Рейтинговые книги
Читем онлайн Ванька-ротный - Шумилин Ильич

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 128 129 130 131 132 133 134 135 136 ... 330

Текст главы набирал Гуров@mail.ru

16.09.1983? (правка)

Июль-Август 1942

Если из города Белого повернуть на большак идущий на Егорье, Верховье и Шиздерово и пройти километров восемь, то можно добраться до деревни Пушкари. Не ищите её на туристических картах, она на них не обозначена. Не все мелкие деревни обозначают на них. Большак этот во время войны играл для немцев и для нашей армии большое значение. За деревней Верховье он расходился на насколько дорог. Одна шла на Кострицы, Гусево, Белоусово и Оленино, – дргугая уходила к Завидовскому участку Ржевского укрепрайона. Ржевский укрепрайон был построен нашими войсками. Осенью сорок первого он был оставлен и теперь занят немцами. Зимой сорок первого года наша дивизия захватила в тылу у немцев дорогу от Верховья до Белого. Подтянув авиацию и танки, немцы нанесли встречные удары. Одна группа немцев двигалась из Оленино на Верховье, другая ей настречу из города Белого по указанному большаку. Разбив в короткий срок 17-ю гв.с.д. немцы захватили дорогу и отрезали большой район, где были части 39 – ой армии и 2 -го кав. Корпуса. Многие деревни в полосе наступления немцев были разбиты и сожжены. Теперь в июне, июле вдоль дороги Белый, Пушкари, Егорье, Верховье проходила линия обороны немцев. Чего скрывать. Понятно что наши войска решающего успеха в районе Ржева долго не имели, хотя кровопролитные бои здесь продолжались до самой весны сорок третьего года. Деревня Пушкари, если смотреть снизу с оушки леса,стояла на крутой высоте. По переднему скату высоты проходила немецкая траншея. Метрах в ста за дорогой пролегала дорога, а за ней по обратному скату поле спелой золотистой ржи. Деревня была сильно разрушена. К моменту нашего наступления в деревне остались две,три разбитых избы и один развалившийся сарай. Болотистый лес, котрый подходил к подножию высоты простирался на большое пространство и доходил до станции Нелидово. Немцы наверху сидели в сухой траншее, а наши славяне занимали оборону по опушке леса в затопленых окопах и землянках. В ночь на 12 августа мы подошли к опушке леса и сменили солдат какой-то дивизии. Командир полка, офицеры штаба, два комбата и командиры рот вышли на опушку леса для рекогносцировки. Завтра после короткого артналёта два батальона пехоты пойдут на высоту. В боевом приказе об огневых средствах противника ничего нам сказано не было. Обычно при переходе в наступление нас переводили на незнакомый участок. За всю войну мы ни разу не ходили в атаки на тех участках, где долго держали оборону. В таких местах, где мы подолгу сидели в обороне мы знали не только огневые средства расположенные на переднем крае противника, но и те другие ближние и дальние огневые позиции с которых он бил. Но каждый раз при переходе в наступление нас выводили в совершенно незнакомую полосу фронта. Возможно у командования были на этот счёт свои расчёты, чтобы мы особенно не боялись и поскорее двигались вперёд. И мы каждый раз наступали как слепые. Если бы командир полка упомянул подробные сведения о противнике, кто всё это стал бы держать в голове. Немец обычно открывал ураганный огонь и под вой и грохот снарядов данные о противнике выбивало из головы. Но и с другой стороны солдат на незнакомом участке шёл не разбирая дороги, ему нужно было поскорей до траншеи, до укрытия. Чтобы вскрыть огневые средства противника, нужно было провести разведку боем. Но при этом мы теряли эффект внезапности. Мы могли обнаружить себя и выдать наши замыслы противнику. Полагаясь на авось, два батальона пехоты были готовы ворваться в немецкую траншею. Да, забыл сказать. На высоту пойдёт один танк. Я посмотрел вверх на зелёный скат высоты, с опушки леса не было видно, где находиться немецкая траншея и сама деревня Пушкари. Много раз бывало так, Завтра из комбатов здесь никого не будет. Хотя батальоны полным составом идут в атаку. Они сегодня толкутся на опушке леса, потому что немцы не стреляют. Я считал, что когда рота идёт вперёд, её должен вести лично командир роты. Если идёт батальон, батальонный должен быть в цепи. Солдат стрелков на высоту поведут командиры рот, а полковые и батальонные уйдут подальше в лес и будут дожидаться результатов. Затвра, когда начнётся заваруха и немец всеми силами ударит по нашей пехоте ни штабных, ни комбатов на опушке не будет. Телефонную связь сразу перебьёт и вся связь пойдёт через живых людей, которых будут слать в роты. Командир полка определил на карте, кто, где, в какой полоосе