Теа все полировала ногти. Даже головы не поднимает. И правильно. Пока леди – никаких вопросов у окружающих не возникает. Ведь леди благородные они для нормальных людей не более понятны, чем голые пожиратели печенки. Даже Хара, человек ловкий и повидавший, не стал в голову брать, каким таким образом рыжая девица с барки во тьме врага разглядеть умудрилась. Про нюх-то лисий никто не знает. И про беспокойство о друзьях на берегу. А так что удивительного, блажь господская – не спалось, стояла у борта, узрела убийцу. Вот что из лука хищника уложила – действительно фокус. Ну, этих подруг бандитских кто знает – небось не одна невинная жизнь на совести имеется.
Путь до обжитых мест занял двадцать два дня. Сначала с барки заметили торчащий на холме остов сожженной сторожевой башни, потом судно прошло мимо хутора, обнесенного земляной стеной. Вскоре показался поселок, стоящий у впадающего в реку вздувшегося от бесконечных ливней ручья.
Теа срочно потребовала высадки. Принимая оставшуюся часть платы за проезд, купец неуверенно поинтересовался: не лучше ли молодой леди высадиться в самом поселке?
– Нас будут ждать, – веско заявила рыжая, глядя поверх головы купца.
Теа, подоткнув подол платья, сводила лошадей по сходням, скинутым прямо в воду мелководья. Квазимодо, стоя по колено в воде, ловил швыряемые Ныром мешки, перебрасывал дальше, на покрытый чуть подсохшей грязью берег. Гребцы, сгрудившиеся у борта, отпускали едкие замечания. Квазимодо на насмешки не обращал внимания, ему хотелось визжать от радости. Скученное путешествие надоело до безумия.
Ведя в поводу лошадей, трое путников пошли прочь от реки. Барка, издали похожая на низкое нелепое корыто, медленно удалялась по течению. Об окончании изматывающе скучного речного путешествия не жалел никто.
Едва поднявшись за прибрежный холм, Теа бросила повод, вывалила из мешка любимую походную одежду и, не обращая внимания на мужчин, принялась с ненавистью сдирать надоевшее платье.
– Ныр, может, поищешь место для лагеря? – пробормотал вор.
– Уже ищу. Только вы, того… не долго. А то я сам поужинаю. – Фуа тряхнул связкой свежей рыбы и бодро повел свою лошадь вверх по склону.
Квазимодо не стал смотреть ему вслед. Теа замедлила процесс переодевания и обернулась к возлюбленному.
– Теа… – пробормотал вор.
Худая рука девушки метнулась к нему, вцепилась в волосы на затылке. Квазимодо оказался рядом с ней. Маленькая твердая грудь уперлась в его грудь, полные мерцающих искр глаза алчно всматривались в покрытое шрамами лицо.
– Полумордый, я голодна, как не знаю кто. Это было самое гнусное и долгое путешествие.
– Да, – согласился вор, морщась. – У тебя очень острые ногти.
– У меня было время их наточить. Ква, тыква ты бесчувственная, я хочу тебя иметь. Нет, прежде я хочу тебе кое-что сказать. На этой проклятой барке было тяжело. Но я выдержу и не такое. Но кое-чего я не выдержу. Если ты стащишь какой-нибудь вонючий глупый фрукт и тебя поймают – я тебя сама убью. Я не хочу, чтобы тебя секли и тянули на веревке, как тухлую наживку.
– Согласен. Если меня поймают, я хочу умереть от твоей руки. Честно говоря, я буду прямо-таки счастлив.
– Полумордый, – прошептала Теа, – ты можешь не воровать? Совсем?
– Рыжая, мое сокровище, – пробормотал Квазимодо. – Я знаю, что тебе не нравится воровство. Обещаю, что не буду красть ни для развлечения, ни для обогащения. Но если тебе, нам, будет грозить опасность, я сделаю все что угодно, не задумываясь. Я буду воровать так, как ты убиваешь, – когда действительно нужно.
– Согласна, – прошипела лиска. – Хватит болтать. Ты мне много должен…
Квазимодо оказался лежащим на спине. Обжигающе горячие бедра мгновенно оседлали его, длинный язык нетерпеливо скользнул по щеке…
Кони ходили вокруг, с удовольствием хрумтели влажной зеленой травой.
Глава 15
Лапы несли все быстрее, безошибочно находя место, куда ступить, через какую расщелину перепрыгнуть, а какую изящно обогнуть. Какое наслаждение думать не медленной головой, а всем длинным, одновременно и мускулистым, и легким, как сам ночной воздух, телом. Тысячи раз переходя из одного состояния в другое, Теа не переставала удивляться тому, как милостивы были к ней боги Холмов. Неужели обычные люди могут существовать, не умея того, что приносит истинное наслаждение? Устающие быстрее слепых щенков, с вечно забитыми соплями, глухими носами, с ногами, годными разве что для таких глупых вещей, как лазанье по деревьям, с горлом, которое начинает хрипеть и харкать, стоит пробежать тысячу шагов. Существа, не понимающие, какое бесценное удобство обладать пышным, умеющим быть и тяжелым, и невесомым хвостом-балансиром. И к тому же очень красивым хвостом – таким, что нравится твоему самцу.
Теа взлетела на вершину холма, высоко подпрыгнула на четырех лапах и звонко тявкнула на большую, желто-красную, как яичница с ветчиной, луну.
Хвост – хвост, – разве в нем дело? Ты бы ему и без хвоста нравилась, так же как он тебе – без глаза, с обгрызенной мордой, мелкий и слабосильный. Правда, на диво выносливый.
Теа задрала острую морду к небу и в восторге взвыла. Пушистое тело, несмотря на недавнюю трансформацию и неистовый бег по пустынным склонам, прекрасно помнило удовольствие от долгих, нежных и жадных занятий любовью. Неужели ты, самка Народа Холмов, можешь предаваться радостям плоти, не думая о необходимости немедленно зачать? Упреки, упреки – все было так несправедливо и обидно. Все в прошлом. Ты всегда чувствовала, что можешь понести. Щенки-дети – теперь они будут совсем-совсем людьми. И никто тебя не упрекнет. Род иссяк достойно, в бою, но он кончился. Упрямый, доблестный род. Той – твой супруг и последний лорд Холмов – мертв. Ты не любила его, да и кто из самок полюбил бы такого дурака? Пусть и неотвратимо правильного, как ежедневный закат. Долг. Кончился долг – кончился род. Ты начнешь новый. Вы начнете. И пусть новый род не будет Хозяевами Холмов. Зато будет жить. И будут дети. Не щенки – просто дети. И дети детей. С короткой, но счастливой жизнью. Ты сама успеешь вырастить и защитить несколько поколений.
Впереди нелегкое время. И путь – похоже, бесконечный. Большая вода, которая пугает до дрожи. В последнее время ты трусила больше, чем за все предыдущую жизнь. И эта тошнота, которую приносит страх… Разве могло быть тебе знакомо такое противное чувство?
Раньше страха быть не могло. И не могло быть такой сокрушительной, заставляющей забывать обо всем плотской радости. Сейчас он валяется там, раскинувшись на плаще, – обессиленный маленький человек. Это тебя после любви невыносимо тянет носиться по склонам, а он хочет спать. Но не заснет, пока ты не вернешься.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
