началось с проведения оперативной проверки показаний, полученных германскими контрразведчиками на допросе арестованного в Штеттине некоего Хельмута Цульке, оказавшегося польским разведчиком Вальтером Кудзерским. Он сообщил о непонятных контактах Сосновского с послом Польши в Берлине Казимиром Зелинским, что позднее было подтверждено по другим независимым каналам. Резидент “Ин. 3” знал о проводившихся в отношении него мероприятиях от умиравшей в монастыре бывшей любовницы Мари де Ками. В абвере не сомневались в принадлежности Сосновского к спецслужбе противника, однако вначале его считали не заслуживающим пристального внимания легковесным и поверхностным разведчиком. Контрразведчики фактически игнорировали его до момента, когда перевербованный немцами польский разведчик подпоручик Гриф-Чайковский случайно увидел в фотолаборатории “легальной” резидентуры негативы добытых агентами ротмистра документов. После этого абвер не на шутку встревожился и начал разрабатывать его совместно с гестапо. Ключ к Сосновскому подобрали с помощью опять-таки женщины, Леа Розы Крузе, выбравшей себе экзотический сценический псевдоним Леа Ньяко. Привлечение ее к агентурной работе в декабре 1933 года являлось грубой ошибкой, поскольку личные качества этой женщины прямо-таки вопиюще противоречили элементарным требованиям к секретному агенту, находящемуся на прямой связи с резидентом. Объяснить такое легкомыслие Сосновского можно, пожалуй, лишь тем, что до сих пор все женщины-источники не причиняли ему сколько-нибудь серьезные неприятности, и поляк явно уверовал, что такое же везение будет продолжаться и в дальнейшем. Однако то, что успешно удавалось с дамами из высшего общества, не сработало в отношении авантюристки-танцовщицы. Она не собиралась делить своего любовника ни с кем, а вербовка лишь дала ей желанные рычаги воздействия на поляка, хотя тот наивно полагал, что дело обстоит как раз наоборот. Смесь ревности и страха привела Ньяко в абвер.
Разработкой Сосновского занялся сотрудник контрразведки капитан-лейтенант Рихард Протце, под легкомысленной внешностью поляка с удивлением обнаруживший серьезного и крайне результативного разведчика. Тем временем Леа даже после признания в вербовке еще долго не могла выбрать сторону, на которой ей следует находиться, и попеременно то информировала немцев о действиях польского резидента, то каялась ему в своем предательстве и окончательно запутала всех. Разведчик доложил в Варшаву о странном поведении агента и в январе 1934 года получил приказ о срочной эвакуации, но самоуверенно счел эту меру преждевременной, поскольку все еще надеялся переиграть абвер и не только уцелеть самому, но и спасти свою агентурную сеть. Вскоре предавшая Сосновского Леа в очередной раз предала немцев и сообщила ему о неминуемом аресте. Резидент успел предупредить об опасности трех своих источников, до сих пор остающихся неизвестными, и они скрылись в Польше, однако остальные участники сети были расшифрованы. 27 февраля после выступления Леа Ньяко в престижном зале Роберта Шумана Сосновский пригласил ее с друзьями к себе на вечер, чтобы отметить успех танцовщицы. Там их всех арестовало гестапо и немедленно начало следствие по делу.
Рената фон Натцмер безуспешно пыталась свалить всю ответственность на Бениту фон Фалькенхайн. Тем временем брак Бениты был признан недействительным, ее судили под девичьей фамилией фон Берг, и тогда Сосновский попытался спасти своей агентессе жизнь, для чего собрался срочно развестись со своей женой и жениться на ней. Это позволило бы ей автоматически приобрести польское подданство и избежать смертного приговора, но Гитлер лично запретил этот брак. 16 февраля 1935 года Ренату фон Натцмер и Бениту фон Берг демонстративно расстреляли прямо на глазах ротмистра, приговоренного, как и Ирена фон Иена, к пожизненному заключению. В апреле 1936 года бывшего резидента обменяли на семерых (по другим данным, двоих) захваченных поляками немецких агентов.
Самым прискорбным в этой истории оказалось то, что в польской разведке сочли: информация резидента слишком хороша для того, чтобы быть достоверной. По этой причине ее никак не использовали, а бывшего руководителя пляцувки “Ин. 3” судили и отправили в тюрьму по небезосновательным обвинениям в растрате денег, сговоре с агентом, нарушении требований конспирации и прочих упущениях, повлекших за собой провал сети. В 1939 году после захвата Советским Союзом части польской территории Сосновского допрашивали уже в советской разведке, и далее о его судьбе ничего не известно. Гриф-Чайковский в конечном итоге провалился, был отозван в Варшаву и там повешен за измену. Еще одного фигуранта этого дела Рудлофа тоже арестовали, однако он сумел оправдаться, более того, сам начальник абвера официально извинился перед ним за напрасные обвинения. Но несколько месяцев спустя после захвата немцами архивов польской разведки очередь дошла до просмотра дела Сосновского, и изменника арестовали. 7 августа 1941 года он каким-то образом сумел вскрыть себе вены и истек кровью в тюремной камере. За успешную разработку резидента Протце получил внеочередное звание капитана 3-го ранга, а Ньяко выпустили из-под стражи, однако гестапо тут же арестовало ее во внесудебном порядке. Для освобождения женщины понадобилось личное вмешательство самого Гитлера.
Все эти шпионские скандалы лишь укрепляли решимость нацистского правительства любой ценой усилить военную мощь страны. 15 марта 1933 года министр иностранных дел фон Нейрат потребовал от Лиги Наций признания равноправия в вооружениях, но безрезультатно. Недолгая дискуссия об этапах разоружения закончилась его лаконичной телеграммой от 19 октября в адрес генерального секретаря Лиги: “От имени германского правительства имею честь настоящим сообщить Вам, что Германия заявляет о своем выходе из Лиги Наций, согласно пункту 3 статьи 1 Устава”[190]. Впрочем, ограничений Версальского договора еще никто не отменял, Франция и Великобритания многократно превосходили рейх по военной мощи и в любой момент могли положить конец процессу ремилитаризации. Но этого не случилось. Курс Гитлера на антикоммунизм и его практика в отношении ГКП успокаивали западные правительства и вселяли надежду, что агрессия нацизма обратится только на Восток. Этому заблуждению оставалось существовать всего шесть лет.
13 января 1935 года в находившейся под управлением Лиги Наций Саарской области был проведен плебисцит. Из 539 тысяч голосовавших 46 тысяч пожелали сохранить статус управляемой Лигой территории, 2 тысячи тяготели к Франции, а 477 тысяч жителей высказались за вхождение в состав Германии. Результаты плебисцита вызвали эйфорию у немцев, и средства массовой информации уже недвусмысленно призывали к возврату всех утерянных территорий, включавших Эльзас-Лотарингию, Данцигский коридор, Мемельскую область, немецкую Чехию (Богемию) и Северный Шлезвиг (Силезию). Такой курс требовал серьезного разведывательного обеспечения внешней политики, и Германия уже располагала соответствующими службами, способными его осуществить.
Военная разведка (абвер) в 1932–1934 годах под руководством капитана 1-го ранга Конрада Патцига постепенно наращивала силы и развивала инфраструктуру. Штат ее оперативных работников вырос со 150 до 1000 человек. Периферийные подразделения абвера на территории страны по-прежнему именовались абверштелле (отделы абвера, ACT, иногда переводятся как “бюро” или “пост”).
