Никто не проронил ни звука, когда он в другой раз пытался объяснить Михаилу Калику — создателю великолепной и трогательной картины «Человек идет за солнцем» — свою точку зрения на эмиграцию.
— Крупный режиссер не имеет права покидать родную землю. Только она делает художника оригинальным и самобытным.
Не все внутренне были согласны с Чухраем, но никто не посмел возразить, не находя, очевидно, серьезных аргументов.
Я присутствовал на собрании в Доме киноактера, когда он защитил, и не без успеха, чей-то фильм о войне — сейчас уже не припомнить чей, — положенный чиновниками на полку. Он подавил бюрократический произвол, бросая в мумифицированные лица гневные слова. И ему опять никто не возразил и не оборвал его речь. Да и что можно было ответить выдающемуся режиссеру и офицеру-десантнику, принимавшему участие в рукопашных схватках с немцами? Ведь после рукопашных мало кто оставался в живых. Я на этот счет давным-давно проводил специальный опрос среди фронтовиков.
Пространство, где звучал голос Чухрая, становилось целиком подчиненным ему, его силе, искренности и романтическому таланту.
— Пророческие мысли высказывал обер-прокурор Святейшего синода в прошлом веке, — продолжал Чухрай. — И при каких обстоятельствах — при Александре III, когда свирепствовал террор! А не ощущаешь, что с той поры минуло больше ста лет.
И Григорий Наумович начал цитировать из зелененького томика подряд, что запомнил, а запомнил он десятки мыслей и излагал их почти дословно: память у него до самой смерти была отменная, особенно на детали. Прочел он сборник, вероятно, не раз и не два и отыскал в нем для себя много полезного.
Я, не скрою, был удивлен. Редко кто из образованных людей у нас и тем более из кинематографистов начитан в литературе такого рода, и редко кто вообще в состоянии столь ярко и темпераментно отозваться о недавно узнанном, да еще с полным признанием того, что раньше об авторе он не имел никакого представления. Чухрай — человек грандиозного таланта — принадлежал к иным эпохам. Он получил абсолютно безрелигиозное воспитание, но он обладал натурой светлой, решительной и объективной. Многие помнят, как он боролся за присуждение Федерико Феллини премии Московского кинофестиваля и на какие личные жертвы пошел. Многие помнят, как он спасал от чиновников молодое кино, едва вырвавшееся из лап тоталитаризма. Он сам о том написал — лучше не скажешь. И вот этот человек, увенчанный наградами и премиями за настоящие и немеркнущие до сих пор фильмы, в прошлом офицер-десантник, прошедший огонь самой страшной войны, — не знаю, посещал ли он когда-нибудь храм! — с величайшим уважением, проникновенностью и даже восторгом говорил о текстах обер-прокурора, никаким боком к нему не относящихся. Если бы суровый и непреклонный обер-прокурор каким-нибудь таинственным и необыкновенным образом услышал слова Чухрая, я полагаю, он бы тоже поразился. Ведь Чухрай, как ни странно, верил в близкое торжество коммунизма, в скорую победу добра над злом. Иначе почему он, прощаясь, никогда не забывал повторять:
— Победа будет за нами, ребята! Держитесь!
И поднимал кулак, как активисты «Рот-Фронта».
В тот вечер я сидел рядом с Чухраем. Его жена Ирина — красивая, мягкая и верная спутница жизни, трудной и часто обидной, в разговоре, случалось, поддерживала мое мнение. Общность родительских судеб всегда имеет значение. Ирина спросила меня через стол:
— Вы, кажется, работаете над книгой о Победоносцеве? Каков ваш взгляд на этого противоречивого деятеля?
Мне не хотелось долго занимать внимание молчаливых гостей — я хотел, чтобы Чухрай высказался до конца. И он откликнулся, как чуткая натура, на мой внутренний вызов. Он говорил долго и убежденно, и все его слушали, не прерывая и не задавая лишних вопросов. Один я вдруг потерял нить чухраевской речи, подумав о том, что все, кто смеялся надо мной и кто не советовал мне заниматься Победоносцевым — и Трифонов, и Лакшин, и Эйдельман, и Кондратьев, и другие писатели, критики и философы, — сошли с жизненной сцены. Одних уж нет, а те далече… К сожалению, они не могут услышать этого человека, достаточно близкого им по духу, человека нелегкой и прекрасной судьбы, человека, прошедшего огонь, воду и медные трубы, но не потерявшего возможности отозваться на далекое и будто бы чуждое настоящим, выстраданным искренним словом. Полагаю, что они задумались бы над услышанным — динамика лет вынудила бы их.
