«Взяв яйцо в руки, он говорил, будто держит самого Асклепия. А собравшиеся внимательно смотрели, ожидая, что произойдет дальше, очень удивленные уже и тем, что в воде отыскалось гусиное яйцо. Разбив его, Александр взял змейку. Присутствовавшие, увидев, как она движется и извивается вокруг его пальцев, тут же вскричали и начали приветствовать бога, поздравляя город с новым счастьем. Каждый жадно молился, прося у бога богатств, изобилия, здоровья и прочих благ».
Александр же со змейкой отправился домой, сопровождаемый восторженными толпами. Несколько дней он не выходил на улицу, рассчитывая, что в город соберутся жители всего края. «Так и случилось. Город переполнился людьми, лишенными мозгов и рассудка…только по виду отличающимися от баранов». Тогда удачливый обманщик предстал перед народом, одетый пышно, «как подобает божеству», и спрятав в складках одеяния свою большую искусственную змею, а ее полотняную голову выставив наружу. Люди пришли в изумление от того, что священная змея Асклепия за несколько дней так необыкновенно выросла. После этого Александр разыграл прорицателя, собирая во имя новорожденного бога таблички с вопросами, перевязанные и запечатанные, и легко снимая с них печати, а затем вновь накладывая, так что никто не мог ни о чем догадаться, и все верили, что он — ясновидящий. За каждое прорицание лжепророк взимал немалую плату: одну драхму и два обола с человека, людей же к нему приходило несколько десятков тысяч в год. Новоявленный прорицатель и его змея стали необыкновенно популярны, известность их росла, и Александр богател не по дням, а по часам (Там же, 12–18).
Новоявленный оракул предсказал самому себе, что проживет полтораста лет и погибнет от удара молнии. Однако умер он, по словам Лукиана, не дожив и до семидесяти от мучительной болезни ноги. Его помощники почтили его память пышными погребальными обрядами и играми (Там же, 59–61).
Помимо веры в официально признанных оракулов и прорицателей, помимо слепого доверия к предсказателям-шарлатанам вроде героя Лукиана существовали еще и обычные суеверия, вера в народные приметы, передававшаяся из поколения в поколение. Люди были твердо убеждены, что во избежание несчастья надо чего-то избегать или какими-то наивными способами отводить от себя беду. И снова мы вправе сказать: суеверие вечно, суеверие не умирает. Философ Феофраст, великолепный знаток человеческих характеров, выделял среди них и характер человека суеверного. И тогда, когда творил Феофраст (IV–III вв. до н. э.), как и до этого и позже, греки считали дурной приметой, если мелкий зверек — ласка перебежит дорогу; четвертый и двадцать четвертый дни месяца имели дурную репутацию «несчастливых»: в эти дни ничего не следовало предпринимать. О подобных суевериях Феофраст пишет: «Суеверный — вот какой человек. В день праздника кувшинов (в Ленейские торжества в честь Диониса. — Прим. пер.), омыв руки и окропив себя священной водой, выходит из храма с лавровой ветвью во рту и так прогуливается целый день. И если ласка перебежит дорогу, то подождет, пока кто-либо другой не пройдет или пока сам он не перекинет три камешка через дорогу. Увидев у себя дома змею… если это священная змея, он тотчас же сооружает жертвенник герою. Если мышь прогрызет мучной мех, он идет к толкователю знамений и снов за советом, как поступить. (…) То и дело он совершает очищения своего дома, потому, мол, что Геката навела на него чары. Если по дороге услышит крик совы, то не идет дальше, не воскликнув: „Со мной Афина-владычица!“ Могил он сторонится и не подойдет к покойнику или к роженице, но скажет, что остерегается осквернения. Каждый четвертый и каждый двадцать четвертый день месяца он поручает своим домочадцам подогреть вино, а сам уходит из дому купить миртовых ветвей, ладана, жертвенных лепешек… (…) Завидев помешанного или припадочного, он в ужасе плюет себе за пазуху» (Феофраст. Характеры, XVI).
ГАДАНИЯ В РИМЕ
…Если можешь, найди причину нового и удивительного явления. Если не найдешь никакой, все же считай доказанным, что ничто не могло произойти без причины. С помощью природы прогони тот страх, в который тебя вводит новизна явления. Тогда ни землетрясения, ни зарницы, ни каменные или кровавые дожди, ни падающие звезды, ни огни в небе тебя не испугают. (…) Ибо ничто не может произойти без причины, и ничего не случается такого, чего не может случиться. А если произошло то, что могло произойти, то в этом не следует видеть чуда. Значит, нет никаких чудес.
Цицерон. О дивинации, II, 60—61
В Риме суеверия, вера в сверхъестественное, знамения, чудеса, уважение к гадателям были распространены не меньше, чем в Греции. Достаточно заглянуть в любую книгу исторического труда Тита Ливия, чтобы убедиться: в глазах римлян всякому бедствию предшествует какое-либо неблагоприятное знамение, будь то дождь из камней, таинственные голоса или внезапное падение статуи. Убеждение это сохранялось в народе веками: трезвые, скептические голоса Цицерона и людей, думавших так же, как он, находили мало отклика в душах современников. Вера в гадания составляла неотъемлемую часть и официальной религиозности.