наступает, указал направление, по которому пойдёт танк. Для танка отвели промежуток между двумя батальонами. Всё было предельно просто. Только не знали как себя поведёт противник. На деревню солдаты пойдут цепью. Танк обгоняя пехоту перережет траншею. Кто не успеет вовремя добежать до траншеи, тот попадёт под огонь немецких батарей. Пулемётная рота останется внизу на опушке леса, под высотой. Она пойдёт в Пушкари по приказу. Ночью шесть стрелковых рот и одна пулемётная рота вышли на исходные позиции. В ночной тишине мимо нас прошли молчаливые фигуры солдат пехотинцев. Они лягут вблизи немецкой траншеи. О чём думает сейчас солдат пехотинец? Некоторые из них побывавшие под огнём знают чем обычно кончаются такие затеи. Вон на заболоченном участке под дождём пехота с двумя танками пошла в атаку. А что получилось? Танки с разбитыми гусеницами остались стоять, а пехота залегла на подходе к дороге. А здесь? Немцы такую высоту просто так не отдадут. Посмотришь на высоту. Ночью крутой скат высоты, казалось уходил прямо в небо. Если там, на прошлом месте из-за куска болотистой земли немец бил по нашим целую неделю, то здесь, он будет день и ночь ковырять снарядами всё. Высота господствует над большим лесным районом и взять её будет не просто. Единственное, что может помочь – это момент внезапности. Справа от нас наступает соседний полк. Кто интересно ворвётся первым в траншею. На каком участке немец не выдержит и побежит. Наступило утро. Теперь даже было трудно сакзать ясное оно было или серое. Утро 12 августа сорок второго года запомнилось немногим солдатам оставшихся в живых. Мы лежали на опушке леса около затопленной землянки. Несколько в стороне были рассосредоточены пулемётные расчёты. Почва в лесу была пропитана дождевой водой. Закопаться в землю на исходном положении мы не могли и поэтому лежали поверх земли. Копнёшь на штык лопатой и везде сочиться земля. Я рассосредоточил роту, чтобы при обстреле не попали под один снаряд сразу много людей. Солдаты понимали меня с полуслова. Они знали и верили, что я их не суну на погибель или по глупому на убой. Они понимали, что им в деревне придётся стоять насмерть. По сравнению с солдатами пехотинцами пулемётчики были другого склада ума. Многие из стрелков только что прибыли после мобилизации, войны они на знали и как, когда вести себя не понимали. А пулемётчики, те прошли тяжёлые бои. Набили мозоли на локтях, коленках и пальцах. Судьба пехотинца уже решена. Не успеет он оглядеться, а его уже стукнет. И впитается кровь на первые капли дождя в иссохшую зноем землю. Вот и сейчас встанут серые шинели по беззвучной команде ротного и пойдут на траншею. Жить им осталось каких-то несколько минут. Сейчас они лежат под бугром и о том не ведают. Лежат они, причёсываются, гоняют надоедливых вшей. А вша ползучая тварь, она уже чует, что её хозяину приходит конец. Она улавливает ту саму мелкую дрожь, которую вначале не чувствует сам человек. Насекомое чутко реагирует на мелкую дрожь в нашем теле. А эти новоприбывшие с пополнения мальчишки преглядываются между собой, нахлобучив каски. Они ещё не догадываются, что после сухого хлопка ракеты начнётся последний отсчёт их шагов по земле. Никто из них не знает как рвуться снаряды и пролетают пули. Возможно немцы уже целят им в голову или в живот. В первый момент, когда поднялась пехота, кругом было тихо тихо-немцы не ожидали нашего наступления. Прошла минута другая. Пехота и танк скрылись из вида. За ним неторопливо загудел второй и третий. А затем на землю свалилась целая лавина. Земля вздрогнула, зашаталась, окуталась дымом и пылью. Опушку леса заволокло десятками разрывов. Снаряды рвались от нас недалеко. Двое солдат вскочили и подались к затопленной землянке. На ноги поднялся Соков. Я повернул голову и увидел, солдаты уже спускались по плечи в воду. Они хотели зайти под торчащие над водой накаты. Вода в землянке стояла на уровне груди. Пропитаная водой земля могла от любого удара сползти и придавить брёвнами солдат. -Куда полезли! – Нмедленно назад! – закричал я на солдат. – Один удар по накату и вы захлебнётесь водой. Вас не убьёт! -Вы утоните! -Политрук дело другое. Он офицер! Я за него не отвечаю! Пусть лезет! – А вам туда соваться не разрешаю! Давай назад! Услышав в свой адрес замечания Соков в землянку не полез. Он вернулся и лёг около меня. В обстреле были небольшие паузы. Немцы меняли рубежи огня, переносили их то назад, то вперёд. Какая разница!-думал я. Снаряд угодит тебе в спину или в живот. Вон политрку Соков лежит на животе прижавшись к земле. Я лягу на спину. Так удобнее и небо виднее. Телефонная связ оборвалась. Телефонист вопросительно посмотрел на меня. -Лежи и не рыпайся!