К рукописи Слова о полку Игореве, насколько нам известно, имели непосредственное отношение только пять человек.[Ч. Мозер предположил, что составителями Слова могли быть фольклорист Н. А. Львов и историк И. Н. Болтин (Moser Ch. The Problem of the Igor Tale//Canadian-American Slavic Studies. 1973. Vol. 7, N 2. P. 135–154). Однако у нас нет никаких данных о знакомстве обоих лиц с рукописью Слова. Общая образованность и историко-литературные интересы их не дают еще оснований для подтверждения гипотезы Мозера. Вряд ли И. Н. Болтин участвовал в комментировании Игоревой песни (об этом см. главу VII).] Это — три издателя (А. И. Мусин-Пуш-кин, H. Н. Бантыш-Каменский, А. Ф. Малиновский), H. М. Карамзин[Гипотезу об авторстве Карамзина высказал К. Трост (Trost К. Karamzin und das Igorlied//Anzeigen für slavische Philologie. 1974. Bd 7. S. 128–145). {См.: Прохоров Г. Снова подозревается Карамзин: (Еще одна гипотеза об авторе «Слова о полку Игореве»)//РЛ. 1975. № 3. С. 235–239.}] и архимандрит Спасо-Ярославского монастыря Иоиль, у которого А. И. Мусин-Пушкин приобрел рукопись.[Как установил В. П. Козлов, писатель и историк И. П. Елагин, входивший в круг друзей А. И. Мусина-Пушкина, видел рукопись «Слова» в собрании графа в 1788–1790 гг. и дал самое раннее ее описание. См.: Козлов В. П. Кружок А. И. Мусина-Пушкина и «Слово о полку Игореве». М., 1988. С. 48–60.] По мнению Н. К. Гудзия, издатели Слова не могли быть его составителями уже по одному тому, что они не всегда понимали текст памятника, который ими публиковался. Именно поэтому они допускали ошибки и в членении текста на слова, и в переводе его на современный им русский язык, и в комментариях.[Гудзий. По поводу ревизии. С. 117 и след.] H. М. Карамзин, конечно, обладал большими историческими познаниями и поэтическим даром. В 1791 г. он издал перевод отрывков из «Оссиана». Он один из первых сообщил в печати о находке Слова. К нему попал подлинник перевода Слова еще до издания. У него был и один из источников Слова — Ипатьевская летопись. Но всего этого еще недостаточно. А несомненные черты украинского и белорусского языков в Слове в сочетании со значительными следами чисто церковной культуры делают невозможным участие Карамзина в создании Слова.[См. также: Дмитриев Л. А. Карамзин Николай Михайлович//Энциклопедия. Т. 3. С. 14–18.]
Из предшествующего мы получили уже некоторые сведения и о самом авторе. Это был человек начитанный в древнерусской литературе, наделенный несомненным поэтическим талантом. В языке его обнаруживаются следы украинской, белорусской и польской лексики и морфологии, а в произведении чувствуется особый интерес к Полоцку и Чернигову. Судя по хорошему знанию автором Слова библейских образов и церковнославянского языка, он, скорее всего, принадлежал к духовенству.
Когда представляешь себе начитанного в древнерусской и церковной литературе автора XVIII в., жизненный путь которого перекликается с мотивами Слова о полку Игореве, то приходится остановиться на фигуре Ивана (Иоиля) Быковского, первого владельца рукописи этого произведения.
Вопрос об Иоиле-Иване Быковском как авторе Слова о полку Игореве мог быть поставлен только после 1956 г., когда появились статьи В. В. Лукьянова и Ф. Я. Приймы, содержавшие первую сводку биографических сведений об этом примечательном во многих отношениях писателе.[Лукьянов В. В. 1) Первый владелец рукописи «Слова о полку Игореве» — Иоиль Быковский // ТОДРЛ. М.; Л. 1956. Т. 12. С. 42–45; 2) Первый владелец рукописи «Слова о полку Игореве»// Северный рабочий (Ярославль). 1956. 4 сент.; Прийма. К истории открытия. С. 46–54.] В. В. Лукьянов впервые в литературоведческой науке упомянул и фамилию Иоиля.[Иоилем интересовался археолог и филолог А. Киркор (1818–1886) (Каханоуст Г. А. Львоускае рэха//Полымя. 1971. № И. С. 217).]
Быковский, вероятно, происходил из Белоруссии. Там эта фамилия бытует и до сегодняшнего дня. Генеалогию белорусских Быковских в конце XVI — первой трети XVII в. можно проследить по материалам архива западнорусских униатских митрополитов. Первое сведение о минском войте Иване Федоровиче Быковском, владельце имения Колодязи Минского повета, относится к 1588 г.[Описание. Т. 1. № ИЗ. Ср. № 123, 132, 326, 341, 440, 605. На эти документы мое внимание обратил безвременно почивший А. Н. Мальцев. Г. А. Кохановский также считал И. Быковского уроженцем минского воеводства (Каханаускі Г. А. Львоускае рэха. С. 217).] У него было два сына: Павел Иванович, имевший сына Ивана,[Описание. Т. 1. № 269 (1604 г.), ср. № 349.] и Федор Иванович, также минский войт.[Описание. Т. 1. № 269 (1604 г.), № 376 (1614 г.).] Последнему в 1601 г. принадлежало имение Бахаровичи Минского повета.[ГБЛ, ф. 218, № 329/3; Кудрявцев И. М. Новые поступления//Записки Отдела рукописей Гос. библиотеки им. В. И. Ленина. М., 1954. Вып. 17. С. 100.] У Федора известны три сына: Иван (Ян), встречающийся в документах 30-х гг. XVII в., Александр и Петр. Так как Федор умер рано, то опекуном его детей сделался их родич Лев Александрович Быковский (его отец встречается в документе 1607 г.).[Описание. Т. 1. № 588, 595, ср. № 287.]
