Мата стоял перед своей палаткой, не обращая внимание на снегопад, и вскоре его лицо стало влажным от растаявших снежинок. Вскоре на вершину выехал и Рато Миро:
– Гегемон, это женщины Кокру с песнями поднимаются по склону холма. Хоть их и не сопровождают солдаты, они могут оказаться шпионами Дасу.
Теперь Мата услышал и мужские голоса, подхватившие старую народную песню, известную в Кокру каждому ребенку.
– Сколько наших солдат уже сдались Куни, если их голоса звучат так громко? – спросил Мата Цзинду.
– Так поют вовсе не пленники, – после некоторых колебаний ответил Рато. – Это наши солдаты.
Ошеломленный, Мата окинул взглядом лагерь и увидел, как в предутренней мгле из палаток выходят солдаты: кто-то спросонья тер глаза, кто-то пел, но были и такие, кто плакал, не скрывая слез.
– Женщины так поют уже несколько часов, – сказал Рато Миро. – Командиры приказали солдатам залепить уши воском, но они не подчинились. Многие даже спустились вниз, в надежде узнать от них что-нибудь о своих семьях.
Мата молча слушал адъютанта, и Рато предложил:
– Быть может, нам следует пойти в атаку? – спросил. – Этот тактический ход Куни Гару достоин всяческого презрения.
Мата покачал головой:
– Боюсь, слишком поздно: Куни забрал сердца наших солдат.
Когда он вернулся в палатку, Мира продолжала вышивать.
Мата взглянул на ткань и увидел одну лишь черную линию, извивавшуюся на белом фоне и не имевшую конца. Перейти через край пялец стежки не могли и метались, как зверь в клетке.
– Мира, может, сыграешь что-нибудь? Я больше не вынесу это пение.
Мира отложила в сторону вышивание, взяла в руки кокосовую лютню и ударила по струнам, а гегемон начал хлопать в ладоши и петь.
Моя сила так велика, что могу сдвинуть горы.Мой дух способен накрыть море,Однако боги отвернулись от меня,Даже скакун сбился с пути.Что мне делать, моя Мира? Что я могу сделать?
Дорожка слез пролегла по щекам Миры, глаза солдат, стоявших вокруг палатки, заблестели в свете факелов, и Рато поднял руку, чтобы смахнуть слезинку с ресниц.
А Мира тем временем запела под собственный аккомпанемент:
Нас окружают люди Дасу,Песни Кокру разбивают наши сердца.Как жаль, что ты не рыбак, мой король,А я дочь такого же рыбака…
Мира замолчала, музыка стихла, но всем казалось, что песня продолжает звучать под завывания ветра.
– Куни всегда милосердно обращается с пленниками, – сказал ей Мата. – Когда окажешься у него, расскажи, как жестоко с тобой обращались, и о тебе позаботятся.
– Ты всех считаешь предателями, – с горечью заметила Мира, – но это не так.
По мере того как Мира говорила, ее голос становился все тише, и Мата, стоявший к ней спиной, повернулся, когда он превратился в шепот, он бросился к ней, но было уже поздно: клинок из рога крубена, который сжимали ее руки, глубоко вошел в сердце.
Вой Мата разнесся на мили и смешался с голосами мужчин и женщин Кокру, и все, кто его слышал, невольно содрогнулись.
Мата стер с лица горячие слезы и осторожно уложил тело Миры на землю.
– Рато, собери всех всадников, готовых последовать за мной. Мы прорвем окружение.
«Все, как на Волчьей Лапе», – подумал Рато. Восемьсот всадников Кокру мчались вниз по склону горы, точно стая волков, и успели преодолеть половину расстояния до лагеря спящей армии Дасу, прежде чем была поднята тревога и солдаты короля Куни попытались их остановить.
Рато чувствовал, как его охватывает хорошо знакомая жажда битвы: больше не чувствовалось ни холода, ни страха ни голода. Отчаяние исчезло, ему на смену пришла радость – он снова скакал бок о бок со своим господином, величайшим воином, из всех, что когда-либо сражались на островах Дара.
