Леарза насмешливо приподнял уголок рта.
— Ты действительно сильный человек, Мераз, — согласился он. — Но свободы у тебя нет, и никогда не будет. Знаешь, почему?
— Почему это? — мышцы на плечах Мераза вздулись: ему нестерпимо хотелось исполнить свою угрозу, еще одно слово…
— Потому что ты — раб, — сказал Леарза, и не думая отступать. — Свобода и не нужна тебе, к чему она тебе? Ты не будешь знать, что с ней делать. Ты — раб, и ты нашел себе сильного господина, и будь счастлив этим.
Тогда Мераз грязно выругался. Он нанес удар в мгновение ока, он уверен был, что никто не успел бы увернуться, да еще и на таком маленьком расстоянии, до ненавистного лица проклятого руосца было так близко!..
Кулак его не нашел цели, а Леарза остался стоять, лишь немного наклонившись, — ровно настолько, чтобы удар миновал его. Мераз потерял равновесие и врезался в жесткие ладони руосца грудью, тот с силой отпихнул его, поднырнул у него под локтем и пошел прочь.
Тяжело дыша, закованный медленно оглянулся. Дверь уже закрылась за руосцем.
— Ублюдок, — пробормотал Мераз, не до конца понявший, что только что произошло. — Ублюдок!..
Он осознавал только, что слова Леарзы попали в точку; Фальер — сильный господин, сильнее его на Анвине никого нет… не было.
* * *
Дневной свет свободно проникал в широкое окно, заливал собой чистый пол, выбелил постельное белье, падал на лицо сидевшей на кровати женщины. Она поставила цветы в вазу, и теперь они медленно роняли пыльцу на поверхность тумбочки; тоже белые, с крупными загибающимися лепестками, они неуловимо шли ей теперь, особенно когда ее лицо казалось будто выцветшим.
Корвин чувствовал себя неловко. Теперь, когда многие его друзья и коллеги выбыли из строя, черный рок каким-то непонятным образом миновал его, и у него по-прежнему было много работы, даже больше, чем всегда. Корвин находился в самом сосредоточии вихря из вестей, вся новейшая информация поступала к нему, и они постоянно его спрашивали…
Он потому почти боялся идти к ней, но не прийти не мог, к тому же, и обещал. Он принес ей эти цветы, она мило улыбалась ему и благодарила его, но ее глаза смотрели на него с затаенным ожиданием.
Он знал уже: ей сообщили о гибели брата, и хотя теперь она делала вид, что ничего не случилось, все же ясно было, что так легко ей это не далось. Волтайр заметно похудела, сделавшись совсем тонкой, и особенно хрупкими казались ее пальцы поверх больничной белой простыни. Под глазами ее были синяки.
Другая новость, он знал, тоже потрясет ее, но понимал, что кто-то должен же рано или поздно сообщить ей об этом; он и шел сюда, уже собравшись с духом, готовый рассказать ей правду, но теперь, когда увидел ее, понял, что в горле что-то болезненно сжимается.
Ни о Беленосе, ни об Анвине они сначала не говорили.
— Они оба на самом деле лучше себя чувствуют, чем говорят, — рассмеялся Корвин, стремясь и ее развеселить своими разговорами. — Сет ноет, будто он лежит при смерти, но никаких серьезных неполадок у него не нашли, если не считать сезонного воспаления хитрости, а Тильда продолжает работать даже в моменты, когда ее обследуют, у нее только временами начинает сбоить голосовой модулятор, и она хрипит.
— А ты? — мягко спросила его Волтайр. — Как ты себя чувствуешь?
— Жив, — бодро ответил он. — Работы выше крыши. Можешь представить себе, в системе все просто гудит из-за этой эпидемии. К счастью, случаев с летальным исходом еще пока не было, все заболевшие находятся под присмотром. Врачи буквально на ушах стоят, что ни день, то у них конференции.
— Будут удалять биокарты? — она взглянула на него. Лицо ее хранило ровное выражение, но в глазах была тихая грусть.
— Пока сделали такую операцию только одному человеку, — возразил Корвин, — там все было очень серьезно. Заново ввести биокарту не получится, и так ее удаление ведет к негативным последствиям… потому Лекс дал рекомендацию тянуть с этим как можно дольше. Ничего!.. Может быть, наши исследователи не зря просиживают в лабораториях сутками, что-нибудь еще придумают. Или…
Он хотел было привычно уже высказаться насчет «ситуация на Анвине изменится, фокусировка их массового бессознательного собьется», но вовремя опомнился; Волтайр все равно поняла, что он хотел сказать.
— Есть новости со станции, Корвин? — сама спросила она. — Как они там?
Корвин отвел взгляд.
