Глава 19
Истинная жизнь Терминатора
Когда в декабре 1989 года у нас родился первый ребенок, я был тут же, в родильном отделении, с видеокамерой.
– Подержите ребенка прямо тут!
– Нет, нам нужно его достать.
– Нет, нет, подождите. Только дайте мне убедиться в том, что я все заснял.
Наверное, акушеры уже видели все это не один раз.
Мы с Марией сделали все те приготовления, какие обычно делают молодые родители. Когда приблизился срок родов, мы пригласили домой учителя по методике Ламаза[27]. Разумеется, всем этим занимался я как отец. Нужно было проявлять чрезвычайный интерес ко всем вопросам беременности, родов и послеродового периода, перерезыванию пуповины и всему остальному, в отличие от того мира, которому принадлежал мой отец, где мужчина оставался за рамками происходящего. (Кто-то заснял на видео, как я занимаюсь по методике Ламаза, и просмотр этих кадров убедил Айвена Райтмана снять фильм «Джуниор», в котором я играю роль ученого, забеременевшего в ходе научного эксперимента.)
Занятия по методике Ламаза явились ужасным испытанием для наших матерей.
– Ты будешь там, чтобы помогать доставать ребенка? – спрашивала моя мать. – Ты будешь снимать на видео влагалище своей жены? Извини, для меня это слишком.
Реакция Юнис была приблизительно такой же.
– Поступайте как знаете, если Мария того хочет. Лично я думала только о том, чтобы мне что-нибудь вкололи и я отключилась. Сарджа не пускали ко мне три дня. А когда он наконец пришел, я была похожа на почтовую карточку, и единственным отличием на ней был ребенок.
Увидев, как Кэтрин появилась на свет, я ощутил невероятную радость. Я сказал себе: «Твою мать! Это мой первый ребенок!» Вот как любопытно устроено человеческое сознание: нас может поразить то, что до нас уже проделывали миллиарды людей. Разумеется, я сразу же взял все в свои руки: помогал медсестре мыть новорожденную, носил ее взвешивать, надевал ей маленький чепчик, чтобы она не простудилась, одевал ее в крошечный наряд, надевал подгузник, – и, естественно, не переставал снимать на фото и видео. Мария плакала от счастья, и я оставался с ней, пока она отдыхала, а через какое-то время пришла медсестра и показала, как кормить грудью. Когда я слышал, как другие мужчины рассказывали, что они плакали, когда у них рождались дети, я всегда думал: «Какой вздор!» Но, разумеется, когда после рождения Кэтрин я вернулся домой и стал обзванивать своих друзей, то плакал от счастья.
Родители Марии были в Вашингтоне, а моя мать – в Австрии. «Мы не приедем до тех пор, пока вы нас не пригласите. Сейчас вам лучше побыть одним», – сказали Сардж и Юнис. Быть может, это Мария научила их так говорить, не знаю. И хотя в роды Юнис не вмешивалась, Мария была ее единственной дочерью, поэтому на следующий день она уже была у нас. Я ничего не имел против, мы уже успели насладиться уединением. Мария считала, что рождение Кэтрин стало первым большим делом, которое мы сделали одни, без вмешательства ее матери. Она была в восторге оттого, что в роддом мы поехали вдвоем.
Когда вечером следующего дня мы покидали роддом, на стоянке щелкали фотоаппаратами десятки корреспондентов. Мы отвезли Кэтрин домой, и тут началось долгое привыкание к новой обстановке. Потому что с этого момента наша с Марией жизнь как супружеской пары изменилась. Даже когда выросшие дети покидают дом, родители продолжают чувствовать ответственность за них. Теперь мне приходилось заботиться не только о себе, но и о других: о Марии, моей матери, Кэтрин, о тех детях, которым предстояло последовать за ней. Мария всегда мечтала иметь пятерых детей, потому что у нее самой в семье детей было пятеро, в то время как мне хотелось бы остановиться на двух, поскольку у меня в семье детей было только двое. Я рассудил, что мы остановимся где-нибудь посредине.
Мария вернулась домой, и через день из Вашингтона прилетели Сардж и Юнис. Мы принялись решать вопрос с распорядком кормления и смены подгузников, а также с тем, как оформить детскую. Тотчас же в кадре появилась и няня, и я почувствовал, как моя роль в семье стремительно понижается. Все вопросы по уходу за младенцем нужно было решать только через Марию. Сначала я не обращал на это особого внимания, но затем прочитал что-то по этому поводу и увидел по телевидению сюжет о так называемой «охране рубежей». И я сказал себе: «Да! То же самое происходит и со мной. Меня потихоньку оттирают в сторону, я все делаю неправильно, все вечно боятся, что я держу малышку не так, как надо». И я решил сломать такой порядок вещей и в полной мере насладиться отцовством.
Должно быть, я наткнулся на это в одном из журналов, которые листал, сидя в приемной врача, потому что обыкновенно я ничего не читал о том, как правильно ухаживать за новорожденными. Я рассуждал, что в каменном веке не было ни журналов, ни книг, однако у самого последнего придурка хватало ума понять, как ухаживать за младенцем, так что какие тут могут возникнуть проблемы? Если ты любишь своего ребенка, то до всего дойдешь сам, как это происходит со всем, что мы любим. Программа ухода за ребенком жестко вшита в мозг. Сколько раз, сидя в салоне самолета, я вздрагивал, услышав малейший писк малыша, находящегося за двадцать кресел позади меня.
На самом деле я считал, что мне повезло, поскольку Мария была замечательной матерью, а далеко не всегда такое можно сказать о человеке заранее. Несмотря на «охрану рубежей», я восхищался тем, как она держит ситуацию в своих руках. У меня не было никаких причин для беспокойства. Мария обладала материнским инстинктом, у нее были все необходимые знания, она прочитала кучу книг, и она работала в тесном контакте с няней, – тут все было в полном порядке, и я это прекрасно понимал даже несмотря на то, что меня отодвинули в сторону.
И все же я, невзирая ни на что, был полон решимости не допустить повторения «охраны рубежей». Поэтому когда через два года в июле 1991 года родилась Кристина, я с самого первого дня занял твердую позицию. Не то чтобы я говорил: «Нет, не надо больше просить меня выйти из комнаты». Вместо этого ночью, когда мы ложились в кровать и Мария заканчивала кормить Кристину, я сразу же забирал малышку у нее и клал себе на грудь. Кристина лежала на мне, раскинув в стороны ручонки и ножки. Не знаю, отчего я решил так поступать; наверное, кто-то из моих друзей сказал: «Я всегда клал ребенка себе на грудь».
– И как ты можешь так спать? – спросил я у него.
– Не знаю. Иногда получается. Понятия не имею. Возможно, крепко я не засыпаю, но ничего страшного, ведь все это делается ради ребенка.
