— Не Бенедикта Герославского. Ложь о Бенедикте Герославском. Какого-то хохла из пророчеств святого Мартына. Венгерского графа. Врага Сибирхожето. Сына Мороза.
— Да ну… А громадный гербовый перстень кто на пальце носит? Вы же говорили, будто бы его выбросили.
— Выбросил. А он вернулся.
— Что, может, в брюхе жареной рыбы[158]?
Я-оно ощупало пальцы.
— Куда он делся?
— Спрятала с остальными вашими вещами. Не бойтесь, револьвер тоже. Тетка с доктором Конешиным занялись вами ночью, им пришлось вас раздеть, натянуть пижаму…
Я-оно подняло веко. Черные призраки на мгновение улетели в лучах утреннего солнца, панна Елена сидела, выпрямившись, словно вставила под корсет линейку, бабочка присела на полке у нее над головой.
— Вы забрали… Там было письмо…
— И когда я его ей прочла, Кристина мне все и рассказала.
— Это не…
— Что умер. И теперь жив. — Елена широко усмехнулась. — А теперь вы станете меня уговаривать, будто бы мартыновцы убивают друг друга ради вас без причины?
— Он только спал…
Панна Мукляновичувна показала язык.
Хотелось схватить ее за руку, притянуть, выдохнуть правду прямо ей в ухо — черное солнце затмило глаза, черный колодец отсосал кровь из головы. Тепло, тихо, покойно, птички поют.
— Все ложь.
Почувствовало на голове прохладную ладонь девушки.
— Сейчас тетя за вами присмотрит, а мне нужно выспаться, выгляжу я, наверное, словно упырь. Вечером должны устроить танцы. Если князь спросит, скажите, что мы не знакомы, что встретились уже в дороге.
— Но ведь…
Она переместила ладонь на губы, глуша слова. Кончиком языка коснулось подушечки ее пальца.
Елена склонилась над постелью.
— Ну как вам не стыдно, господин Герославский! — шепнула она.
— Никто не смотрит, топ ange sans bonte…
— Je regarde.
— Qui êtes-vous?
— Un rêve, naturellement. Nous sommes dans I'Été.[159]
Все ложь.
О сибирских безумствах
— Выпал.
— Выпал!
— Так, выпал.
— Ну, сейчас я ему выпаду…! Собирать будут отсюда и до самого Владивостока!
— Зачем так волноваться, — беспокоилась его супруга, княгиня Блуцкая, — снова будут проблемы с желудком, снова болеть будешь…
Князь Блуцкий-Осей сопел, тяжело дышал, скрежетал, мелкими шажками метался по атделению от стены к стене, крутил головой и хватался то за грудь, то за челюсть, поскольку именно она скрежетала — металлическое ортодонтическое изделие; я-оно опасалось, что при очередном крике старец выплюнет ее вместе со словами и слюной, и она, с размаху, сможет выбить глаз, сломать нос, ведь расстояние не было большим — аршин, половина аршина — когда князь приближался, разогнавшись на малом пространстве, приближался, наклонялся, взрывался новым гневом, а змеиная челюсть ходила у него во рту вправо и влево, словно на каучуковых подвесках.
— Выпал! Пьяный был, что?
— Нет.
— Вот видишь, видишь?! — накачивал себя князь. — Хоть раз правду сказал!
— Понятное дело, я чрезмерно обязан Вашей Княжеской Светлости, что вы остановили ради меня поезд; не знаю, как благодарить, как извиняться, что по моей причине все это замешательство и заботы на голову Вашей Светлости, если бы я только мог как-то…
— Шутить! — прорычал князь. — Шуточки надо мной тут строить будете! — Он схватил трость своей жены и поднял в неуклюжем замахе, но зацепился за выступ высокой полки над кроватью и чуть не упал.
— Господин советник! — позвала княгиня, позвала и закашлялась. — Захарий Феофилыч, будьте так добры и возьмите князя с собой на свежий воздух, прогулка перед обедом ему не повредит.
Дусин сунул вовнутрь голову из коридора. Князь бросил палку на пол и вышел из купе. Советник вопросительно глянул на княгиню. Та отправила его, махнув кружевным платочком.
Я-оно подняло трость и подало ее старушке.
— Merci. Уж простите мужа — снова вы врете ему в глаза, а он к этому не привык.
— Ваше Сиятельство, можно ли присесть? Моя нога…
— Постоите, постоите. И не думайте, будто бы печать Раппацкого дает вам свободу вытворять нечто подобное. Видите ли, когда доктор Тесла и наши люди искали вас в лесу вдоль путей, сюда пришел Павел Владимирович Фогель, бывший чиновник Третьего Отделения Личной Его Величества Канцелярии, сейчас с приказом службы в охране, пришел с mademoiselle Кристиной Филипов, и они рассказали нам про работу Теслы, а так же про угрозы, над ним нависшие, и про то, как вы ему жизнь спасли, и про то, что вашей жизни те же самые заговорщики угрожают. И как раз по их причине, так нам сказали, вы исчезли из поезда, поскольку они сознательно убрали из виду тело убитого. Кх-кх, будьте так добры, налейте-ка мне из того вон чайничка — merci biеп[160].
…Так что князь принял все это очень близко к сердцу, и только поэтому перестал меня ругать, что я настаивала на остановке Экспресса. Я тоже все это близко к сердцу восприняла, и сама себя спрашивать начала: а хорошо ли поступила? Второй раз уже спасаю вас. И думаю себе: исполнился сон. Я была права, вашей властью было защитить Россию — если бы позволили умереть доктору Тесле. Это же он в этом же поезде везет с нами свои пушки, на лютов заготовленные, как говорят господин Фогель и mademoiselle Кристина. Так что сон всю правду показал, только вот я его неправильно поняла. Ну, молодой человек, скажите, а то я уже устала от всей этой болтовни — я права?
Купе Блуцких не было больше других двойных отделений; княгиня сидела на застеленной кровати, прикрытой кучами больших, нормальных и совсем маленьких подушек, обложенная с обеих сторон мягкостями и округлостями, словно на пухово-плюшевом троне; она буквально утопала в нем; хотелось встать на подходящем расстоянии, но как далеко можно сбежать в поездном купе? Потому стояло над княгиней и глядело сверху, невольно сгибаясь в горбатящемся поклоне, когда она поднимала свое сморщенную, засушенную мордочку, когда глядела, помигивая, из-под кружевного чепца. Улыбающаяся, не улыбающаяся — бабка, бабушка, мать матерей.
— Ваше Сиятельство желает, чтобы я сказал вам, кто меня выбросил, потому что ищете союзника против собственного мужа.
Старуха чуть не подавилась горячим чаем.
— Кхркх, вы и вправду все наоборот делаете, неужто никто не научил вас, когда врать, а когда говорить правду?
— Князь вовсе не считает, будто бы Император сошел с ума, c'est invraisemblable[161]. Князь едет договариваться с японцами, чтобы дать Императору мир на восточном фронте и развязать руки против лютов. А вы поехали с ним, чтобы мешать в работе, портить переговоры, и при первой же возможности — этот мир сорвать. Едва ходите, но во имя своей мартыновской веры — не отступите: пока идет война с японцами, до тех пор лютам покой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
