От выпитого вина язык у Сулирада совсем развязался. Спьяну Сулирад разболтал Тереху о том, как два года тому назад князь Георгий затащил в свою постель юную боярышню Славомиру. Та забеременела от него. Родственники Славомиры собирались закатить скандал, но князя Георгия выручил воевода Дорогомил, недавно овдовевший. Дорогомил взял в жены Славомиру, признав своим ребенка, зачатого ею от князя.
– Дорогомил в детстве рос вместе с князем Георгием, их связывает давняя приязнь и дружба, – пояснил Сулирад Тереху. – Дорогомил готов пойти за князя Георгия в огонь и воду, не то что под венец с юной беременной невестой. – Сулирад расплылся в пьяной улыбке. – От красавицы Славомиры и я бы не отказался, видит Бог.
– Так ты же женат, – заметил Терех, – а двоеженство – это тяжкий грех.
– Ради Славомиры, друже, я бы и супругу свою бросил, – признался Сулирад, глядя в упор на Тереха. – Ты Богородицу на иконе в здешнем храме видел?
Терех молча кивнул.
– И как тебе Богородица, красивая?
– Очень красивая! – Терех снова кивнул.
– Так вот, Славомира еще красивее, поверь мне! – проговорил Сулирад, ударив себя в грудь кулаком.
– Мне трудно судить об этом, ибо я не видел Славомиру воочию, – пробормотал Терех, пожав плечами. – Кстати, где сейчас Славомира?
– Во граде Владимире, где же еще? – ответил Сулирад, тыча двузубой вилкой в лист квашеной капусты. – Обидно будет, ей-богу, коль такая пава мунгалам достанется.
– А разве мало других красавиц во граде Владимире, кроме Славомиры? – заметил Терех, подавив тяжелый вздох. – В Рязани дивных жен и дев тоже много было, и что с ними сталось после победы нехристей над православным воинством, лучше и не вспоминать.
– Что ж, друже, давай выпьем за то, чтобы нас с тобой миновала эта беда, – сказал Сулирад, подняв свою чашу с вином. – Не мы эту кашу заварили, не нам ее и расхлебывать. Пусть князья наши с мунгалами управляются, для них ведь это дело привычное – за мечи хвататься.
– Верно молвишь, приятель, – согласился с огнищанином Терех, взяв со стола свой кубок с хмельным питьем. – Это Господь наслал на Русь Батыеву орду за грехи князей наших, которые постоянно смердов притесняют, погрязли во лжи и блуде, ножи точат друг на друга. Ныне отольются князьям слезы смердов и холопов через эту татарскую напасть.
Глава седьмая
Черная стрела
Упившийся вином Сулирад завалился спать на скамье у печи тут же в гриднице. Тереха тоже сморило после вина и сытного обеда, он прикорнул прямо за столом, откинувшись на удобную спинку кресла с подлокотниками. Проснулся Терех, как от толчка, ощутив тонкую струйку слюны, выбежавшую у него изо рта. Утерев подбородок рукавом рубахи, Терех оглядел просторную гридницу еще сонным взглядом. Пиршественный зал был окутан полумраком, на зеленых и голубых оконных стеклах лежал красноватый отблеск заката. Короткий зимний день уже истекал, близилась долгая холодная ночь.
Терех вышел из-за стола и растолкал спящего Сулирада. Тот с кряхтеньем уселся на скамье, свесив ноги на пол.
– Уже вечер наступил, а обоз наш так и не вернулся из Суздаля, – сказал Терех, присев на скамью рядом с огнищанином. – Что-то случилось, не иначе.
– Да что могло случиться? – зевая, проговорил Сулирад. – Небось загулял мой шурин, вот и вся причина. Тришка тоже на хмельное питье падок. Наверняка получили оболтусы деньги от Свиды Карповича и решили угоститься пивом или брагой по такому случаю. А конюхи-холопы тем паче не откажутся от возможности хлебнуть бражки на дармовщинку.
– Ты же велел Зорьяну и Тришке, сбросив товар в Суздале, без промедления ехать обратно в Боголюбово, – промолвил Терех. – Ты же запретил им к хмельному питью притрагиваться. Строго-настрого запретил! – Терех в беспокойстве заходил взад-вперед. – Чует мое сердце, что-то стряслось с нашими обозными. Что-то помешало им вернуться в Боголюбово.
– Не волки же их сожрали на обратном пути из Суздаля, – зевая во весь рот, заметил Сулирад. – Приедут они к нам завтра утром, вот увидишь.
Огнищанин предложил Тереху продолжить прерванное застолье, пригласив к столу парочку молодых челядинок.
– Скоро ночь, приятель, – похотливо улыбаясь, промолвил Сулирад и подмигнул Тереху: – На ложе, согретом женским телом, и спится лучше, и сон слаще.