- сказал я ему. -Что толку если твои кишки будут висеть и болтаться на ветках. Связь с пулемётной ротой обязан обеспечить батальон, вот пусть они по линии и бегают! Нужна будет полку с нами связь, вот полковые пусть и почешутся. Телефонную связь оборвало сразу. Командир полка и комбаты сидели без связи. У меня были перерывы в размышлении. Снаряды так близко рвались, что мы дружно дёргались лёжа за насыпью затопленной землянки. От залитой водой землянки в глубь леса уходила утоптанная тропа. Видно по ней ходили и бегали солдаты сидевшие в обороне на опушке леса. Вдоль тропы между деревьев образовался неширокий прогалок. При ударах немецких снарядов прогалок тропы заполнялся летящей землёй и дымом. Снаряды с бешеной скоростью неслись и рвались над землёй. Сверху падали срубленые осколками ветки, куски травянистого дёрна и земли. Обстрел продолжался уже целый час. И вот сквозь взрывы и дым, сквозь вой и рёв и могучие удары снарядов о землю на тропе я увидел идущего во весь рост человека. Удар! Снова удар! Всё узкое пространство между деревьями заволокло пылью и дымом. Через некоторое время дым на тропе расеялся и по ней совершенно не пригибаясь, медленным безразличным шагом двигался тот самый солдат. Сквозь дым и разрывы он медленно приближался к нам. Ему оставалось пройти метров двадцать, не больше. В этот миг перед ним блеснул разрыв и от могучих ударов вскинулась земля, всё заволокло дымом… -Всё! Убило!-подумал я. Но вот дым рассеялся, начал заметно редеть и идущая фигурка солдата всплыла и двигалась по тропе. Он шёл прямо на нас, не сгибаясь, не вздрагивая, не обращая внимания на взрывы. Он не видел летящих осколков и дыма, он смотрел на нас и шёл замедленным шагом. При таком бешенном обстреле человек должен бежать, падать ниц на землю, метаться по тропе. Человек не может поплёвывать на всё, идти во весь рост, медленно переставляя ноги. От каждого удара всё живое на земле мгновенно сжималось. Человек дёргался и бился в такт разрывам, распластавшись на земле. Человек мог вскочить на ноги, заметаться из стороны в сторону, шарахаться от встречных взрыво,. бежать куда глаза глядят. Так ходили и бегали под обстрелом все. А это что? Видение или галлюцинация? Я смотрю на тропу, по тропе бьют мощные взрывы, а там идёт живой человек. Я показываю рукой всем, кто лежит рядом со мной, Петру и солдатам. Я смотрел на тропу как заворожённый и не верил своим глазам. Когда я показал на идущего все онемели от ужаса. В этот момент снова ударил тяжёлый снаряд, земля взметнулась в сторону и зашаталась и затряслась. Осколки с визгом прошли над головой. На идущем рванулась шинель. Но он не вздрогнул и не встрепнулся от встречнгого удара. Он не остановился. Он продолжал идти. Когда он подошёл совсем близко и остановился около меня, то я увидел, что у него нет нижней челюсти. Нижняя челюсть и часть горла по самые ключицы были вырваны. Шинель залита кровью и забрызгана землёй. Когда он делал вздох, кровь колотилась и пузырилась в разорванном горле. Он хрипел, засасывая её в грудь. На выдохе кровь пенилась и сбегала по открытой груди вниз. Страшные, нечеловечечкие глаза полные отчаяния и смертельной тоски смотрели на меня. -Смотрите! – говорили они. -Что вы наделали со мной! Господа офицеры! Он ищет санчасть, подумал я. Где она?- требовали его глаза. Попрятались все как крысы! Ни докторов! Ни евреев санитаров! Все разбежались, когда солдаты пошли вперёд! Перевязочные пункты упрятали в лес! Хожу по лесу блуждаю! – говорили его глаза. Он вышел из леса по тропе со стороны тыла и видно никого в лесу не нашёл. Солдат с передовой. По его облику видно. Там в тылу, в конце тропы должны были стоять приёмные пункты санроты. Весь полк ушёл на высоту. Я показал ему рукой на тропу, постучал ладонью по уплотненноё полосе земли и замахал в том направлении. Потом сообразив, что солдат не может говорить, но возможно слышит, громко сказал: – Иди по этой тропинке и никуда не сворачивай! Пройдёшь поляну и на опушке увидишь санчасть. Солдат посмотрел на меня потухшим взором, окинул лежщих перед ним солдат на земле и зашипел на нас кровью. Мне стало не по себе, стыдно и невыносимо за наше лежачее положение, за нашу трусость и ничтожность преде ним. Он стоял перед нами во всеь свой рост и смотрел свреху не нас, ка мы ползая по земле, дрожим от взрывов. Слушая меня он не шелохнулся, когда рядом и сзади у него за спиной разорвались снаряды, а мы невольно вздрогнули и сжались в комок, распластавшись на земле. Он повернулся на месте, посмотрел на тропу и медленно пошёл в обратную сторону. Он отошёл от нас всего несколько шагов и в это время впереди и сзади рванулась земля и поднялась на дыбы. А он прямой и несгибаемый принимая все земные и небесные удары на себя, продолжал, не меняя шага, идти. Его окутало дымом, заволокло самим взрывом, он совсем исчез из вида и потом опять появился на тропе. Вот несколько прямых ударов блестнули перед ним. Ну всё!