Установить генеалогические взаимоотношения многих Быковских не представляется возможным. Так, в 1613 г. упоминается некий Василий Тиша, а в 1638 г. — Федор Тиша-Быковский.[Описание. Т. 1. № 372, 700.] Михаил, Иван (Ян) и Гаврила Тиша-Быковские упоминаются в 1726 г.[Описание. Т. 2. № 1212, 1243.] Известны еще Николай Быковский (1634 г.)[Описание. Т. 2. № 643.] и Ян Станислав Быковский, в самом конце XVII — начале XVIII в. владевший «по заставному праву» сенокосом Губичи на р. Сяжь, расположенным около вотчин Радзивилов.[Описание. Т. 1. № 1055, 1058, 1059, 1061; Описание. Т. 2. № 1067, 1068, 1156 (1694–1713).]
А. Грицкевич любезно сообщил нам, что в инвентаре Слуцкого княжества (а именно там и селилась мелкая православная шляхта) в 1600 г. упомянут служилый шляхтич «земянин Слуцкого княжества пан Мартин Быковский», имевший за свою службу «конь» земли (5 волок = 106.5 га), т. е. то количество земли, с которого выставляется 1 всадник.[ГАМО, ф. 694, оп. 2, д. 7381, л. 6.] В завещании княгини Марии Радзивил (составленном в 1659 г.) также упоминается некий Быковский. Он находился у нее «в услужении» и получил по завещанию 4000 золотых, т. е. был не простым слугой, а шляхтичем.[Минская старина. Минск, 1913. Вып. 4. С. 49.]
Мелкая православная шляхта составляла до конца XVIII в. основную массу служилого люда в районе Слуцка. Она насчитывала до 10 % всего населения и по социально-экономическому положению уже опустилась до уровня крестьян. Именно поэтому, очевидно, позднее в Киеве Ивана Быковского считали «посполитым»,[Акты и документы, относящиеся к истории Киевской Академии. Отд. 2 (1721–1742). Киев, 1905. Т. 2. С. 63. О том, что Быковский происходил «с посполитых», сообщает и «Ведомость о черниговских настоятелях» 1768 г. (Черниговский обл. архив, ф. 679, on. 1, ед. хр. 942).] т. е. простолюдином, крестьянином.
Фамилия «Быковский» в XVIII в. бытовала не только в Белоруссии. Встречалась она изредка и на Украине. Сама по себе она вопроса о происхождении Иоиля не решает. Но интересно, что автор Слова о полку Игореве пользовался текстом Задонщины, близким именно к белорусскому Синодальному списку. Да и в языке Слова можно обнаружить следы явлений, не чуждых белорусскому языку. Речь идет о так называемой мене «ш» и «с» в словах «шизый», «шеломянемъ», «шереширы», «васъ» (вместо «ваш»).[О произношении в современных белорусских говорах мягкого «с» как звука, среднего между «с» и «ш», писали А. А. Шахматов, Е. Ф. Карский и П. А. Расторгуев (Расторгуев П. А. К вопросу о ляшских чертах в белорусской фонетике//Труды постоянной комиссии по диалектологии русского языка. Л., 1927. Вып. 9. С. 40, 48 и др.). Что же после этого может дать исследователю замечание Ф. П. Филина о том, что «цоканье и мена с и ш не были свойственны украинскому языку и основной части белорусского языка» (Рыбаков, Кузьмина, Филин. Старые мысли. С. 174). Об украинском языке я в этой связи не говорил ни слова, а значительной части белорусского языка отмеченные явления были свойственны.] Эта мена есть в белорусском списке Задонщины (Синодальном), где находим «шаблею» вместо «саблею». H. М. Каринский увидел в отмеченном явлении Слова один из «псковизмов» мусин-пушкинской рукописи.[Каринский H. М. Мусин-Пушкинская рукопись «Слова о полку Игореве» как памятник псковской письменности XV–XVI вв. //ЖМНП. 1916. Декабрь. С. 199–214.] Это вызвало решительные возражения ряда лингвистов. Так, в реферате, прочитанном в семинаре А. А. Шахматова (1917 г.), Р. О. Якобсон писал: «Каринский не мог обнаружить в мусин-пушкинской рукописи ни одной доподлинной черты псковской орфографии, а лишь извлекал единичные ошибки и описки, которые по существу своему весьма мало показательны».[Якобсон Р. Слово о полку Игореве. Язык и орфография мусин-пушкинской рукописи (по поводу статьи проф. Каринского): Архив АН СССР (Ленинградское отделение), ф. 134, оп. 2, ед. хр. 249, с. 17.] Позднее В. В. Виноградов доказал, что «ни одна из приведенных проф. Каринским особенностей ее текста не указывает непосредственно на Псков, и даже взятые все вместе черты орфографии и языка этого памятника решительно отделяют его от большинства древнепсковских рукописей».[Виноградов В. В. Исследования в области фонетики севернорусского наречия//ИОРЯС. 1922. Т. 24. кн. 1. С. 217.] В Слове встречается несколько случаев мены «ч» и «ц» (например, «вѣчи» с. 14, «лучи» с. 39, «сыновчя» с. 26, «Галичкы» с. 30, «русици» с. 6, «сморци» с. 39).