— Держатся. В последний раз капитан Синдрилл передавал, что аппаратура продолжает выходить из строя, но пока они со всем справляются. У них уже восемнадцать человек лежит в медицинском крыле с такими же симптомами…
— А… Леарза?
Она доверчиво смотрела на него и ждала ответа; ее лицо внешне было ровным, но он хорошо понимал, что она чувствует. Набрав воздуха в легкие, Корвин решительно произнес:
— Лучше тебе забыть о нем, Волтайр.
— Почему?
— Ну, потому что он сейчас на Анвине.
Она так вскинулась, что он перепугался: зря он ей сказал такое!..
— Почему… ему не удалось бежать? Но в новостях передавали, что спаслись все, кроме погибших, и его имени в числе убитых не было…
— Он сам пожелал остаться, Волтайр, — пришлось признаться Корвину. — Сказал что-то вроде, «я вам больше ничего не должен», и остался. Надо отдать ему должное, — он по крайней мере помог спастись профессору и остальным.
Волтайр замолчала и осталась сидеть; руки ее безвольно легли обратно на простыню.
— Он с самого начала недолюбливал нас, — горько сказал Корвин. — Боялся. Неудивительно, что, когда он встретил этих людей, таких же, как он, он предпочел их сторону.
— Может быть, нет, — мягко возразила ему женщина, подняла на него взгляд. — Вдруг он пытается таким образом помочь нам.
— Волтайр, — удивился журналист, — о чем ты говоришь!
Она грустно улыбнулась.
— Я верю в него, Корвин. Может быть, это глупо, но позволь мне и дальше глупо верить, хорошо? Леарза… человек со своими сложностями, но он не такой. Неуравновешенный и нелогичный, — это да, но вот так вот менять стороны… это не в его духе. Я все же думаю, он действительно хочет нам помочь и даже знает, как именно это сделать.
Корвин покачал головой.
— Конечно, если тебе так легче, — сказал он. — Никто не знает наверняка. Время покажет…
* * *
Над степью повисла глухая ночь. Было новолуние; в темноте невозможно было разглядеть ушей лошади. Всадники полностью положились на животных и отпустили поводья, а про себя ругали начальство, поручившее им такую скучную и очевидно бессмысленную работу.
Однако Зено был непреклонен, и два патруля, в каждом по три человека, днем и ночью ездили по опушке леса, задачей этих людей было не выпускать никого из чащи, и у них даже были с собою ружья, хотя ружья им нужны были больше для защиты от диких зверей: в этих краях обитали бурые медведи. В распоряжении всадников были и собаки.
— У них там, наверное, жизнь кипит, — бросил один конник второму, когда они в очередной раз медленно пробирались вдоль лесной опушки. Лошади шагали неспешно, фыркали, мотали головами; собаки отстали, и лишь изредка, бывало, донесется до них гавканье где-то к западу: должно быть, ошалевшие со скуки псы погнались за зайцем.
— Да, — протянул другой всадник. Штык ружья еле заметно поблескивал за его плечом. — А мы даже не знаем, поймали они инопланетян или нет. Так начнется серьезная каша, а мы прохлопаем ее.
— Ну, в чем-то это и хорошо, — буркнул третий, ехавший впереди них. — Целее будем.
Они помолчали. Далеко в лесу ухала сова.
— Этот там ноги еще не протянул, интересно? Окажется, что мы караулим труп.
— Да ладно, если только его медведи не загрызли, все с ним должно быть в порядке. Лето, в конце концов, да и время близится к сбору урожая, с голоду точно не помрет.
— Бр-р, как подумаю, что нам тут и зиму куковать…
— И не напоминай…
Путь их продолжался; вообще говоря, эти трое должны были по приказу ехать поодиночке, на большом расстоянии друг от друга, но сделали себе такую поблажку, чтобы было не так скучно.
Никто из них не знал, что в темноте скрывается четвертый всадник.
Этот человек уверенно направил собственного жеребца в сторону леса и спокойно проехал мимо лежавших в траве собак; одна из них забрехала, но не потрудилась даже подняться с места. Под этим всадником был вороной жеребец, в темноте ночи превращавшийся в неразличимое пятно, и сам он накинул на плечи черный плащ. Тенью он углубился в лес. Он ничего, казалось, не боялся, если и знал о медведях, и направлял свою лошадь с такой уверенностью, будто ездил здесь каждый день.
Орсо Кандиано между тем находился в щекотливом положении. Давеча он рискнул довольно далеко отойти от своего жилища и нашел дикий улей; золотистые пирамидки сотов выглядели соблазнительно, и он решился добыть немного меда, собрал сухих и отсыревших листьев, поджег их. Эффект даже превзошел его ожидания, ему удалось отломить несколько больших кусков, хотя две пчелы пребольно укусили его в руку.