- мелькнуло у меня в голове. Погиб! Разорвало! Через некоторое время дым рассеялся и его прямая фигура продолжала плыть над тропой. При взрывах его обдавало огнём, рвало полы шинели, волной было опрокинуло его, а он невозмутимо продолжал удаляться от нас. Он ни разу не дрогнул от близкого удара, как все живые, которые лежали за насыпью землянки. Снова послышался набегающий сверху гул, потом он перешёл в шипящий звук, на миг затих и прокатился эхом нескольких разрывов. Мы сжались, дёрнулись в судоргах, взрывы, комья земли, сучья деревьев и клубы дыма взметнулись над тропой и окутали нас. Одинокая фигура солдата пропала из вида. -Ищет смерти! – подумал я. Боковым ветром дым отнесло в сторону. Мы смотрели туда, вдоль тропы. Землистая серая шинель снова выплыла и продолжала свой путь. Взрывы следовали один за другим как бы обгоняя друг друга. Все смотрели не отрываясь вдоль тропы со страхом ожидая увидеть пустое место. Вот сизый дым снова рассется и землистый тёплый комок остнется неподвижно лежать на дороге. Мы видели бесчисленные дымящиеся трупы своих солдат. Видели тяжело раненых истекающих кровью. На глазах у нас разрывало на куски бегущего человека, но такое безразличие к жизни мы наблюдали первый раз. Мы смотрели на тропу и и каждый раз появлялся на короткое время как видение, выплывая как из облаков. Но вот он исчез за поворотом и потом мы не узнали дошёл он до санчасти или нет. В конце тропы он скрылся из вида. А немцы казалось остервенели. Они беспрерывно били по опушке леса. Заградительный огонь не замолкал ни на минуту. Они хотели не допустить пополнение на высоту. Почему мы не помогли ему? Почему не пошли проводить до санчасти? Потому что ни один из нас не имел права покинуть своего места. Если моего солдата задержат в тылу с ранением из чужого подразделения, то его обьявят дезертиром. В начальный период войны солдаты под видом помощи раненым сбегали с передовых позиций, остиживались во втором эшелоне, пока на передовой шёл бой. Потом приказами и судами это дело прекратили. Но вот наконец немцы сделали паузу в обстреле. Я поднялся на ноги и посмотрел в сторону высоты. Там стоял густой столб дыма и пыли. Только сейчас я заметил, что день солнечный и жаркий. В лесу пахло болотом и отвратительным едким запахом немецкой взрывчатки. -А что!- подумал я. Можно бы сделать взрывчатку химически безвредной, но с резким запахом гнилой помойки. Запах как запах! А у людей бы нутро выворачивало. Психика великая вещь. Я окинул лежащего рядом связного солдата и велел ему пробежать по опушке леса и узнать нет ли потерь в пулемётных расчётах. -Узнай! Все ли живы? Сколько раненых? И быстро назад! – Я присел на скат землянки, вынул кисет, на кусок газетной бумаги насыпал щепоть махорки, свернул, послюнил и закурил. Затянувшись несколько раз, я посмотрел на своих солдат и подумал: Что нас всех ждёт там на высоте? В любой момент может прибежать связной из полка, передать приказ и рота пойдёт на высоту. Пулемётную роту бросят на высоту, когда славяне прочно займут немецкую траншею. А сейчас пока неизвестно – занята высота, взята траншея? На высоте по-прежнему слышался гул и отдельные раскаты взрывов. Время шло, а с высоты не поступало никаких данных. Если из стрелковых рот пошлют связных, то они обязательно появятся здесь на тропинке. Бежать напрямик через завалы в лесу никто не будет. Лезть по бурелому и в болото никто не станет. Другое дело раненые. Им не нужно искать комбата им всё равно где ползти. Но и они не пойдут по лесному завалу. В сорок втором комбаы управляли ротами просто. Выводили их на исходное положение, ставили задачу и уходили в тыл. Потом по телефону, пока он работал, на рассвете подавали команду – давай вперёд! Только в конце войны комбатов и их замов стали иногда выгонять на передовую. А в ту пору, когда у нас всё держалось на винтовках, кто как мог прятались в лесу. Огневое превосходство немцев всех ставило на свои места. Роты впереди, комбаты, штабы и пушки сзади, подальше от пехоты чтобы уцелеть. В полку часто оставалось полсотни боевых штыков, в то время как в штабах и тылах сидели до тысячи. Но и те и другие знали свои места. Никто из тыловых не претендовал на должность командира стрелковой роты. Одни глотали осколки и лопали