Рейнарт хлопнул себя по лбу – брызги так и полетели.
– Да, – сказала донья Ворченца. – И я потопила жертвенный дар за него, в кишащей акулами воде глубиной шестьдесят фатомов.
– Так, значит… – убитым голосом пролепетал дон Лоренцо, – значит, все наши деньги лежат на дне Старой гавани, на глубине трехсот шестидесяти футов?
– Боюсь, что так.
– И… что же нам теперь делать?
Донья Ворченца вздохнула и на минуту задумалась.
– Во-первых, – наконец заговорила она, подняв глаза на супругов Сальвара, – все обстоятельства этого дела объявляются государственной тайной Каморрского герцогства, и я именем герцога приказываю всем вам хранить полное молчание о произошедшем. Каморрский Шип – миф. Деньги, якобы им украденные, никогда не существовали. Герцогский Паук никогда всерьез этим делом не интересовался.
– Но именно всеобщее молчание и играет Шипу на руку, позволяя хранить в тайне свою преступную деятельность, – с расстановкой произнесла София. – Так они сами сказали Лоренцо, когда проникли в наш дом под видом Полуночников.
– Точно, – подтвердил Лоренцо. – Один из мнимых Полуночников так прямо и сказал: мол, Шип как раз и рассчитывает, что уязвленное самолюбие не позволит его жертвам рассказать о кражах другим возможным жертвам. И мне кажется, здесь они не врали.
– Наверняка не врали, – кивнула донья Ворченца. – Но тем не менее другого выбора у нас нет. Со временем вы поймете, что государство вроде нашего не вправе проявлять слабость. В мои обязанности входит заботиться о безопасности герцога Никованте, а не о его совести.
Супруги Сальвара хмуро смотрели на нее, не произнося ни слова.
– Да бросьте, не стоит так огорчаться, – усмехнулась графиня. – Вы ведь еще не знаете о настоящем наказании, которое я назначила вам за то, что вы влипли в эту историю. Давайте сейчас вернемся в Янтарный Кубок и поговорим о вас.
– Какое еще наказание, донья Ворченца? – возмущенно вскричал Лоренцо. – Мы потеряли почти семнадцать тысяч крон! Разве этого не достаточно?
– Далеко не достаточно, – покачала головой донья Ворченца. – Я тут хорошенько подумала и решила наконец, кто унаследует титул графини Янтарного Кубка после моей смерти. – Она на мгновение умолкла, а потом уточнила: – Вернее сказать, графа и графини Янтарного Кубка.
– Что?! – София взвизгнула, как восьмилетняя девчонка. Особо визгливая восьмилетняя девчонка, привыкшая визжать по любому поводу, и очень громко.
– Это не благодеяние, имейте в виду, – сказала донья Ворченца. – Вместе с титулом к вам перейдут и тяжелые обязанности.
– Вы шутите, должно быть, – недоверчиво промолвил Лоренцо. – На островах Альсегранте найдется добрых две дюжины семейств, более знатных и влиятельных, чем наше. Герцог не отдаст Янтарный Кубок нам во владение в обход других претендентов.
– Полагаю, я знаю герцога Никованте несколько лучше, чем вы, молодой человек, – строго ответила донья Ворченца. – И полагаю, право выбирать наследника все-таки остается за мной.
– Но… тяжелые обязанности? – медленно проговорила София. – Не хотите же вы сказать…
– Именно это я и хочу сказать, София. Я не буду жить вечно. Всякий раз, когда мне на голову сваливаются неприятности вроде истории с Шипом или Серым королем, я вдруг понимаю, что не буду, да и не хочу, жить вечно. Пускай роль Паука играет кто-нибудь другой. Многие годы мы успешно вводили всех в заблуждение, заставляя считать, что должность главы тайного сыска занимает мужчина. Давайте же и дальше держать всех в заблуждении, поставив на эту должность сразу двоих людей. – Она оперлась на руку Рейнарта и позволила проводить себя к карете. – Стефан будет всемерно помогать вам в вашей работе и служить связующим звеном между вами и Полуночниками. Вы оба обладаете достаточно живым и гибким умом. Еще несколько лет – и я уверена, мне удастся развить в вас все необходимые качества.
– А потом? – спросила донья София.
– А потом, моя дорогая, все эти чертовы проблемы станут вашей головной болью. – Донья Ворченца вздохнула. – Старые грехи не предать полному забвению: они всегда всплывают в самую неожиданную минуту. И вам придется платить за благополучие Каморра разменной монетой собственной совести год за годом, пока этот кошелек не опустеет.
3
– Господин Ламора! – возопил Ибелиус. – Ну это ж ни в какие ворота не лезет!
