А собеседник продолжал.
— Он понял, что желание спасти твою жену будет мотивирующим фактором для тебя, чтобы дойти до места назначения. Цинично? Может быть, и так. Но… тогда в поезде… и потом, перед тем как мы разделились… он сказал, что сделает всё, чтобы его дети и их мать жили. Чтобы жили миллионы других людей.
— Но Аля! — лицо Влада было перекошено.
— Аля была мертва и там, и там, Влад, этого было не изменить.
«Предопределённость. Предопределённость, предопределённость!» — стучало в висках.
— Как?! — он схватил его за воротник, прохожие стали озираться, — Как я могу это понять?! Что ты такое несёшь?! Кто вы такие вообще, чтобы решать, кому жить, а кому умереть?! Кто, бл@ть, такой этот капитан, чтобы такое решать?!
— Влад! Он пожертвовал собой. Не только ради своих жены и детей. Ради миллионов… десятков миллионов людей. Он знал, что исчезнет, но всё равно…
— Да мне плевать!!!! Почему?!! Какое он имел право решать?!! — онтряс Глеба за грудки, а новый знакомый даже не сопротивлялся, он просто позволял Владу излить на него гнев, пока хватка не ослабла, и Влад его не отпустил, вернувшись на скамью.
— Успокоился?
— Гареев был прав. Вам нельзя верить, — замотал головой Влад.
— Гареев — предатель, — твёрдо сообщил Глеб. — И раз уж речь зашла о майоре, то я хотел бы просить тебя о помощи. Гарееву удалось скрыться. Как он узнал, что за ним придут, не известно. К тому же, не знаю, насколько ты вспомнил события этой реальности, но здесь всё не так просто. Войны, той, что была там, пока нет, но, похоже, всё рискует повториться. В больших масштабах. Фактически мы сейчас воюем со всем НАТО. Опосредовано, но всё-таки.
«Всё может быть только хуже» — слова воскресшей Джессики, перед тем, как он разрядил в неё обойму. Неужели, она имела в виду вовсе не мировой апокалипсис, а то, с чем столкнётся он лично?!
— Поэтому, раз уж ты в определённой степени посвящён в наши дела, я хочу, чтобы ты пошёл с нами. Мы можем предотвратить надвигающуюся катастрофу.
— Хватит! — рявкнул Влад. — Я уже однажды согласился пойти с вами! В надежде, что смогу всё исправить, как мне сказал твой командир!
— Влад, повторюсь, я понимаю, что ты чувствуешь, но…
— Но?
— Ты… спас миллионы жизней. Разве это того не стоило.
— Чего стоят миллионы жизней, если среди них нет одной единственной? И как ты сказал: всё может быть ещё хуже. Значит, всё было зря. Значит, ничего не изменить. Джессика, кстати, говорила то же самое.
Глеб молчал. Действительно, что тут можно сказать? Алексей пожертвовал собой? Но эта жертва его, личная. Владу от неё ни тепло, ни холодно. Всё время их знакомства, пограничник не договаривал и умалчивал, они все его обманывали! И сейчас он узнаёт, что политическая ситуация может вылиться в конфликт, который может оказаться ещё более страшным, чем тот, свидетелем которого он стал.
— Сам подумай, если бы ты знал исход, то стал бы помогать ему? При том, что свой исход Алексей знал.
Можно сколько угодно искать оправдания и причины тому, что произошло, но они не заполнят той пустоты, которая разъедала Влада изнутри. Никакие попытки осмыслить произошедшее, ни одна выпитая бутылка водки не давали облегчения, становилось только хуже.
Хуже и хуже. Сил бороться с реальностью просто не было.
Рука сама нащупала пистолет в кармане куртки. Пистолет, который он купил у какого-то чёрного копателя. Хорошо сохранившийся пистолет, достаточно было его довести до ума и смазать. Патроны он приобрёл там же. Вот он и вспомнил, откуда у него оружие.
Много месяцев в этом, пока ещё незнакомом ему мире, Влад вынашивал идею убить виновного в смерти его жены, чтобы свершить своё личное правосудие, но так и не смог подобраться к нему, без риска быть раскрытым слишком рано. Ни во время следствия, ни во время суда. Так оружие и осталось при нём, напоминая о несостоявшейся мести.