свинец, другие жевали сало и поднимали чарки за победу. Вон замком полка по этой самой части, одной рукой тянется к телефон, другой держится за сиську. Для кого война, а для кого хреновина одна! А потом он будет рассказывать пионерам, как воевал на фронте, лчино, под пулями ходил. Здесь на передовой, где землю роют немецкие снаряды, гдк льётся кровь и люди прощаются с землёй, об этом думать солдаты не могли. Никому в голову не приходило, что где-то там сзади лежит замкомполка и греет руки, под пёстрым одеялом. Но справедливости ради, нужно сказать, что на передовой однажды произошёл подобный случай. Этому есть живой свидетель – Соков Пётр Иваныч. Случилось это в обороне, где несколько дней подряд шёл дождь. Залило хода сообщения. Солдаты сидели в окопах, никто не хотел ходить. Кому охота черпать мутную жижу сапогами. А поверху постреливал немец, кругом стоят лужи, гляди не поскользнись. Случилоcь накануне прислали в роту нового офицера на должность командира взвода. Его направили из артиллерии по некотрым соображениям в пехоту. Родом он был из Ачинска, как в дивизии говорили-свой! Земляк! Паря! До войны он служил в этой дивизии.В звании он был старший лейтенант На передовую его привел связной из полка. Мне позвонили,что его пришлют ко мне в роту. Но где и как он проштрафился и за что его послали на исправление в пехоту по телефону мне не сказали. Телефонистам видимо не положено было знать эту информацию. Я узнал от своего политрука Сокова, что старший лейтенант в тылу разложился. Теперь он прибыл как офицер оправдать своё доверие. Попасть из артиллерии в пехоту-заживо похоронить себя! Когда связной доложил о его прибытии, я отпустил солдата и предложил старшему лейтенанту место рядом на нарах. Я повел разговор о порядках на передовой в пулемётной роте. В конце разговора я добавил: -Меня хотели настроить против тебя. Я отказался. Это дело не моё, перевоспитывать морально неустойчивых офицеров. Я командир роты, на моей шее целая рота солдат. У меня своих забот хватает. Вон политрук, он все равно ничего не делает. Поручите ему. – Скажи! Что собственно произошло? Мы помолчали. -Хочешь рассказывай! Хочешь не говори! Это дело твоё! Я не настаиваю! Старший лейтенант замялся. Достал пачку папирос "Беломор" угостил меня,закурил сам и по видимому нехотя стал рассказывать свою историю. – Снарядов у нас маловато. На каждую пушку держали только запас НЗ. Я был командиром батареи в отдельном артдивизионе. Моя батарея была придана вашему полку. -Вы стояли за лесом?-спросил я. – Да! -Огневые у нас там! -А на чём ты погорел? -Сейчас расскажу! Он замолчал и о чём-то задумался. -Оставлю за себя взводного. Прикажу оседлать лошадей. Махну с денщиком в деревню. Денщик с лошадьми стоит, а я в избу. Жила в одной деревне молодая бабёнка. Муж на фронте солдатом вшей кормит, а она одна, всё хозяйство на ней. Помочь некому. Дров, сена заготовить! -А за что собственно ты попал в пехоту? -Слушай дальше! -Днём я объезжал огневые своей батареи, драил взводных, для порядку иногда и солдат. Стращал их передовой.Они этого очень боялись. Вечером отправлялся в деревню навестить свою милаху. Две подводы дров послал ей. Солдаты всё распилили и раскололи. Сена два воза отправил туда. Травы нынче высокие удались. Мы своим лошадям на всю зиму заготовку сделали Однажды днем, когда я отдыхал на батарее,к моей милахе явился новый кавалер. Приезжаю вечером, ослабил под седлом подпруги поставил коня в сарай,бросил сани, я был тогда один. Захожу в избу. Смотрю. У неё за столок сидит новый хахоль. При тусклом свете лампы я не разглядел его. Да и чего там смотреть. Схватил его за шиворот, он сидел спиной ко мне, и поволок к двери. Мои солдаты ей, стерве на всю зиму дров накололи, а этот на готовое уже тут как тут. Думаю, главное теперь не дать ему опомниться. Лучше сразу под зад сапогом, чтоб отвадить. Чтоб дорогу забыл. Я боевой офицер,а этот видать тыловая шкура. Вот думаю тыловая гнида из пархатых снабженцев. На столе печение, сахар разложил. Моя краля ему на сале чего-то жарит, дровишки жгёт мои. Фляга на столе и два стакана. Она к столу,а он её по бёдрам руками шарит. у дверей я его сгрёб в охапку, дотащил до крыльца и сапогом сзади между ног врезал, да так, что он полетел как кошка, когда её подденешь ногой со зла. Стою на крыльце смотрю. Вот думаю. Поднимется на ноги, мой паря рыкнет на него для страха и побежит шелудивый пёс, поджав под себя хвост. Смотрю оправился, оторвался от земли, встал на коленки и повернул в мою сторону своё мурло. И что же я вижу? Наш зам Шарабан стоит на четвереньках. Стоит он в постыдной позе и жалобно смотрит на меня. Он наверно думал что я более важная персона.