По тому, как Сулирад обращается со здешними челядинками, Терех сразу догадался, что огнищанин наверняка успел перепробовать в постели всех молодых боголюбских холопок. В отсутствие князя Георгия Сулирад для всей боголюбской челяди был богом и господином, все его желания были законом. В конце концов, именно Сулирад, а не князь Георгий подбирал слуг в Боголюбово и в столичный дворец великого князя.
Сходив в женские покои, находившиеся на втором ярусе роскошных каменных хором, Сулирад привел оттуда двух девиц в длинных платьях из неотбеленного льна. Одна из холопок была рыжеволосая с зелеными очами, другая – белокурая и сероглазая. Белокурую девицу звали Беляной, она была повыше ростом и покрепче телом, чем рыжеволосая, которую звали Велижана.
Терех сразу положил глаз на статную и красивую Беляну, которая своим прямым гордым носом, высоким лбом и красиво очерченными устами сразу напомнила ему Гликерию.
– Я знал, что смогу тебе угодить, брат, – усмехнулся Сулирад, жестом повелев Беляне сесть за стол рядом с Терехом.
Велижану Сулирад усадил к столу подле себя.
Служанки, пришедшие из поварни, унесли со стола объедки и спустя какое-то время принесли заново приготовленные кушанья, мясные и рыбные.
– На дворе Великий пост, а мы грешим, вкушая мясо, – обронил Терех, кивнув огнищанину на жареную говядину. – Не дело это, друже.
Сулирад сделал удивленное лицо.
– Не пойму я тебя, брат, – сказал он. – Днем ты вовсю уплетал зайчатину, а вечером вдруг про постные дни вспомнил. Ты уж или греши, или блюди пост, как монах.
Терех махнул рукой и насадил на нож большой дымящийся горячим паром кусок говядины, переложив его с большого блюда в свою тарелку.
Беляна отказалась было от жаркого, которое предложил ей Терех, но, поразмыслив, все же согласилась отведать мясного блюда.
– Поверь, милая, белый свет не треснет пополам от того, ежели мы сейчас скоромной еды откушаем, – с улыбкой проговорил Терех, мягко приобняв за плечи Беляну, скромно опустившую глаза.
Рыжеволосая Велижана без малейших колебаний принялась за жареную говядину, которой угостил ее Сулирад. По лицу Велижаны было видно, что она с легкостью преступает многие церковные запреты и моральные устои. Подвыпивший Сулирад, распалившийся вожделением, бесцеремонно засовывал руки Велижане под платье, жадно мял пальцами ее небольшие округлые груди сквозь ткань одежды, но это нисколько не смущало Велижану, даже не отвлекало ее от еды.
Между тем за окнами погасли последние отблески заката. Наступила ночь.
Челядинки, сновавшие между гридницей и поварней, зажгли масляные светильники, стоящие на высоких подставках из бронзы.
– Не спеть ли нам, а? – воскликнул Сулирад, хлебнув еще вина. Он взглянул сначала на Велижану, потом на Тереха. – Какое застолье без песен!
Терех охотно закивал, поскольку был с полным ртом. Он дал знак Сулираду, мол, ты запевай, а я подхвачу.
Развалившийся на стуле Сулирад не заставил себя ждать и громким хрипловатым голосом затянул одну из популярных в то время застольных песен:
Жил во граде Киеве славный муж Добрыня,
сын Никитович,
Пригласил однажды князь
Владимир Красное Солнышко
Богатыря Добрыню и других гостей
да на почестен пир…
Дожевав кусок рыбного пирога, Терех стал подпевать Сулираду, поскольку хорошо знал слова этой песни, которая частенько звучала и на пирах в тереме рязанского князя Юрия Игоревича. Разгоряченные вином Беляна и Велижана поддержали пение Сулирада и Тереха своими чистыми звонкими голосами.
Неожиданно в гридницу вбежал караульный с воротной башни в мохнатой собачьей шапке в виде колпака и овчинном тулупе. Стук тяжелых двустворчатых дверей и топот ног стражника грубо нарушил царящую в трапезной веселую идиллию. Вся четверка поющих разом умолкла при виде торопливой поступи стража и его обеспокоенного раскрасневшегося на морозе лица.
– Что стряслось, Парфен? – спросил Сулирад, поднявшись со стула.
Терех поставил на стол недопитую чашу с вином. Беляна замерла с полотенцем в руке, которым она собиралась обтереть свои губы, вымазанные медом. Велижана торопливо одернула на себе платье, прикрыв длинным подолом свои белые голые бедра, на которых только что лежала тяжелая потная рука огнищанина.
– Там… прискакал верхом на коне твой слуга Тришка, – задыхаясь после быстрой ходьбы, вымолвил стражник. – Ворота были заперты, но я велел их открыть, чтобы впустить конника в замок. Я узнал, что это Тришка, токмо когда снял его с седла.
– Снял его с седла… – чуть растерянно пробормотал Сулирад. – Тришка что, пьян иль без чувств?
