На этот раз, когда он ударил меня, я потеряла сознание. Я почувствовала взрыв агонии в черепе, а потом все, что я знала, была темнота.
***
От удара воды по лицу я проснулась и обнаружила, что лежу на холодном металлическом столе, на котором умерло больше членов Лунного Братства, чем я могла сосчитать. Их кровь залила это место, их крики наполнили эту комнату, а их мольбы запятнали мою душу следами, которые, как я знал, никогда не сотрутся. Мужчины, женщины, дети — Феликсу было все равно, лишь бы они были Лунными. Единственное маленькое милосердие, которое он когда-либо проявлял ко мне, заключалось в том, что он не заставлял меня участвовать. Я просто должна была смотреть и учиться. Я была уверена, что причина, по которой он никогда не заставлял меня орудовать клинком, заключалась в том, что он был слишком зависим от криков, чтобы позволить кому-то другому забрать их у него.
Мое сердце заколотилось, когда он встал надо мной, и я обнаружила, что привязана лианами, которые, должно быть, один из его Волков набросил, чтобы держать меня неподвижно, пока он будет играть со мной.
— Я не получаю удовольствия от того, что делаю это с кем-то своей крови, — дышал Феликс мне в ухо, наклоняясь ближе, так что его слишком длинные седые волосы сползли вперед и коснулись моей щеки. — Но ты действительно приняла решение и теперь должна принять его последствия… И какая мне польза от предательской дочери?
— Ты можешь получить мои крики и мою смерть, — шипела я. — Но ты никогда не получишь мое сердце, мою любовь или мое уважение. И ты никогда не станешь настоящим Альфой, в чем бы ты себя ни убеждал.
Мои слова были сильными и наполненными ядом, но внутри я была плачущей девочкой, все еще задаваясь вопросом, почему я была проклята рождением от этого монстра. И все еще жалко желая, чтобы он хоть немного любил меня. Но взгляд его глаз, когда он вытащил из ножен свой шикарный пыточный нож, дал мне понять, что он так же не способен на любовь, как и я не способна изменить свою верность с Данте на него. Клянусь, он любил этот нож больше, чем меня. Он был сделан из солнечной стали, и хрен знает, как ему удалось заполучить такую вещь, потому что они были чертовски редки. Это было единственное известное вещество, которое могло разрезать фейри и нанести рану, которую невозможно было полностью залечить. Если он порежет меня этой штукой, то меньшее, на что я могла рассчитывать, это шрамы. Конечно, я сомневалась, что кто-то будет лечить меня, чтобы я могла покрыться шрамами. Скорее, я буду мертва еще до восхода солнца.
— Я заключу с тобой сделку, дочка, — сказал Феликс, медленно поднимая мою рубашку, пока мой живот не обнажился перед ним, и по моей плоти пробежала дрожь.
Я могла быть Альфой, могла смотреть ему в глаза и бросать ядовитые слова в его сторону, но внутри я все еще оставалась девочкой. Возможно, он обучил меня боли и выживанию, когда я была моложе, и научил меня выдерживать больше, чем большинство фейри, но лежать на этом столе под этим лезвием было страшно. Я собиралась умереть здесь. И это будет медленно и не безболезненно.
Человек, которого я отказывалась считать своим отцом, заглянул мне в глаза, прикоснувшись лезвием из солнечной стали к моему левому боку над изгибом ребер, и каждый мускул моего тела напрягся в ожидании агонии, которая, как я знала, меня ждет.
— Если ты будешь еще жива к тому времени, когда мы должны будем отправиться в академию, чтобы убить твоего любимого кузена, я возьму тебя с нами. Так ты сможешь увидеть, что мы с ним сделаем, и, возможно, я даже дам тебе последний шанс передумать и присоединиться ко мне. Но если я все же решусь на такую щедрость, у тебя останутся эти шрамы, которые я собираюсь тебе дать. Ты будешь носить их вечно, украшая твою красивую плоть и напоминая тебе, что, несмотря на твои экспрессивные слова и ненавидящие взгляды, ты все еще моя девочка. Мой щенок. Моя сучка. И ты всегда будешь такой, что бы ни случилось.