Уж очень безцеремонно с ним обошлись здесь. Он никак не ожидал что его сгребут и вышвырнут из избы. Когда я вошел в избу, вижу сидит спиной сытенький, значит при складе ворочает. Когда я его сгрёб тут уж не спрашивал про звание и должность. Я смотрел на него с крыльца как он побитый с трудом поднялся на ноги и придерживая разбитый зад поплёлся в темноту. Только сейчас я заметил что в кустах его поджидал солдат с двумя осёдланными лошадьми. Узнал он меня в темноте или нет. Но запомнил кажись хорошо. Вот и всё моё преступление. Когда я вернулся в избу, хозяйка жалобно причитала. Она всхлипывала, оправдывалась, что он только приставал к ней. Я сел, сгоряча за стол, внутри у меня всё клокотало, выхлестал из фляги спиртное, закусил и со злостью хлопнув дверью ушел. С того дня в моей службе начались неприятности. Командир дивизиона стал на меня смотреть как на враге, хотя мы были земляки. -А ты откуда лейтенант? – Наш, паря? -Нет,я не ваш. Я москвич! -Да! ты чужан в нашей дивизии-Я понимал молчаливый сговор и не сдавал позиции. Вскоре батарею перевели в другое место. Меня строго предупредили на счет самовольных отлучек, я даже расписался в приказе по этому поводу. Но потом взбеленился и как-то ночью решил проведать свою зазнобу. Просто меня подмывало не ходит ли туда Шарабан. Как и следовало ожидать, под деревней мне устроили засаду. Арестовали, лошадь отобрали и отправили пешком под конвоем. Потом начались допросы. Дело моё передали следователю. От должности отстранили. Дело готовили передать в трибунал. Я стал просить перевода в другую часть. Сказал, что я согласен на любую должность. Мне объявили. По решению командывания за моральное разложение и самовольные отлучки меня направляют на исправление в пехоту. Артиллеристу было лет двадцать семь. Они были с Петей почти одногодки. Старший лейтенант был маленького роста, широк и плотноват. Имел подвижное смуглое лицо и длинные руки. Внешне он был больше похож на деревенского гармониста, чем на офицера с военной выправкой. Его фуражка была похожа на заломанный деревенский картуз. Козырёк, аляписто сшитой дивизионным портным фуражки торчал загибаясь лопатой вверх. Из под этого безформенного картуза торчал наружу клок завитых волос. Парикмахеры в ротах не водились, а он явился не бритый и не чесаный,не побрызганный одеколоном. Не было у него и выправки. Поясной ремень висел на животе как хомут на деревенской лошади. Ходил он вразвалку, растопырив ноги. Со стороны казалось, что он с трудом передвигает их, но во всём теле его чувствовалась мужицкая сила. Он кончил рассказывать и совсем замолчал. Я не стал ковырять его своими вопросами. Все что я узнал от него, во мне не пробудило ни понимания, ни оочувствия. Я сидел на нарах и перебирал в уме,в какой взвод его послать. -Ты как? Сразу в окопы? Или посидишь денёк, другой здесь у меня? У тебя о передовой ложное представление. С тыловыми замашками и вредными привычками придёться кончать. Ваш брат тыловики народ избалованный. Солдат за людей не считают. Подавай мне то и другое! Постель с периной! Да баб для баловства! -Личного повара наверно имел! Еврея парикмахера для себя содержал! -Он тебе анекдотик во время бритья, а потом попылит одеколончиком на лицо и на волосы. -У нас этого баловства не бывает! С первого дня кишками почувствуешь, что такое пехота и как живут на передовой. Может показаться тяжело и невыносимо, после барской жизни в тылу. Если с первого дня не убьют, то через пару месяцев привыкнешь. Привыкнешь к снарядам и пулям-легче станет, жизнь покажиться милее. -Учти! Солдаты на передовой тебе не халуи и не серая масса. С людьми нужно ладить, уважать их достоинство, делами показывать, что ты не из робости рядом сидишь. -Ну как? Останешься здесь или сразу на передовую? -Давай сразу на передовую! Теперь у меня одна дорога! Назад хода нет. -Давай, так давай! Вот связной солдат. Он отведёт тебя в пулемётный расчёт. Командир расчёта сержант Балашов, парень очень скромный, спокойный и даже застенчивый. Имеет большой опыт войны. Присмотрись к нему. Познакомься ближе. В бою он надёжный и верный солдат. Подойди к нему по хорошему – будет верный помощник в делах. -Но учти, твои прежние привычки, замашки, разные штучки и шуточки во взводе не должны быть. Меня лично не интересует у кого с тобой и у тебя с кем счёты, кто твои друзья и кто твои враги. Запомни! Меня это не касается! Рота в этом составе воюет давно. Пулемётные расчёты подобраны,солдаты притёрлись друг к другу. Порядки у нас свои. Ты их не заводил. Не тебе их и ломать. На свой лад не пытайся что либо