— Уж и помечтать нельзя! — рассмеялся Цезарь. — Ладно, слушай. Другой план таков: я хочу осушить Понтийские болота и сделать эту территорию пригодной для земледелия. На данный момент там бескрайние комариные топи.
— И твои механики считают задачу осуществимой?
— Они надеются.
— Но это не все идеи. Что еще?
— Я пророю новый канал для Тибра. Вернее, два новых канала. Один соединит Тибр с рекой Анио, так что суда смогут добираться до Таррацины. А в Риме я отведу речное русло на запад, на равнину Ватикана. Тогда все, что сейчас происходит на Марсовом поле, можно будет перенести в Ватикан, а само Марсово поле застроить. Я хочу возвести там гигантский храм Марса — он так милостив к Риму. И я хочу, чтобы это был самый большой храм в Риме. Нет, во всем мире!
Его глаза сверкали от возбуждения. Таким я не видела Цезаря со времен Египта. Грандиозные невероятные планы переполняли его и вдыхали в него жизнь, в отличие от политического болота Рима.
Рим был необходим Цезарю как источник и средоточие сил. Однако я не могла не заметить, что Рим высасывал из него силы и энергию, делавшие его победителем. Вдали от Рима Цезарь совершал великие деяния, а пребывание здесь угрожало упадком.
— Расскажи мне о твоих планах подробнее, — попросила я. — Уверена, у тебя их гораздо больше. Ты не хочешь выкладывать все разом, а намерен раскрывать один за другим, как выкатывают клетки с животными на арену цирка.
На мгновение на лице Цезаря появилось непроницаемое выражение. Он явно колебался, стоит ли делиться со мной сокровенным. Но он доверял мне, и ему очень хотелось поговорить о своих проектах — словно изреченная мысль уже обретает реальность. Он растянулся на полу, положив руки под голову, словно лежал не на каменной плитке, а на травянистом лугу.
— В мирное время появляется возможность осуществить самые дерзкие замыслы, — сказал он. — На войне добывают главный трофей — мир, позволяющий плодотворно работать.
— Насколько я знаю, кое-кто из твоих сограждан боится мира и того, что ты собираешься предпринять в мирное время, — ответила я, вспоминая разговоры в римской толпе.
— Они боятся меня, потому что не доверяют победоносному военачальнику, — сказал он. — Когда сражения позади, победители обычно срывают с себя маски доброжелательности и дают волю властолюбию и мстительной жестокости. Людям трудно поверить, что я не из той породы. Но со временем они убедятся в этом и поймут, кто есть кто.
— Со временем? А ты уверен, что это время тебе отпущено? — непроизвольно вырвалось у меня.
Во мне говорил страх — опасение за его и свое будущее. Моя слабость.
— Никто не станет убивать меня, — ответил он, произнеся вслух это страшное слово. — Не потому, что я так уж любим. Просто все знают, что с моей смертью воцарится хаос. Нет никого, кто способен занять мое место и сдержать волны новой страшной гражданской войны.
Он был прав, конечно. Но заглядывают ли люди так далеко вперед? Будь оно так, скольких бед удалось бы избежать.
— Расскажи мне о твоих планах, — снова попросила я. — Мне бы хотелось услышать обо всех.
Лежа на холодном полу, он поведал мне о своем желании сделать Рим великим городом. Он хотел построить такой же театр, как в Афинах, у подножия Тарпейской скалы; он хотел создать государственную библиотеку, собрав в ней все произведения греческой и римской литературы; он хотел устроить на Марсовом поле крытое помещение для выборов, чтобы защитить избирателей от природных стихий; он хотел расширить гавань в Остии, чтобы Рим обзавелся морским портом под стать афинскому; он хотел проложить через горы новую дорогу к Адриатике; он хотел восстановить разрушенные города Коринф и Карфаген.
— Исконных врагов Рима? — удивилась я. — А как насчет того, что «Карфаген должен быть разрушен»?
Он рассмеялся.
— Карфаген уже был разрушен. Но у него превосходное местоположение, и пора создать на его месте римский город.
— Рим в Африке. Рим везде, — сказала я.
— Я думаю, нам пора преобразовать нашу державу так, чтобы она перестала быть исключительно римской. Надо, чтобы ее считали своей все живущие в ней народы. — Он помолчал. — Пожалуй, именно здесь суть моих разногласий с римской знатью. Я по рождению принадлежу к этому сословию и знаю, что большинство наших сенаторов продолжает мыслить категориями одного лишь города Рима. Они боятся большого мира, хотя владеют им, а потому делают вид, будто все идет по-прежнему, будто другие страны и народы не имеют к ним отношения. Я преподнес им этот мир в корзине — поставил у их ног, а они в страхе отворачиваются. — Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. — Такова причина их неприязни к тебе. Для них ты иностранка, а все иностранное представляет собой угрозу. — Цезарь вздохнул. — Рим для меня как ребенок. Дитя, которое я люблю и которому хочу помочь, но оно убегает!
— Может быть, они просто растерялись, — сказала я, пытаясь объяснить ситуацию. — Перемены произошли слишком быстро. Ведь менее двадцати лет назад здесь никто и не задумывался о власти над Галлией. Сотни лет Рим оставался городом-государством и вдруг вырос в мировую державу. А виднейший полководец этой державы вступает в любовную связь с иностранной царицей. Тут поневоле голова кругом пойдет. Тебе нужно проявить терпение.
— Я и буду его проявлять. И проявляю!
В его голосе зазвучали нотки раздражения. Это касалось и меня, и его соотечественников. В последнее время настроение Цезаря стало весьма переменчивым.
Неожиданно он сел, насмешливо фыркнул и сказал:
— Этот пол слишком твердый. В римских домах не хватает уютных местечек, где можно как следует расслабиться. У нас только спальни да трапезные, а как насчет комнат для бесед и чтения?
— У нас на Востоке такие помещения есть почти в каждом доме. Пожалуй, я устрою нечто подобное и здесь. А ты познакомишь Рим с очередной иностранной новинкой.
— Ну, с одной новинки скоро предстоит снять завесу тайны, — промолвил Цезарь, вставая и потирая спину. — Пригласи Сосигена. Завтра мы встретимся здесь, и я раскрою тебе мой секрет.
Сосиген, знаменитый астроном и математик из Мусейона, приехал в Рим по настоятельной просьбе Цезаря. Во время триумфов я его почти не видела.
— Потому что он загружен работой, — пояснил Цезарь. — Я завалил его поручениями.
— Пока весь Рим отдыхал и развлекался? — удивилась я, и тут мне неожиданно пришла в голову мысль: — Скажи, твои проекты — огромные храмы, библиотека, театр — они ведь навеяны моим городом? Ты хочешь создать на Тибре новую Александрию?