Гаруспики
Древнейшим и едва ли не самым важным для римлян видом гадания были ауспиции — наблюдения за полетом вещих птиц. Об этом способе ворожбы речь еще пойдет дальше, пока стоит только сказать, какую роль сыграл он еще в момент основания Рима. Как известно, братья Ромул и Рем заспорили, где именно следует возвести город. «Уговорившись решить спор с помощью вещих птиц, они сели порознь и стали ждать, и со стороны Рема показалось, говорят, шесть коршунов, а со стороны Ромула — вдвое больше. Некоторые сообщают, что Рем на самом деле увидел своих птиц, а Ромул-де солгал и что лишь когда Рем подошел, тогда только перед глазами Ромула появились двенадцать коршунов». Раскрыв обман, Рем пришел в негодование, братья поссорились, и Ромул или кто-то из его друзей убил Рема; получив таким образом власть над будущим городом, Ромул ввел гадание по птицам в официальную религиозную традицию {Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Ромул, IX–X). С тех пор при ауспициях римляне всегда отдавали предпочтение коршунам. Важно было все: и с какой стороны появились птицы, и их количество, и время, когда они показались. Однако еще важнее было то, как жрецы-птицегадатели истолкуют эти предзнаменования.
Знамением могло явиться и случайно услышанное слово, в котором читалось некое пророчество. Так, консул Луций Эмилий Павел, готовясь в 171 г. до н. э. начать войну с македонским царем Персеем (по-латыни — «Персеус» или «Персес»), пришел однажды домой, и его маленькая дочь сказала ему: «Перса („Персес“ — перс) больше нет» — это была кличка издохшей собаки. Обрадованный консул воспринял это совпадение как благоприятное предзнаменование, смело повел войска в бой и вскоре одержал победу: Персей Македонский попал к римлянам в плен и через два года умер. Еще раньше, в первой половине IV в. до н. э., когда галлы разрушили Рим и сенат стал решать, отстроить ли город на прежнем месте или всем жителям перебраться в лежавшие неподалеку Вейи, за дверью раздался голос центуриона, случайно проходившего мимо со своим отрядом стражи. Центурион велел знаменосцу поставить знамя и сказал: «Останемся здесь». Нечаянно услышав эти слова, сенаторы сочли их вещими и тут же постановили как можно скорее восстановить уничтоженный Рим.
Откликались римляне и на все чудесные, необыкновенные явления: внеурочный разлив реки, падение метеорита, всевозможные таинственные звуки, которым давали самое фантастическое истолкование. Особенно много слухов о чудесах ходило в Риме во время тяжелой 2-й Пунической войны. Люди рассказывали друг другу то о рождении ребенка с головой слона, то о странной корове, которая близ рынка, где торговали скотом, взобралась на третий этаж дома и оттуда бросилась вниз; на небе видели таинственный знак в форме корабля; внезапно молния ударила прямо в храм богини Фортуны. И много других подобных слухов возникло в те трудные для города дни (Ливий. От основания города, XXI, 62). Сам Тит Линий относится к этим слухам весьма критически.
Кроме чудесных явлений природы суеверие римлян возбуждали и те чудеса, которые, как считалось, творят сами боги непосредственно. Из поколения в поколение передавалась легенда, будто, когда в начале IV в. до н. э. римляне захватили и разрушили город этрусков Вейи и римские воины по приказу своего военачальника собирались перенести в Рим статую Юноны Монеты, один из них в шутку спросил у статуи, хочет ли она перебраться в Рим — и богиня ответила: «Хочу». Верили римляне и в вещие сны, и в приметы — добрые и дурные, и в возможность простейшими действиями предотвратить несчастье. Вспомним и о том, что у Светония в жизнеописания первых римских властителей эпохи империи повсюду вставлены повествования о знамениях, предвестивших кончину каждого из правителей. Так, незадолго до смерти Августа на Марсовом поле появился орел. Он опустился на храм, выстроенный Марком Випсанием Агриппой, надпись с именем которого украшала, очевидно, фасад храма, и, наконец, сел на первую букву имени Агриппа — она же была и начальной буквой имени Август, так что принцепс поверил в свою близкую кончину. За несколько дней до смерти Тиберия рухнула от землетрясения башня маяка на Капри, где он тогда жил. Перед убийством Калигулы «в Олимпии статуя Юпитера-Зевса, которую он приказал разобрать и перевезти в Рим, разразилась вдруг таким раскатом хохота, что машины затряслись, а работники разбежались…» (Светоний. Божественный Август, 97; Тиберий, 74; Гай Калигула, 57). Немало упоминаний о подобных же знамениях можно найти и в других биографиях цезарей у Светония.