переделывать. Меня вызывали в полк на счет тебя. Штабник пытался меня убедить, чтобы я для тебя создал особые условия. Я оказал,что не занимался такой работой. -Вы и так прекрасно знаете,что послав человека в пехоту, обрекли его на верную смерть. -Здесь на передовой убивает всех и особенно новеньких. На это они очень расчитывают. -В отношении со мной у тебя всё ясно. В служебных делах особых трений не будет, если ты будешь по человечески обращаться с солдатами. С нашим политруком сам наладишь связь. Завтра Петя явиться сюда. Он сегодня в политотделе ошивается. У него важные дела. не то что у нас с тобой! Командовать тобой он не будет. Он зто дело не любит. Команды в роте отдаю я, а он о тебе будет писать в своих политдонесениях. Попробуй поговори с ним сам на чистоту. Я поднялся с нар и направился к выходу. -Вот связной, -показал я рукой. -Он отведет тебя пулемётчикам. Я был моложе этого артиллериста. В молодом возрасте разница в пять шесть лет играет большое значение. Жизненный опыт у человека есть. Я за год боёв накопил опыт войны. Он обошел меня в житейских вопросах. Мне колосально повезло. Мои сверстники, офицеры, многие сложили головы. Артиллерист этот и пороха не нюхал. Сено косил дровишки колол. Верхом в седле по батарее ездил. На следующий день в землянку явился политрук Соков. Жизнь в землянке пошла своим чередом. Беспрерывно лил мелкий противный дождь. Немцы стреляли редко, даже совсем не стреляли. В такую погоду обходились без стрельбы. Дни и ночи проходили в спячке. Соков редко посещал пулемётные расчеты. Я особенно и не настаивал. Его основные пути пролегали от землянки в тыл и обратно. Чего человека посылать на передовую, когда он пулемёт не знает как следует. Солдаты чего нибудь напортят, скажут политрук велел. Работу пулемётов и несение службы расчётами проверял я сам. Но как-то в последнюю неделю всё сразу изменилось. Теперь вдруг политрук изъявил желание заняться ночными проверками. -Что случилось Петя?-спросил я его. -Нам дали указание в политотделе, чтобы мы политработники занялись проверкой солдат в окопах. -Ложись спать! Вдвоём там делать нечего! Я пойду один! Всё проверю! -Поговорю с солдатами! И к утру вернусь! -Ну и дела!-удивился я. -Что не веришь? -Верю,верю! Когда это было,чтобы политрук роты ночью по окопам ходил. А командир роты спал себе спокойно! Неужели вас лоботрясов и в самом деле заставили ходить? Что-то не вериться!-я качал головой, удивлялся, вздыхал тяжело, смотрел на Сокова, он собирался неторопясь. Теперь ночами я спал спокойно. Политрук с темна до рассвета дежурил у пулемётов. Вторая дождливая неделя была на исходе. Всё шло как по маслу, ничего не случилось. Но вот из полка пришел приказ и пулемётную роту сняли с обороны. Нас бросали на Пушкари. При переходе на другой участок было заметно, что политрук с большой неохотой покидал обжитый передний край. Когда мы вышли на опушку леса под Пушкари. Соков уже не бегал по пулемётным расчётам. Ему это как отрезало. Он сразу охладился на разговоры с солдатами и теперь лежал рядом со мной у затопленной водой землянки. Может немецкие снаряды успокоили его. Может он почувствовал мелкую дрожь в теле- верный признак смерти. Лицо его было сосредоточено, озабочено и угрюмо. Взрывы следовали залпами одни за другими. Земля билась и дрожала как в предсмертной агонии. Появившийся из облака дыма солдат без челюсти по-прежнему стоял у меня перед глазами. Огонь батарей немцы перенесли несколько в глубь леса и теперь мы не жались к влажной земле. Мы полусидели за насыпью землянки. Я ждал связного из полка, чтобы двинуться с ротой на высоту. Но через грохот и вой в лесу вряд ли кто мог живым прорваться к нам. Только тот с оторванным горлом солдат, как призрак парившей над тропой мог невзирая ни на что пройтись неспеша по лесу. Вой снарядов и грохот взрывов внезапно утихли. Немцы вдруг почему-то прекратили обстрел. Наступила внезапная тревожная тишина. Что-то немцы задумали? Со стороны бугра, куда уши наступавшие роты, послышались шаги человека, посыпались комья земли и камушки. Вниз с высоты бежал солдат. Пожилой солдат сбежал по тропинке, обогнул землянку и тяжело дыша, опустился на землю около нас -Братцы! Скажи как просто! Только что был у немцев, а теперь у своих -выпалил он на одном дыхании. Все кто сидел переглянулись. -У каких немцев?-спросил я. Солдат огляделся по сторонах, как будто его кто-то собирался схватить и потащить обратно, улыбнулся, обвел всех удивлёнными глазами и кашлянув добавил:-Я у настоящих немцев был -Ты,что ранен? -Никак нет! Совершенно цел! Ни одной царапины! -А как же ты к немцам попал? И где ты собственно был? Солдат был в приподнятом настроении. Винтовки он не имел. -Ты с какой роты? -Со второй, товарищ лейтенант. Старшина у нас Филипчук. Хохол такой! С усами! Я прибывши с новым пополнением. Утром нас нынче послали брать высоту. -Ты мне скажи!