Я все-таки не выдержал и сказал:
— Все это так, Григорий Наумович, но у обер-прокурора встречались и ошибки. Он часто заблуждался и прибегал к неоправданно жестким мерам.
И я попытался перечислить многочисленные ошибки и жесткие меры и положил на чашу весов все отрицательное, что смог отыскать в действиях и утверждениях Константина Петровича.
Чухрай посмотрел на меня внимательно и, не отыскав в моем лице следов упрямства и неприятия того, о чем он упоминал, ответил:
— Если бы террор был менее энергичен и кровав, то и этот человек не совершил бы того, в чем ты здесь его упрекаешь. В борьбе наступает обязательно момент, когда правила теряют смысл. Особенно это касается правил гуманизма. Первым должен был отступить террор. Остальное — подробности личной биографии и вкусов обер-прокурора.
Он замолчал и улыбнулся мягкой и беззащитной, немного смущенной — чухраевской — улыбкой.
— Давайте возвратимся к предмету нашего торжества…
Но я уже не смог возвратиться на час назад. Я подумал, что проклятый именно сейчас возвращается к нам со всеми своими промахами, настроениями, обидами и несправедливостями, со всем своим прошлым, настоящим и будущим. Он действительно возвращается к нам, если люди, чуждые ему идеологически, познакомившись с его творениями, уже не могут их отринуть. Он возвращается к нам, завоевывая новые, ему ранее не принадлежащие пространства души, возвращается навсегда, требуя от нас искренности в поисках истины и не требуя для себя ни малейшего снисхождения. И то таинственное измерение, из которого возникла его крепкая — отнюдь не плюгавая, а высокая и не утратившая стройности — фигура, становится постепенно увеличивающейся глубиной нашей общей жизни, глубиной и многообразием нашей истории, и это уже не иллюзорное, а реальное чувство надежды на то, что прошлое во всей порой неприглядной сложности, страстности и кровавости никогда не возвратится, а лишь преподаст нам последний урок, из которого мы обязаны извлечь пользу.
Как известно, Александру Сергеевичу иной истории — иного прошлого — не было нужно. Иной истории — иного прошлого — не нужно и нам, что вовсе не означает любования и тем, и другим.
6 декабря 2002 года
Киев — Москва
Комментарии
ЩЕГЛОВ ЮРИЙ МАРКОВИЧ родился в 1932 г. в Харькове. В 1957 г. окончил филологический факультет МГУ им. Ломоносова. Первая повесть «Когда отец ушел на фронт» опубликована А. Т. Твардовским в «Новом мире» (1969, № 4). Ю. Щеглов — автор повестей «Пани Юлишка», «Триумф», «Поездка в степь», «Святые горы», «Небесная душа» и др.
В 1997 г. вышел исторический; роман «Сиятельный жандарм» — об А. X. Бенкендорфе, в 1999 г. — роман «Вельможный кат» — о Малюте Скуратове-Бельском.
Хронологическая таблица
1827 год, 21 мая. В семье профессора словесности Московского университета П. В. Победоносцева родился сын — Константин Петрович.
1846 год. Окончание петербургского Училища правоведения.
1846–1853 годы. Служба в VIII департаменте Сената.
1853 год. Возвращение в Москву.
1853–1859 годы. Победоносцев — обер-секретарь при общих собраниях московских департаментов; публикация статей «Заметки для истории крепостного права в России» и «О реформах в гражданском судопроизводстве» в журнале «Русский вестник».
1860–1861 годы. Победоносцев — профессор кафедры гражданского права в Московском университете.
1861 год. Переезд в Петербург.
1861–1880-е годы. Участие в государственных преобразованиях; преподавание законоведения наследнику цесаревичу Николаю Александровичу и великим князьям, в том числе будущим императорам Александру III и Николаю II.
1863 год. Путешествие по России в качестве сопровождающего при цесаревиче Николае Александровиче; публикация книги «Письма о путешествии государя наследника цесаревича по России».
1865 год. Назначение членом консультации при Министерстве юстиции; женитьба на Е. А. Энгельгардт.
1868 год. Победоносцев — сенатор; издание «Курса гражданского права» в двух томах.
1872 год, 1 января. Назначение членом Государственного совета с присутствованием в департаменте гражданских и духовных дел.
1875–1876 годы. Победоносцев — член комиссии для рассмотрения всеподданнейших отчетов по министерству народного просвещения.