В сиянии Лжесвета море казалось серо-зеленым травяным полем, подернутым зыбью от ветра. Волны накатывали чередой и с грохотом разбивались о борт галеона «Золотая добыча» – одного из двух всего кораблей, которые нынче вечером покинули порт Каморра, направляясь сначала в Талишем, а оттуда в Тал-Веррар. Ветер завывал в вантах и парусах старого судна, и матросы в дождевиках бегали взад-вперед по палубам, бормоча молитвы Ионо, Повелителю Алчных вод.
Локк Ламора полулежал на деревянных ящиках на кормовой палубе, закутанный в несколько одеял, непромокаемых плащей и кусков парусины – ни дать ни взять сосиска в тесте. Из многослойного свертка выглядывало лишь мертвенно-бледное (и разукрашенное синяками) лицо. Жан Таннен сидел рядом с другом, тоже плотно закутанный от дождя, хотя и не до полной обездвиженности.
– Господин Ибелиус, – проговорил Локк слабым голосом, слегка гнусавым по причине сломанного носа, – в своей жизни я не раз покидал Каморр, но все только по суше. Я ничего подобного не видел прежде… и мне очень хочется увидеть напоследок.
– Да вы же, почитай, при смерти, господин Ламора! Скакать по палубе, да еще в такую собачью погоду, – сущее безумие с вашей стороны.
– Послушайте, Ибелиус, – вмешался Жан, – если бы то, чем сейчас занимается Локк, называлось «скакать», тогда трупы могли бы работать акробатами в цирке. Оставьте нас в покое ненадолго, ладно?
– Ах, вы устали от меня, усердного лекаря, чьими стараниями ваш друг сегодня выкарабкался с того света? Да богов ради, молодые люди! Любуйтесь своим распрекрасным морским видом – только потом никого не вините, кроме себя!
Возмущенный Ибелиус зашагал прочь по шаткой палубе. Явно новичок в море, он двигался неверными зигзагами, нелепо размахивая руками и с трудом удерживая равновесие.
Каморр удалялся все дальше и дальше, постепенно скрываясь за колышущимися полотнищами дождя. От Нижнего города исходил Лжесвет, подобный бледному свечению ауры. Пять башен призрачно мерцали под черным клубящимся небом. Попутная струя галеона сверкала серебром в темноте, точно полоса Лжесвета на бурливой воде.
Они сидели на корме и смотрели, как город исчезает за мутным горизонтом.
– Ты прости, Локк, – сказал Жан. – Прости, что не смог толком помочь тебе под конец.
– О чем ты говоришь, черт побери? Ты убил Черину и Райзу; я бы с ними нипочем не справился. Ты вытащил меня из Плавучей Могилы и приволок к Ибелиусу, чтобы тот снова обмазал меня с головы до ног своей мерзопакостной мазью. За что тебе извиняться, Жан? Если не считать припарки, конечно.
– Да нет, Локк, я виноват, как ни крути. Мое имя… Я всю жизнь использовал свое настоящее имя и думать не думал, к каким ужасным последствиям это приведет.
– Ты про картенского мага? О боги, Жан! Ну возьми какое-нибудь вымышленное имя на новом месте. Таврин Каллас – самое то. Пускай этот малый постоянно объявляется в разных городах по всему континенту – орден Азы Гийи будет с восторгом возвещать народу все новые и новые свидетельства чуда.
– Но я пытался тебя убить, Локк. Прости… я ничего не мог с собой поделать.
– Убить меня пытался не ты, Жан, а чертов Сокольник. И ты действительно ничего не мог поделать. О боги, я сижу тут с пропоротой насквозь рукой и дырой в груди, а ноешь и канючишь почему-то ты. Все, хватит уже!
В затянутом тучами небе над головой тяжко прогрохотал гром; с носовой палубы донеслись неистовые командные крики.
– До встречи с тобой, Жан, – сказал Локк, – я даже не представлял, что бывают такие верные и надежные друзья. Ты спасал мою жизнь столько раз, что и не счесть. Мне легче самому умереть, чем потерять тебя. И вовсе не потому, что ты – это все, что у меня осталось в жизни.
Жан ничего не ответил, и они долго молчали, глядя на вспененные волны Железного моря, набегавшие одна на другую все быстрее и быстрее.
– Ты уж извини, – наконец промолвил Жан. – Я и впрямь несу сам не знаю что. Спасибо тебе, Локк.
– Выше нос, дружище! Ты хотя бы обладаешь большей подвижностью, чем какой-нибудь головастик на сухом берегу. А посмотри на мой тесный парусиновый кокон… – Локк вздохнул. – Вот она, победа.
– Ну да.
– И пошло оно все в задницу, – сказал Локк.
Они еще несколько минут сидели в молчании под проливным дождем.
– Локк… – наконец нерешительно произнес Жан.
– Да?
– Ты прости, конечно, но все-таки… как твое настоящее имя?
– О боги, – слабо улыбнулся Локк. – У меня что, не может быть никаких секретов?