Мои губы разошлись на то, что, я была уверена, должно было стать чередой проклятий, но единственное, что вырвалось из них, был крик агонии, когда он вогнал лезвие из солнечной стали в мой бок. Оно горело, как адское пламя, и боль была не похожа ни на что, что я когда-либо испытывала, она лишила меня дыхания и ослепила в бесконечной агонии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Моя спина выгнулась дугой к металлическому столу, я изо всех сил тянулась к своим путам, и низкий вой щенков в клетках по краям комнаты наполнил воздух, поскольку они разделяли мои мучения и пытались дать мне немного сил, чтобы пережить их.
Я упала на стол, задыхаясь и хныча, кровь текла по моей коже, а по лицу текли слезы. Боль от этого была слишком сильной, слишком сильной, чтобы вынести ее, и все же, когда Феликс двинулся, чтобы прижать это адское лезвие к месту на несколько дюймов выше последнего пореза, я знала, что мне придется терпеть это снова и снова, прежде чем он закончит.
Я закрыла глаза и попыталась притвориться, что крики, эхом разносящиеся по комнате, не мои. Я построила стену вокруг своего сердца и спряталась в ней, чтобы сосредоточиться на любви, которую я чувствовала к людям, которые действительно важны для меня. A morte e ritorno. Я была готова умереть за свою стаю, а теперь я шла к порогу смерти и смотрела ей в глаза. Мне оставалось только гадать, действительно ли я вернусь обратно или Феликс будет резать, резать и резать, пока девушка, которую он привел сюда, не умрет, потому что от нее отрезали так много кусочков. И от меня не останется ничего, что можно было бы вернуть.
37. Габриэль
Я проснулся с самым отчаянным желанием пойти к Элис, сердце гулко билось о ребра, когда я сидел среди мехов в своей палатке на крыше. Я фыркнул от смеха, увидев, что проклятый Лунный Король спит рядом со мной, а между нами разбросана колода карт, в которую мы играли несколько часов назад. Было уже за полночь, а зуд под моей плотью не проходил. Я толкнул Райдера, и он вскочил на ноги, выбросив руку, чтобы ударить меня. Я поймал ее раньше, чем он успел задеть меня, и заметил панику в его глазах, прежде чем напряжение исчезло из его позы, когда он понял, что это всего лишь я. Ужасы его прошлого, возможно, всегда будут с ним, но я надеялся, что со временем они не будут преследовать его так глубоко, как сейчас.
— Черт, почему я здесь? — пробормотал он, стряхивая с себя одеяло.
Я рассмеялся, вставая на ноги и потягиваясь, зевая. — Я не знаю, но думаю, что звезды хотят, чтобы я пошел к Элис. Ты со мной?
Я протянул ему руку, чтобы помочь подняться, и он долго смотрел на меня, прежде чем позволил мне подтянуть его к себе. Какой бы ни была эта связь, растущая между нами, я мог сказать, что она не была односторонней. Мы с ним становились чертовски неразлучными, и мне пришлось задуматься, не зря ли я потратил большую часть своей жизни, отталкивая всех с такой силой. И я постепенно начал признавать, что я больше не хочу так жить. И, возможно, мне не нужно было так бояться заводить друзей, особенно когда эти друзья были такими могущественными, как Райдер Драконис. Но из всех фейри в мире, с которыми можно было бы завести дружбу, я никогда не мог предположить, что это будет он. Я даже дал ему Билла. Билла. Самый близкий к семье фейри, который у меня был, сейчас охотился за тем, кто предал Райдера среди Братства. И мне было чертовски приятно помогать ему. Билл был лучшим человеком для этой работы, и как только у него появятся веские доказательства того, что Скарлетт или другие члены банды Райдера виновны в срыве мирного соглашения с Оскурами, он сможет использовать свой дар Циклопа, чтобы выудить из их голов окончательную правду. И все это при том, что Райдер, несомненно, будет удерживать их и заставлять страдать.
— Я не могу быть замечен в том, что пробираюсь в комнату общежития на уровне Оскура, — пробормотал он, и я ухмыльнулся, похлопав по карману своих треников.
— Здесь всегда найдется место для маленькой змеи, — предложил я.
