class="p1">— Не привередничайте, пациент, пижама чистая, а другой одежды у вас все равно нет. Впрочем, можете прогуляться до туалета голышом, я не возражаю.
— Может, выйдете или хотя бы отвернетесь? — спросил я.
— Вот еще! Чтобы вы грохнулись на пол? Я вас потом не подниму, вы вон какой здоровый, хоть и худой. — Договорив, она хмыкнула и с иронией прибавила: — И потом, чего я там не видела? Во-первых, вас тут таких сотни и тысячи, а во-вторых, кто, по-вашему, обтирал вас водой, пока вы лежали в бреду? Кстати, вашу бороду и голову тоже мне пришлось стричь. Не благодарите.
Подняв руку к лицу, я нащупал гладко выбритый подбородок, а потом и колючий ежик на голове вместо немного отросших с декабря волос.
— А это зачем? — удивился я.
— Как зачем? Мы всех обриваем подчистую, чтобы заразу не распространять. К нам откуда только не прибывают и каких только паразитов с собой не приносят. Так что это правило. Ну а брить, стричь и мыть приходится медсестрам и санитарам. Но санитары обычно не церемонятся и бреют как попало, так что вам, считайте, повезло.
— А женщин тоже бреете? — поинтересовался я, вспомнив, что Лора вроде бы сохранила волосы.
Я уже натянул на себя пижамную рубашку и готовился взяться за штаны. Она и не думала отворачиваться, продолжая выжидающе стоять прямо у изголовья моей кровати. Наплевав на условности и ненужное стеснение, я откинул одеяло и свесил ноги вниз.
Перед глазами тотчас поплыли круги. Пол под ногами плавно закачался, то отдаляясь, то почти вплотную приближаясь к лицу. Слабость накатила с прежней силой. Вцепившись пальцами в края матраса, я зажмурился и, в попытке восстановить сбой в работе вестибулярного аппарата, несколько раз глубоко вдохнул, а затем медленно выдохнул воздух.
— Ну вот, что я говорила? — тихо воскликнула медсестра. Придерживая за плечо, она поднесла к моим губам кружку с водой. — Сделайте глоток и не торопитесь вставать. Нет, женщин мы не бреем, только в каких-то очень запущенных случаях. А так обычно хватает простой обработки. Может, сделаете свои дела в утку?
Я отрицательно мотнул головой. Слабость постепенно отступала, а после глотка воды мне с ее помощью удалось натянуть на себя и штаны. Встал на ноги я тоже при ее содействии. Медсестра доставала лишь до моей груди, но для такого маленького роста оказалась довольно сильна.
Когда я резко качнулся в сторону, она ловко подхватила меня под локоть и удержала на месте. Раньше я весил около девяносто трех килограммов при росте без малого метр девяносто, но теперь мой вес вряд ли достигал и восьмидесяти и все же, для ее комплекции он был отнюдь немалым. После того, как ко мне окончательно вернулось равновесие, а ноги обрели относительную устойчивость, она, по-прежнему придерживая под локоть, повела меня к туалету.
Помещение, в котором мы очутились, покинув мою импровизированную палату, имело внушительные размеры. В душном, разреженном тусклым светом ночных ламп полумраке, рядами стояли койки со спящими людьми, но только некоторые из них были отделены брезентовыми перегородками. Я догадался, что за ними лежат тяжелые пациенты.
Отовсюду пахло лекарствами, хлоркой и людским потом. Храп, невнятное бормотание и тихое посапывание слышались тут отчетливее. В самом дальнем углу этой сонной юдоли располагался выход на лестничную клетку, душевые и, собственно, сами туалеты. Медсестра довела меня до дверей одного из них, сняла с плеча мою руку и предложила:
— Идите, я подожду здесь. Или вам потребуется помощь?
На губах ее снова мелькнула веселая усмешка.
— Нет, как-нибудь справлюсь сам, — найдя в себе силы, ухмыльнулся я.
Справился я действительно без проблем, однако когда подошел к раковине и наткнулся на свое отражение в зеркале, на несколько секунд растерянно замер. Из него на меня смотрело худое, бескровное лицо со впалыми щеками и резко выпирающими вперед скулам. Брови на этом болезненно-бледном лице казались темнее и шире обычного, а глаза, оттененные синими кругами, сверкали лихорадочным блеском.
Я походил на человека, пережившего кораблекрушение или же скорее на узника концлагеря, что, впрочем, было недалеко от истины. Обветренные бесцветные губы и обритый налысо череп лишь усиливали это сходство. Задрав пижаму, я осмотрел также свои торчащие ребра и глубоко ввалившийся живот. Ну точно — ни дать ни взять узник лагеря смерти.
Живя в окружении таких же изможденных людей, а кроме того, будучи непрерывно занят вопросом выживания, я не придавал значения собственной внешности. Пожалуй, в данный момент я впервые задумался о понесенном ущербе. Все мое тело находилось на грани крайнего физического истощения и на то, чтобы прийти в прежнюю форму, могут потребоваться недели, а то и месяцы.
— Я бы хотела по-быстрому выкурить сигарету, — указав на дверь лестничной клетки, сказала медсестра, когда я вышел, — а то вы меня совсем загоняли. То поесть вам принеси, то пижаму, то по нужде проводи. С вами не соскучишься, больной. Отвести вас обратно или составите мне компанию?
— Составлю компанию, если и меня угостите.
— Пациентам у нас запрещено курить! Тем более в вашем-то состоянии!
В притворном испуге она широко раскрыла свои насмешливые карие глаза, но тут же беззвучно рассмеялась. Ее замечание я оставил без ответа. Собственное состояние я сам только что прекрасно видел, но искушение сделать хотя бы пару затяжек пересиливало здравый смысл. Я уже и не помнил, когда курил в последний раз. Должно быть, это было в начале января, а может, с тех пор прошло гораздо больше времени.
Дверь на лестницу была заперта. Медсестра открыла ее выуженным из кармана ключом, между делом пояснив, что это запасной выход и доступ к нему есть исключительно у персонала. Переступив порог, мы очутились на полутемной лестничной площадке со стоящим в углу пошарпанным креслом и такой же деревянной тумбой. Кроме слабого эха, вторящего любому нашему движению, других звуков здесь не было.
Вытряхнув из пачки две сигареты, одну она отдала мне, а вторую, щелкнув зажигалкой, прикурила. Я свою закуривать не торопился. Вместо того поднес к носу, с удовольствием втянул терпкий, чуть горьковатый аромат, затем помял сигарету в пальцах и понюхал еще раз. Уже одного этого было достаточно, чтобы в голову ударило давно забытое опьянение.
Заметив, что медсестра со снисходительным любопытством наблюдает за моими действиями, я глуповато улыбнулся и, словно оправдываясь, проронил:
— Я не курил два месяца.
— Как медик, я бы не рекомендовала вам делать этого еще столько же.
— Почему бы вам, как медику, не посоветовать то же самое себе? — парировал я, после чего забрал из ее рук зажженную сигарету
