юго-западном направлениях при полностью открытом северном фланге. И все это следовало осуществить до наступления зимы! За это игнорирование расстояний, элементарных правил стратегии и погодных условий также пришлось заплатить очень дорого.
Но для вермахта самым неприятным сюрпризом оказалось ожесточенное сопротивление Красной армии: вопреки прогнозам, русские солдаты умело сражались врукопашную, прекрасно использовали местность, организовывали глубоко эшелонированные узлы обороны с многочисленными противотанковыми препятствиями и быстро научились небольшими подразделениями ускользать от обходящих ударов вермахта. Вместо армии, которую немцы посчитали разгромленной, появились три новые армии, сформированные восточнее Москвы за Волгой и за Уралом. Эти армии угрожали флангам немцев западнее Харькова, севернее Смоленска и восточнее Ленинграда. Тем временем в тылу танковых войск вермахта начали действовать первые партизанские отряды, сформированные из солдат разбитых в первых боях советских дивизий и укрывшихся среди Припятских болот и в лесах Белоруссии. К ним присоединялись во все большем количестве украинские и белорусские крестьяне, вынужденные покинуть свои жилища из-за жестокой экономической политики гауляйтеров и массовых убийств, совершаемых карательными отрядами Гиммлера. Кроме того, свежие советские дивизии, появившиеся восточнее Волхова, Днепра и Дона, уже имели на вооружении пока еще неизвестные немцам танки КВ-1 и Т-34, превосходившие немецкие бронемашины в скорости и в огневой мощи. И наконец, после того, как люфтваффе уничтожило на земле тысячи советских самолетов устаревших образцов, в небе появились новые модели намного более современных боевых машин. Такие, как истребитель Як-1, напоминавший компактный «харрикейн»[417], необычайно быстрый средний бомбардировщик Пе-2[418] и мощный штурмовик Ил-2, бронированный советский аналог «Штуки», вооруженный двумя 23-миллиметровыми пушками, тремя крупнокалиберными пулеметами и восемью реактивными снарядами[419].
Это стало далеко не единственной проблемой для Германа Геринга и Генерального штаба люфтваффе в конце октября 1941 года. Дело в том, что в результате увеличения числа вылетов с целью поддержки сухопутных войск, осуществления бомбометания и обеспечения наступающих войск, из-за плохого состояния взлетных полос, постоянного износа техники и отсутствия запасных частей на Восточном фронте оставалось в строю всего 1075 самолетов различных типов. А фронт постоянно растягивался, советская истребительная авиация действовала все более активно, основные аэродромы, пункты управления и места сосредоточений частей Красной армии находились теперь за Волгой, как и промышленные центры, и поэтому были недосягаемы для бомбардировщиков Хе-111, До-17 и Ю-88, имевших весьма ограниченный радиус действия и довольно изношенные моторы. Эти машины с большим трудом долетали до Москвы, чтобы нанести бомбовые удары, не отличавшиеся эффективностью вследствие малого числа задействованных в налетах самолетов и высокой эффективности противовоздушной обороны столицы СССР[420].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
