Прямо напротив Донована сидел Нордвик, взъерошенный, злой, с черным от бессонницы лицом и красными набухшими глазами.
— Наконец-то, — вздохнул он и привычным жестом потрогал свое изуродованное ухо. — Здравствуй, Донован. Уменьши изображение батареи передатчика еще понадобятся.
Донован послушно покрутил ручку регулятора. Ярко освещенная рубка пропала, снова появились стены кампаллы, и только посередине, в своем кресле, остался сидеть Нордвик, фосфоресцирующий, как привидение, — освещение в рубке было гораздо сильнее.
— Здравствуй, — протянул Донован. В голове назойливо вертелось: почему они не улетели? Почему? Что им еще надо?
— Почему вы еще не улетели? — спросил он и тут же понял. А, забыли попрощаться! Врожденная вежливость и доброта… Ну что ж, попутного вам ветра, как говаривали во времена парусного флота… — Он попытался как можно более язвительно усмехнуться и выдохнул: — В корму!
Нордвик недоуменно застыл, затем лицо его страшно передернулось, и он изо всей силы ударил кулаком по невидимому для Донована пульту.
— Мальчишка! — заорал он. — Ты что о себе думаешь?! Один ты у нас такой — благородный и самоотверженный?! А остальные все трусы и подонки?!
Донован потерял дар речи. Сперва он был просто оглушен акустическим ударом и хотел тоже взорваться, но тут до него начал доходить смысл сказанного.
— Ты еще в куклы играл, — бросал ему в лицо Нордвик, — когда я в Сандалузе потерял всех друзей, жену, детей!..
Он осекся, и лицо у него вдруг стало старым и дряблым, и было видно, что память об этой катастрофе так и не зарубцевалась у него в душе, лишь стянула ее таким же безобразным шрамом, как шею. Он прикрыл глаза, вздохнул и осторожно, как в первый раз, потрогал свой шрам.
— Да и не в том дело, потерял кто-то кого-то или нет, — тихо сказал он. — Просто я не знаю у себя на корабле человека, который бы смог сейчас отвернуться от Сказочного Королевства, уйти и жить потом со спокойной совестью.
Донован почувствовал, как у него в груди начинает больно таять смерзшийся комок, глаза застилает пелена, все вокруг расплывается, и ему показалось, что он теряет сознание. На руки упало что-то теплое и маленькое, как бусинка, потом еще и еще и покатилось с рук на землю. И тогда он понял, что это просто слезы.
Нордвик посмотрел на Донована и замолчал. Он понимал его. Он понимал его с самого начала — еще когда эта троица, Алексей Рюмми, Кирш Алихари и Донован Малышев, обнаружив на Сказочном Королевстве цивилизацию, не смогли пересилить себя и покинуть планету. И он понимал его сейчас.
— Донован, — сказал Нордвик, — мы идем на посадку. К сожалению, там у вас внизу песчаная буря и мы ничего не можем различить. Будь добр, дай нам пеленг.
Людмила Козинец. Последняя сказка о «Летучем Голландце»
Даниилу Клугеру
…И в полночь в середине сентября порвался круг предначертания. Проколов бушпритом невидимый барьер времени, с шипением разрезая спокойную воду бухты, «Летучий Голландец» еще несколько минут двигался по инерции. Наконец остановился неподвижно. Погасли на реях огни Святого Эльма, обвисли в безветрии клочья парусов, оборванные снасти. Корабль бросил якорь у незнакомого скалистого берега.
Слева, закрывая полнеба, высилась гора — беспорядочное нагромождение валунов, словно разметанных взрывом вулкана. Справа замыкал бухту длинный змеистый мыс, рябой от облачных теней. В чистой аметистовой воде бухты дрожали отражения ранних огней и звезд. С берега доносились музыка, негромкий смех.
Мрачно, скорбно смотрели на незнакомый берег матросы «Летучего Голландца». Капитан медленно застегивал вытертый почти до основы бархатный камзол, шитый потускневшим уже серебром. Впереди у него была еще одна ночь на берегу, ночь, которая наверняка не принесет избавления и долгожданного покоя.
Лишь раз в сто лет мог сойти на берег капитан проклятого, давно уже мертвого корабля — для того, чтобы просить у живых искупления несчастным, заблудшим в безвременьи. Капитан Ван-Страатен… легенда сохранила его имя. Тяжело было на сердце у капитана. Сойти на неведомый берег, бродить ночью среди незнакомых людей и, заглядывая в их лица, искать, искать ту единственную, что бесстрашием своим согласится выкупить покой для вечных скитальцев, которых не принимает земля и отвергают глубины океана. И не найти. Ведь так уже было. Капитан помнит темный ужас в глазах девушек, который снова швырял команду его корабля в объятия бесстрастной вечности.
А нужно было, чтобы девушка отважилась обвенчаться о ним до рассвета. Но слишком широко разнеслась по свету черная молва о «Летучем Голландце», и обычно короткая людская память все никак не могла забыть ее. А девушки, выросшие у моря, с молоком матери впитывают все были и небылицы соленых глубин.
Под безнадежными взглядами матросов капитан и его помощник спустились в шлюпку. Берег качнулся и поплыл навстречу, напоминая неплотно сжатую горсть, полную горящих алмазов. Донесся запах степных трав, нагретого камня, зрелых, истекающих соком плодов, молодого терпкого вина. Гнетущая тоска сжала сердце капитана. Он жил на той благословенной земле, пил молодое вино, касался губами тугой кожицы золотистых плодов и был счастлив. Он был когда-то молод и горяч, верил в себя более, чем в бога и дьявола, и уж никак не собирался жить вечно. И вот… бороздит океаны призраком, став пугалом для своего же брата моряка.
Сначала хотелось только вырваться из невидимой темницы, а ныне… Ничего уже не хочется капитану Ван-Страатену, лишь покоя, лишь забвения. В теплой земле или в холодной пучине. Забыться, уснуть вечным сном. Неужели не искупил он еще дерзкую свою похвальбу?!
О, незнакомый берег, пошли капитану храбрую девушку, которая даст ему руку и вечный покой! И пусть ее доброе сердце простит мятежного моряка.
С этой молитвой капитан Ван-Страатен ступил на мелкую, обкатанную волной гальку. В нескольких шагах от кромки прибоя поднимались вверх ступени. Над ними дышала ароматной прохладой увитая глицинией арка. Лиловые грозди в вечерней росе касались лиц мореходов.
Навстречу неторопливо шли двое. Моряки с «Летучего Голландца» насторожились: какие они, первые люди этой земли и этого времени?
Двое мужчин негромко беседовали, часто кивая друг другу и, видимо, находя полное согласие.
— Дорогой мой, проблема героя в наше время неразрешима. Вы можете предложить альтернативу? Я — нет. Даже если на минуточку предположить, что я напишу этакого рыцаря эпохи НТР без страха и упрека, имея ввиду положительное его воздействие на умы молодежи, то… Нет, нет, ну что вы, я отлично знаю, что последует потом!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
