мсье, точно два преступника, прикидывая, как лучше избавиться от покойника весом больше ста килограммов. Заверяю вас, дискуссия была жуткая. Морсо настаивал на том, чтобы дождаться темноты и на двуколке, запряженной пони, отвезти тело в рощу в нескольких километрах от селения. Я возражал, что тело может быть обнаружено, а люди знают, что Альбер-Анри жил в гостинице, и станут задаваться вопросом, как он мог очутиться вдали от нее. Тотчас на Морсо падет подозрение. Неужели, вопрошал я, его устраивает, чтобы по всей стране говорили о нем как о поваре, который своей стряпней убил человека «от „Мишлена“»? Морсо опять разрыдался и заявил, что в таком случае он покончит с собой. Я ответил, что нам следует поработать мозгами и придумать способ отделаться от тела так, чтобы не было никаких подозрений. Дескать, мой дядюшка неженат и знакомых его можно сосчитать по пальцам одной руки, так что его исчезновение вряд ли кого встревожит. И это была чистейшая правда, ибо у Альбера-Анри в самом деле было мало знакомых по причине его ненадежности. Я знал, что в Париже отсутствие Альбера вызовет скорее радость, нежели тревогу. Излагать все это Морсо я не мог и, чтобы как-то его успокоить, предложил и впрямь дождаться темноты, а я за это время что-нибудь придумаю. Хотя клянусь вам, мсье, я совсем не представлял себе, что делать.
Вошел официант и доложил, что мой заказ готов.
— Отлично, отлично, — сказал хозяин «Ле Пти Шансон», — не будем мешкать. Разрешите, мсье, пригласить вас в столовую.
Он встал, я последовал за ним, и мы вошли в маленькую удобную столовую. Хозяин пододвинул мне стул, официант принес гренки и блюдо с паштетом.
Меня вдруг осенило.
— Скажите, — обратился я к хозяину, — этот паштет «Памяти покойного Альбера-Анри Перигора»… назван так в честь вашего друга?
— Разумеется, мсье. Я просто обязан был сделать хоть это.
Отделив ножом кусок паштета, я намазал им гренок и засунул в рот. Паштет был нежнейший.
— Великолепно, — сказал я. — Чудесный паштет. Ваш друг был бы горд таким тезкой.
— Благодарю, мсье, — поклонился хозяин.
— Однако погодите, вы ведь не досказали мне свою историю. Так нельзя… Что же вы все-таки сделали с телом?
Старик посмотрел на меня, колеблясь, следует ли раскрывать секрет. Наконец ответил со вздохом:
— Мсье, мы сделали единственное, что было в наших возможностях… единственное, что сам Альбер-Анри пожелал бы, если бы это зависело от него.
— Что именно? — не совсем разумно допытывался я.
— Мы приготовили паштет из моего друга, мсье. И по странной случайности именно за этот паштет мы были удостоены звездочки в «Справочнике Мишлена», чему тем не менее, были очень рады. Приятного аппетита, мсье.
Он повернулся, посмеиваясь, и удалился на кухню.
Переход
Мои друзья Поль и Марджери Гленхэм — неудавшиеся художники, а может быть, во имя милосердия лучше назвать их непреуспевающими. Впрочем, даже неудачи доставляют им больше удовольствия, чем большинству преуспевающих художников успех. А потому с ними приятно общаться, и в этом одна из причин, почему я, приезжая во Францию, охотно останавливаюсь у них. Их обветшалый дом в Провансе — средоточие беспорядка: мешки с картофелем, пучки сушеных трав, плети чеснока и горы сухой кукурузы чередуются с кипами незавершенных акварелей и грудами страховидных полотен Марджери вперемешку со странными неандертальскими скульптурами Поля. Среди этого подобия деревенской ярмарки бродят коты всех пород и мастей и вереницы собак — от ирландского волкодава ростом с теленка до старого английского бульдога с голосом Стефенсоновой «Ракеты». Все стены украшены клетками — обителью канареек, которые ретиво распевают чуть не круглые сутки, мешая людям разговаривать. Словом, в доме царит теплая, дружеская, какофоническая, чрезвычайно приятная атмосфера.
В тот день я приехал под вечер усталый после долгого путешествия, и Поль тотчас взялся приводить меня в норму при помощи горячего бренди и гигантского лимона. Мне посчастливилось вовремя очутиться под их кровом, ибо последние полчаса летнее небо над Провансом было застлано тяжелой черной пеленой грозовых туч, и гром отдавался среди скал так, будто по деревянной лестнице катились миллионы камней. Только я юркнул в теплую шумную кухню, наполненную соблазнительными запахами стряпни Марджери, как хлынул проливной дождь. Дробь капель о черепичную крышу вместе с ударами грома, от которых содрогалось даже прочное каменное строение, пробудил дух соперничества у канареек, и они принялись петь все разом. В жизни не припомню такой шумной грозы.
— Еще кружечку, дружище? — справился Поль с надеждой в голосе.
— Нет-нет! — перекричала Марджери канареечные трели и гул дождя. — Еда готова, холодная будет уже не такая вкусная. Поль, неси вино. Джерри, дорогой, садись за стол.
— Вино, вино, даешь вино! У меня припасено для тебя нечто особенное, дружище. — С этими словами Поль спустился в погреб, чтобы тут же вернуться с охапкой бутылок, которые он благоговейно поставил на стол предо мной. — Гигонда — мое личное открытие, бронтозаврова кровь, дружище, поверь мне, прямо из вен доисторического чудовища. Очень славно пойдет с трюфелями и индейкой, приготовленными Марджери.
Откупорив одну бутылку, он щедрой рукой налил темно-красного вина в объемистый бокал. Поль был прав. Вино красным бархатом легло на язык, а дойдя до горла, вызвало настоящий фейерверк в мозгу.
— Ну как, здорово? — осведомился Поль, изучая мое лицо. — Я обнаружил его в маленьком погребке в районе Карпентрас. Стояла дьявольская жара, а в погребке было так прохладно, так уютно, что я сам не заметил, как выдул две бутылки. Не вино, а чистый соблазн. Разумеется, стоило мне выйти на солнце опять, как меня будто кувалдой огрели. Пришлось Марджери сесть за руль.
— Мне было так стыдно за него, — сказала Марджери, ставя передо мной тарелку с трюфелем величиной с персик, запеченным в тонкую, хрусткую корочку теста. — Он заплатил за вино хозяину, поклонился и… упал ничком на землю. Пришлось хозяину с сыном вдвоем заталкивать его в машину. Ужасная картина.
— Ерунда, — возразил Поль. — Хозяин был счастлив. Лучшего рейтинга он не мог пожелать.
— Это тебе так кажется, — возразила Марджери. — Ладно, Джерри, ешь, пока не остыло.
Разрезав золотистый шарик, я ощутил запах трюфеля, тонкий аромат сырого леса, соединивший в себе запахи миллионов тлеющих листьев. С красным вином в придачу трапеза была просто божественной. Мы молча принялись уписывать трюфели, слушая дробный стук дождя по черепице, раскаты грома и экстатические трели канареек. Бульдог, невесть почему с ходу проникшийся ко мне глубокой симпатией, сидел подле моего стула и
