class="p1">— Итак, вы сообщаете мне, что через недельку — другую я узнаю, войдет ли Джеффри в эту дверь или я никогда больше его не увижу.
— Думаю, нам надо надеяться на лучшее, миссис Харрисон. — Недостаток практики, Арчи. Забыл те чертовы годы, когда был окружным полицейским в форме и являлся с торжественной миной объявить жене, что ее старик сверзился с мопеда и не будет ли она так любезна поспешить увидеть его в больничной часовне.
Она будто осела, у нее полились слезы, которые сменились рыданьями. В ее придушенном голосе звучал протест, когда она заговорила:
— Вы ничего не знаете. Ничего, совсем ничего, черт бы вас побрал мистер Карпентер… Вы со мной обращаетесь, как с ребенком… Давай выпьем и будем считать, что этого не случилось… Что вы знаете об этом месте, мать вашу… Вы не знаете, где мой муж, вы не знаете, как его вызволить. Все, что вы знаете, это то, что «все возможно» и «огромные усилия», «лучшие люди брошены на это дело». Это только проклятые бром и валерьянка, будь вы неладны, мистер Карпентер…
— Это несправедливо, миссис Харрисон, и не браните меня…
— А вы не приходите сюда со своими пошлостями и не говорите что все будет замечательно…
— Черт побери, и не буду. Есть люди, которые не понимают, что им хотят помочь.
Карпентер заговорил повышенным тоном, его шея покраснела.
Он заставил себя подняться с места, одним глотком опрокинув остатки напитка.
— Когда к вам приходят и стараются вам помочь, площадной язык неуместен, — он не сумел с достоинством подняться со стула, не сумел удалиться быстро и благородно.
К тому времени, когда он уже стоял, она оказалась между ним и дверью, и у нее еще не высохли слезы, блестевшие на фоне ее подкрашенного лица.
— Думаю, мне лучше уйти, — сказал он, неразборчиво произнося слова и понимая, что не сумел справиться со своей задачей.
— Если вы считаете, что вам следует уйти…
Ее карие, ореховые глаза, глубоко посаженные и затуманенные, с россыпями веснушек вокруг них… Он проследил, куда они спускались, куда вели…
— Джеффри совершенно бесполезен, знаете ли… — Ее рука поднялась, торопливо вытирая слезы, размазывая крем на лице, и оно снова озарилось улыбкой. Она как бы отделила себя от него занавесом, как это было, когда она показывала ему квартиру, принимая светскую позу. Послышался смешок, от которого у него зазвенело в ушах.
— Я вас не шокирую, мистер Карпентер? Он совершенно ни к чему не пригоден, во всяком случае для меня. Я не собираюсь вас смущать, но люди должны понимать друг друга. Вы так не думаете?
Одна ее рука скользнула под его пиджак, пальцы стали теребить его влажную рубашку, другая играла верхними пуговицами ее платья.
— Давайте не будем терять время, мистер Карпентер. Вы знаете географию этой квартиры, знаете, где моя комната. Не хотите ли отнести меня туда?
Ее ногти зарылись в его затылок, возбуждение спиралями поднималось вверх по его хребту.
— Пойдемте, мистер Карпентер. Вы ничего не можете сделать для Джеффри. Я тоже ничего не могу для него сделать. Давайте не будем притворяться. Давайте используем это время.
Она давила на его ребра, притягивая его ближе, ее рот и губы, подкрашенные бледной помадой, гипнотизировали его. Он чувствовал запах ее дыхания, должно быть, она курила, а потом почистила зубы мятной пастой, перед его приходом.
— Я не могу остаться, — сказал Карпентер, чувствуя, что голос его звучит хрипло. Это шло из глубины, он барахтался в глубокой воде, и на мили не было видно спасательного плота.
— Я не могу остаться, мне надо идти.
Руки оставили в покое его спину и пуговицы, и она отступила в сторону, чтобы освободить ему путь в холл.
— И никаких колебаний, мистер Карпентер? — пробормотала она за его спиной. Он сражался с замками на двери, стремясь поскорее уйти и не справляясь с дверью: он был похож на человека, который в своем нетерпении не может расстегнуть бретельку бюстгальтера. — Вы потом не пожалеете?
Он чувствовал себя уязвленным, ему было стыдно, и он не знал, откуда эти чувства: от того, что он не оправдал ожиданий или от его высокой нравственности.
Арчи Карпентер, педант, наконец открыл дверь.
— Вы скучный сукин сын, мистер Карпентер, — сказала она ему вслед. — Настоящий маленький зануда. Если вы лучший из всех, кто у них есть, кого они послали, чтобы помочь моему мужу, то да поможет Бог моему бедняжке.
Дверь хлопнула. Он не стал ждать лифта, а побежал вниз, прыгая через две ступеньки.
* * *
В предвоенном Риме фашистская администрация иногда отдавала распоряжение оставлять свет в главных правительственных зданиях на всю ночь, и он горел долго после того, как бюрократия расходилась, чтобы уехать на своих трамваях и автобусах. Благодарное население должно было верить, что Государство трудится поздней ночью, и этот факт должен был его впечатлять. Дух обмана давно иссяк, и ему на смену пришло категорическое запрещение жечь свет зря и выключать ненужные лампы. Джузеппе Карбони был одним из немногих, работавших поздно ночью в затененном святилище Квестуры. Он без конца откладывал по телефону время своего обеда и всячески избегал анафемы общения с силой, в которой видел своего главного соперника, — военными карабинерами. Полиция и карабинеры существовали, как насильственно соединенные в одной постели супруги, уложенные между коммунальными простынями закона и порядка. Соперничество было свирепым и ревнивым. Об успехе каждой стороны громогласно оповещали старшие офицеры, а слабые исполнительные власти испытывали удовлетворение, от того, что ни одна из сторон не получала перевеса. Это была рекомендация оставаться мало эффективным в деле и гарантия того, что всеобъемлющая полицейская сила государства, которую Италия сформировала за двадцать один год, будет несколько ослаблена.
Проблема, возникшая перед Карбони, и потребовавшая от него многих часов обдумывания и размышлений, состояла в том — следует ли ему положить прямо в руки оппозиции информацию о человеке по имени Маззотти, занимавшемся спекуляциями землей, или выждать. Этот человек находился на крайнем юге, по-видимому в деревне Косолето и за пределами карательных и административных мер полиции столицы Калабрии — Реджио. Косолето подлежал юрисдикции карабинеров маленького городишки Пальми. Карты, которые были перед ним, сообщили ему об этом. Он предпочел позволить человеку по имени Маззотти вернуться из Калабрии в Римский округ, где он будет доступен для полицейского расследования. Но если горилла Клаудио был связан с похищением англичанина Харрисона, то отчет об убийстве в Риме послужит только тому, что те, кто связан с этим делом, будут предупреждены об опасности. Возможно, в