Разве однажды они вместе с Мата Цзинду не разбили войско непобедимого Киндо Мараны? Разве однажды не свалились с неба и едва не застали врасплох предателя Куни Гару? Разве он не разил врага мечом по имени Простота, который ему подарил Мата Цзинду после схватки с единственным противником, оказавшим ему достойное сопротивление?
«Мы еще даже не начали сражаться».
Вперед и вперед мчались восемьсот всадников Кокру, разрывая сомкнутые ряды пехоты Дасу, пробивая, точно могучий таран двери. И хотя всадники продолжали падать на землю, На-ароэнна сверкал, точно серп луны сквозь клубящийся снег и ревущий ветер, и косил врагов, встававших на его пути. Все меньше и меньше всадников оставалось рядом с Мата Цзинду, но Горемау наносил удары, словно кулак Фитовео, сокрушая тех, кто осмеливался поднять оружие, и они рассыпались, как грецкие орехи под ударами молотка.
Когда наступил рассвет, Мата наконец прорвался сквозь ряды воинов Дасу, и с ним осталось меньше сотни всадников.
Они ехали на юг, в сторону моря. Из-за не стихавшей метели все вокруг казалось одинаковым, и Мата заблудился. Остановившись на развилке, заметив свет в окошке фермерского домика, он постучал в дверь:
– В каком направлении находится Чаруза?
Старый фермер посмотрел на воина, стоявшего на пороге, и не узнать его не мог: рост и могучие плечи, глаза с двойными зрачками, – подобных Мата Цзинду больше нет.
Два сына старика сражались в его бесконечных войнах гегемона и погибли за него. Старик устал от разговоров о доблести и чести, славе и мужестве и не хотел помогать человеку, из-за которого сильные парни, которые могли бы трудиться в поле, погибли, не понимая за что, хотя кое-кто сказал, что это правильное и благое дело.
– Туда, – сказал наконец старик и указал влево.
Мата Цзинду поблагодарил и снова вскочил на огромного жеребца. Его всадники последовали за ним.
Старик же ушел в дом не сразу: некоторое время помедлил возле открытой двери, прислушиваясь, не слышен ли стук копыт армии Дасу, – потом, закрыв дверь, погасил стоявшую на столе свечу.
Дорога, указанная стариком, привела Мата Цзинду в болота, и всадникам пришлось соскочить на землю, когда их скакуны один за другим стали проваливаться по самое брюхо в жидкое ледяное месиво. Лошади фыркали и ржали от испуга и боли.
Мата повернул обратно; и теперь его сопровождали всего двадцать восемь всадников, а впереди уже виднелись огни факелов приближавшейся армии Дасу. Поднявшись со своими людьми на вершину небольшого холма, Мата Цзинду сказал:
– В течение десяти лет я жил, не покидая седла, сражался более чем в семидесяти битвах и ни разу не потерпел поражения. Все мои враги либо сдавались, либо умирали. И сегодня я обратился в бегство не из-за того, что разучился сражаться, а потому, что боги испытывают ко мне зависть.
Я готов умереть, но сначала буду биться, и биться с радостью в сердце. Вы следовали за мной очень долго, но сейчас свободны от всех клятв. Если желаете, сдайтесь Куни Гару. Я желаю вам добра.
Никто из воинов не шевельнулся.
– Тогда я благодарю вас за веру в меня и готов показать себя таким же, как вы, истинным воином Кокру. Вскоре мы будем окружены людьми Куни Гару, однако обещаю убить, по меньшей мере, одного командира, захватить одно знамя и прорваться сквозь их строй. И тогда вы будете знать, что я умер не из-за недостатка умения, а потому, что от меня отвернулась удача.
Вскоре армия Дасу окружила холм. Мата Цзинду построил своих солдат клином, сам встал в его острие и скомандовал:
– В атаку!
Воины ринулись вниз, в самую гущу солдат Дасу, а сам Мата устремился к их командиру. Широко раскрыв глаза от ужаса, он не успел отступить, и Мата одним ударом На-ароэнны разрубил его от плеча до живота. Люди Мата радостно закричали, а солдаты Дасу разбежались, точно снежинки на ветру.