-перебил я его, – наши немецкую траншею взяли? – Взяли-взяли! Как раз самую середину, а горбушки у немцев остались. Наши по серёдку, а немцы по краям сидят. -Мне-то товарищ лейтенант, командир роты приказали по траншее влево до конца бежать. Нас было трое. Мы по пустой траншее быстро просунулись вперёд. Дошли до самого конца, а там за поворотом ихний пулемёт ударил в упор. Двоих сразу.А я лицом вниз упал. Лежу не шевелюсь. Слышу немцы бормочут, балаболят по своему. Потом слышу шаги. Понял. Немцы подходят. Мне показалось, что они хотят пристрелить меня. Я аккуратно подал задом. -Что делать? Поднял голову. Взглянул вверх. А они стоят надо мной и чего-то залопотали по своему и смеются гады. Я поднял руки.Привели меня в ихний блиндаж. Кругом телефоны, провода. -Ни как у нас по одному проводу! -спросил я. -У них там в блиндаже офицеры сидят. Один такой худой и высохший говорит по-русски. Сняли с меня поясной ремень и подсумок, вещмешок положил я на стол. Подошел солдат обыскать для порядка. Постучал по карманам. Нащупал в кармане огнево – подумал граната. Ткнул меня автоматом и залопотал чего-то офицеру. -Что у тебя там? Сказываю – Зажигало -Какое такое зажигала? -С кремнем, фитилём и зубилом. Всё как положено! Я же курящий! -Вынимай! -Сей момент! Я полез в карман и достал кремень. -Это что? -Кремень! Лезу в другой карман, достаю фитиль и зубило. Вижу немцы пригибаются. Видать бояться нашего брата. Может думают я подорву себя и их вместе. -Это что? -Это фитиль и зубило! -Для чего всё это? -Давай сигарету, сейчас покажу! Офицер щелкнул портсигаром,я запустил руку и сгрёб две сигареты. Одну про запас за ухо, другую в рот. Приложил фитиль к кремнию,ударил напильником, посыпались искры. Немцы аж вздрогнули. А я раздул фитиль и прикурил сигарету. После этого немцы от смеха все покатились на пол. Они держались за животы, ржали как лошади, показывали пальцем и кричали-"тойфель машине!" Офицер захотел прикурить от моего зажигала. Он достал сигарету и сказал: – Я буду прикурить от твоей адской машины! Всю Европу прошел, а такого ещё нигде не видел! Великий Росия! Я громыхнул ещё раз для эффекта,хотя фитиль и горел. Офицер прикурил,пробуя на вкус аромат. -Чудесно! -и добавил по немецки,- Вундер бар! Солдаты бросились прикуривать сигареты. Они смеялись, хлопали меня по плечу,о чём-то спорили и говорили: – Колосаль! Я замял фитиль, затянул его в трубочку и положил в карман. Офицер показал мне пальцем на стол, чтобы я свою машину оставил им как трофей. -Иван! Давай-давай! Потом он сказал мне – давай Иван иди назад! Иди к русским. Мы тебя отпускали. Передай – завтра траншею назад заберём. Потом он ругнулся по нашему и велел мне идти-Шнель! Я вылез на бруствер, думал что в спину стрелять будут. Но когда отошёл подальше, вижу, остался жив. Вот я здесь братцы, слава богу, у своих. -Слушай! А расскажи, какие они немцы из себя? – сказал телефонист. Я посмотрел на него и махнул рукой в его сторону, мол хватит задавать глупые вопросы, сходи и посмотри сам, и спросил пришедшего солдата -А ты брат не врёшь? Может ты драпанул с высоты с перепугу, бросил винтовку и теперь тут заливаешь на счёт зажигалки? Попадёшь в батальон, оттуда прям к оперу под конвоем придётмя топать, километров десять не меньше будет. Так что ты лучше сказки нам не заливай. Ведь если ты был у немцев, то тебе милый друг следователя не миновать. А потом сам знаешь, к ели и расхлолают. 'Гы уж лучше ока-ки,сдрефил со страху. Я показал ему глазами на телефониста и добавил: – понял меня? -Как не понять! Товарищ лейтенант! Солдат покачал головой, соображая. – Спасибо за науку, товарищ лейтенант! У меня и вправду с перепугу память отшибло. это наверно я видел сон! Можно я пойду к своим в роту? -дорогу найдёшь? -Как не найти! Утрой шел вместе оо всеми! Солдат поднялся на ноги, вытер рукавом с лица пот, пригнулся к земле и широко бросая ногами, побежал вверх на высоту. Через некотрое время снова зашуршали снаряды. Их грохот не умолкал до вечера. К вечеру немцы ослабили огонь, с высоты побежали раненые. С высоты спустился раненый в руку лейтенант. Он присел около нас отдохнуть и попросил ему свернуть папироску. – С немецк

1 ... 128 129 130 131 132 133 134 135 136 ... 330
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Ванька-ротный - Шумилин Ильич бесплатно.
Похожие на Ванька-ротный - Шумилин Ильич книги

Оставить комментарий