четкие тени. Мягкие, серебристые лучи искажали пространство и размеры предметов, превращая их в холодные, однородные серые тени.
За полем стеной стоял лес, похожий на застывшие клубы дыма, а заросли проса шевелились под слабым ночным ветерком, поле сейчас было похоже на покрытое рябью озеро.
И над ним, как два огромных острова над спокойным морем растительности, высились две большие, темно-серые, горбатые фигуры старых, неторопливо пасущихся самцов. От помоста до ближайшего из слонов было около двух сотен шагов, но лунный свет был так ярок, что Себастьян ясно видел, как один потянулся хоботом вперед, обернул его кольцом вокруг густого пучка растений и с легкостью вырвал. Потом, тихонько раскачиваясь, лениво колыхая своей массивной тушей из стороны в сторону, слон постучал пучком по поднятой передней ноге, чтобы стрясти приставшую к корням землю, поднял его и сунул в раскрытый рот. Изрядно потрепанные простыни его ушей легонько похлопывали по шее, с губ между длинными бивнями неопрятно свисали листья проса. Слон двинулся дальше, продолжая жевать и оставляя за собой в посевах широкий след опустошения. Нервная дрожь слона передалась и сидящему на открытом помосте Себастьяну, сердце его сжалось, стиснувшие винтовку руки затряслись. Дышал он теперь с отдающимся в ушах легким присвистом. Глядя на этих огромных животных, охваченный почти мистическим чувством благоговейного ужаса, Себастьян замер. Он вдруг почувствовал собственную ничтожность и уже чуть было не пожалел о том, что так самонадеянно вышел против этих гигантов со своим жалким оружием – куском железяки на палке. Но где-то под этими всплывающими на поверхность сознания сомнениями, в глубине его существа трепетали туго натянутые нервы, пробуждая странное смешение страха и горячего желания – извечную страсть охотника. Он встал и спустился к ждущему его Мохаммеду.
Осторожно ступая между рядов высоких, выше головы, стеблей проса, стараясь не задеть ни единого листика, они продвигались в самую гущу посадок. Глаза и уши Себастьяна были напряжены до предела, дыхание он сдерживал так, чтобы оно не вошло в резонанс с оглушительным буханьем сердца, и все свое внимание сосредоточил на этих звуках – шуршания и хруста, – доносящихся от ближайшего самца.
Несмотря на густые заросли, ветерок все-таки проникал сквозь них и слегка шевелил Себастьяну волосы – и вот он донес до его ноздрей первую волну слоновьего запаха, который подействовал на него, как мощная пощечина наотмашь. Он резко остановился, и Мохаммед чуть не налетел на него сзади. Они опустились на корточки и стали напряженно всматриваться в подвижную стену растительности. Себастьян, не глядя, почувствовал, что сидящий рядом Мохаммед наклонился к нему.
– Он уже совсем близко, – услышал он тихий, как дуновение ветерка, шепот в ухо.
Себастьян кивнул и судорожно сглотнул. Он отчетливо слышал тихий, скользящий шелест жестких листьев по грубой коже старого самца. Зверь не торопясь продвигался в их сторону. Они находились прямо на пути его ленивого движения и теперь в любой момент… в любой момент!
Стоя с винтовкой на изготовку, Себастьян чувствовал, как на лбу его и над верхней губой, несмотря на довольно прохладную ночь, выступили капли пота, а на глазах от напряженного всматривания – слезы. И вдруг до него дошло, что огромная туша зверя шевелится прямо перед ним, чуть ли не у него перед носом. Массивная фигура виднелась сквозь гряду пляшущих на ветру листьев. Он поднял голову. Высоко над ним неясно вырисовывалась огромная, черная фигура гиганта, расставленные в стороны уши животного заслоняли ночное небо – слон стоял так близко, что торчащие вперед бивни вытянулись почти над головой Себастьяна. Вот хобот его, как толстый серый питон, слепо вытянулся вперед, прямо к нему, рот под хоботом слегка раскрылся, и с уголков его губ посыпались несжеванные листья.
Себастьян поднял винтовку и, не целясь, почти касаясь стволом свисающей нижней губы зверя, выстрелил. Выстрел прозвучал в ночи коротким, громким хлопком.
Пуля пробила нёбо животного и губчатую кость черепа, сплющилась и, прорвавшись в небольшую, будто с кулак величиной, черепную полость, взорвалась, превратив мозг в жидкий серый кисель.
Если бы пуля прошла хотя бы на четыре дюйма вправо или влево, если бы на ее пути попалась кость и траектория ее изменилась, Себастьяну была бы крышка: он не успел бы даже передернуть затвор «маузера» и неизбежно погиб бы – ведь он стоял прямо под торчащими бивнями и хоботом слона. Но старый самец пошатнулся, хобот его вяло упал ему на грудь, передние ноги вытянулись, голова под тяжестью длинных бивней осела вперед, колени под ним подогнулись, и слон тяжело рухнул на землю – удар падения был слышен в находящейся в полумиле деревне.
– Вот это да! – задыхаясь, воскликнул Себастьян, глядя на лежащую перед ним гору мяса и не веря собственным глазам. – Я сделал это! Чтоб я сдох! Я это сделал!
Его охватило буйное ликование, исступленное чувство избавления от давящего на грудь и кружащего голову страха и напряжения. Он хотел было хлопнуть Мохаммеда по спине, поднял руку и тут же застыл в этой позе. Где-то совсем рядом раздался пронзительный вопль, похожий на свист пара, вырывающегося из кипящего бойлера, – это кричал второй самец. И послышался треск ломаемых на бегу стеблей.
– Он бежит к нам! – крикнул Себастьян, диким взглядом озираясь вокруг, – совершенно непонятно было, откуда доносятся эти звуки.
– Нет! – громко прохрипел Мохаммед. – Он делает круг и заходит к нам с подветренной стороны. Хочет учуять по запаху, где мы, а потом уже бросится в нашу сторону.
Он схватил Себастьяна за руку и прижался к нему. Оба слушали, как слон делает круг, заходя с подветренной стороны.
– Может, все-таки испугается и убежит, – прошептал Себастьян.
– Нет, только не этот. Этот старый и злой, он и раньше убивал людей. Теперь он станет за нами гоняться.
Мохаммед потянул Себастьяна за руку:
– Надо выйти на открытое место. В этих зарослях шансов у нас нет. Он выйдет на нас раньше, чем мы его увидим.
И они побежали. А бегущие ноги всегда только подпитывают страх. Даже самый отчаянный смельчак, стоит только ему броситься в бегство, тут же превращается в труса. Они напролом помчались в сторону деревни, пробивались сквозь путаницу стеблей и листьев, тяжело дыша и не заботясь о том, чтобы уйти незаметно, и уже через двадцать шагов обоих охватил ужас. Шум, который они подняли, заглушал звуки бегущего за ними слона, и они уже понятия не имели, в какой стороне он находится. А это лишь подстегивало страх, ведь они понимали, что в любую секунду разъяренная гора мяса