Безысходность и пустота съедали его изнутри. Здесь в этой реальности они мучали его слишком долго. С одной стороны, он помнил весь ужас того мира, который он считал не правильным, где он потерял свою жену в перестрелке с наёмниками. С другой стороны, он помнил всё, что произошло с ним в этой вселенной, которая должна была быть для него лучшей, но всё оказалось совсем наоборот.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пограничник был прав. Нести память о двух мирах, в обоих из которых ты испытал трагедию, очень тяжело, практически невыносимо. Ты пережил горе в обоих мирах, ты скорбишь в два раза больше. Ничего нет там. Ничего нет здесь. Ничто не имеет смысла.
Рука сама собой приставила холодный ствол к виску.
Испуганные взгляды прохожих.
Выстрел.
Вместо эпилога
Запах мокрой от дождя хвои сменяется запахом тоннельной сырости и креозота. Когда-то именно с запаха креозота всё для меня и началось. Потом холодный воздух тоннеля сменяется сначала тёплым и сухим, а потом и жарким дуновением ветра. Чем-то это напоминало вентиляцию в метро. Да, здесь тоже была вентиляция, и даже с выключенной тягой воздух всё равно активно циркулировал, не давая шанса ни плесени, ни грибам ухватиться за абсолютно сухую поверхность.
Каким бы примитивным организмом ты не был, ты всё равно нуждался в воде. Хоть и в минимальном количестве, но она должна была быть. Здесь же сухо, как в той самой Долине Царей, где древние египтяне сушили своих фараонов на случай их возможного воскрешения.
Когда ноги в летних берцах делают очередной шаг, под толстой подошвой хрустит щебень, и звук эхом отдаётся от сводов тоннеля, по центру которого пролегает самая настоящая железная дорога. Давно же по ней не ездили!
Вот и свет в конце тоннеля, как бы образно это не звучало. Солнце светит так ярко, что приборы ночного видения приходится отключить, так как яркое пятноокулярах не позволяет нормально смотреть по сторонам. К тому же надо поберечь аккумуляторы. Но на случай, если они разрядятся, у каждого из группы в рюкзаке есть портативная электростанция на солнечных панелях, которую можно быстро установить, просто развернув фотоэлементы и соединив её проводами с прибором, которому требуется подзарядка.
А солнце здесь такое, что долго ждать не придётся. Злое. Да, хорошие солнечные очки, крем с самым высоким УФ-фильтром и тюбик пантенола тоже имелись в наличии. Не хватало ещё обгореть, и лишиться возможности передвигаться. Обгорали когда-нибудь? Так чтобы до тёмно-бордового цвета с последующими пузырями, наполненными противной жидкостью? Вот то-то и оно.
Всё время ведь не будешь ходить полностью в одежде, да ещё в бронежилете. Да ещё в разгрузке и с оружием в руках. Рано или поздно захочется или придётся снять рюкзак и куртку, и отложить их в сторону.
Скоро выход из тоннеля. Ветер всё горячее, эхо от шагов всё тише.
Железнодорожные пути раздваиваются, и ты по занесённым песком ступенькам поднимаешься на центральный перрон, проходя мимо старого локомотива и нескольких брошенных давным-давно вагонов.
В этот раз они подготовились, как надо. Ничего лишнего, но и нужного не забыли. Даже небольшой топор и длинный нож на поясе — почти что меч — к ножу, что есть в разгрузке. Это больше на случай если боекомплект закончится, а не для того, чтобы что-то рубить, рубить тут особо нечего. А БК, он же, как мёд: вот он есть, а вот его нет.
Солнце бьёт в глаза так, что невольно поднимаешь руку, чтобы их защитить, настолько оно яркое. Надо надеть очки и опустить козырёк кепки. Кто-то был более предусмотрителен, у них на головах были шляпы а-ля панама с круговыми полями по типу тех, что носят латиноамериканские коммандос. Натянутая на нос куфия защищает от песка, которым бросается ветер в лицо незваным гостям.
Иссохшие перекати-поле, подпрыгивая на ветру, играют в догонялки на занесённом песком перроне. Удаляются вдаль, пропадая из поля зрения. Кроме шума ветра, пересчитывающего песчинки больше никаких звуков. Если здесь и есть какая-то жизнь, то сейчас она прячется в глубоких норах или сидит под камнями, не отсвечивая, чтобы не получить солнечный удар. Интересно, каково здесь ночью? Становится хоть немного прохладнее? По логике должно.
