Россия в это время была в наилучших отношениях с Пекином (как защитница от японских самураев), что и позволило договориться о «более прямом» пути к российским портам на Тихом океане. Стратегами двигало все то же желание найти полностью незамерзающий океанский порт. Им был Порт — Артур.
Великий индустриальный подъем России в 1892–1914 гг. оказал воздействие на национальное мировидение. Пожалуй, более всех формированию нового геополитического самосознания на рубеже XIX и XX вв. способствовали философ В. Соловьев, географ И. Мечников и поэт В. Брюсов. Они разрушили представление о необратимой предопределенности развития огромного мира путем вестернизации и показали, что Запад, Европа, Россия в будущем могут столкнуться с тем, чего не было уже четыреста лед, — с жестким, упорным и имеющим шанс на успех сопротивлением Азии.
К трагической войне Россия пришла с той легкостью, которую традиционно и безнаказанно проявлял Запад в своих отношениях с азиатским, африканским и латиноамериканским миром на протяжении многих столетий в ходе беспроигрышных кампаний. Но оказалось, что у Запада есть более талантливые ученики, чем Россия. После яростного подъема Запада пятьсот лет назад все незападные страны, включая Россию, стали подвержены безусловному правилу: не воюй с западными державами и не соперничай с теми, кто быстрее тебя перенимает западную эффективность. Нарушение этого правила наказывается.
В русском правительстве в годы после проигранной Японии войны возобладало мнение, что подлинное сотрудничество с Японией исключительно полезно для России — только так она может сберечь свои дальневосточные владения. В 1907 г. бывшие противники заключили соглашение, имевшее тайные статьи о разграничении зон влияния в Маньчжурии. В 1910‑м и еще раз в 1912 гг. Россия и Япония секретными соглашениями разграничили зоны влияния в Китае, где Россия после китайской революции 1911 г. фактически перехватила китайскую колонию — Монголию, а Япония признала право России на это.
Выход России из Первой мировой войны (Брест — Литовский мир) вызвал ярость антигитлеровской коалиции и одновременно чувство, что начинается борьба за российское наследство. Второе наиболее остро ощутили в Токио. Здесь стали искать союзников в реализации подобных планов. И нашли без особого труда. Англичане и французы были не против увидеть японцев восстанавливающими Восточный фронт на русской территории против Германии. Одновременно, опасаясь «слишком легкого» получения Японией огромной Сибири, Британия и Франция побудили и без того действующую в данном направлении Америку (боящуюся резкого усиления Японии на Тихом океане), с одной стороны, поддержать японское стремление оккупировать великую Транссибирскую магистраль вплоть до Урала, а с другой — самим высадить войска для наблюдения за японцами.
Что имел в виду Вильсон, посылая американские войска в Россию? Как пишет об этом лучший американский специалист по данному периоду Дж. Кеннан, прибытие американских войск (полагал президент) «вызовет такую мощную и дружественную реакцию среди населения, что выступающие за союзников власти, полагаясь на спонтанное демократическое движение, возобладают повсюду в Сибири и Северной России». Корректируя планы интервенции, президент Вильсон указывал, что их целью будет «помочь русскому народу в его попытках восстановить контроль над своими собственными делами, над своей собственной территорией и своей собственной судьбой».
Вильсон с исключительной подозрительностью следил за действиями Японии. Он пишет американскому послу в Токио Моррису, что, если японское правительство не ограничит свой экспедиционный корпус 7 тыс. человек, он откажется поддержать японские действия. Когда стало ясно, что японцы уже превзошли свою квоту, специальный помощник президента Полк стал заклинать японцев ограничиться 10–12 тыс. человек. Японский посол кивал в ответ. Япония на этом (довольно коротком) этапе не желала раздражать могущественную Америку и согласилась ограничить свои силы, оговаривая при этом, что их мало для контроля над Сибирью и что японское правительство сохраняет за собой право послать дополнительные войска, если посчитает это необходимым.
Такой передел мира не устраивал Рузвельта. Он в конечном счете отреагировал на японскую экспансию действиями ыа двух направлениях. Во–первых, он увеличил Тихоокеанский флот США. В июне 1933 г. президент запросил 238 миллионов долларов для строительства тридцати двух кораблей водоизмещением 120 тыс. тонн. Это была самая большая программа военно–морского строительства с 1916 г. В начале 1934 г., согласно закону Винсена — Трамбела, США вышли за пределы тоннажа, обусловленного Вашингтонской конференцией 1922 г. и Лондонским морским договором 1930 г.
Во–вторых, Франклин Рузвельт встал на путь сближения с СССР как потенциальным союзником в деле нейтрализации японской агрессии. Действия в направлении нормализации отношений с СССР стали важнейшей дипломатической акцией первых лет пребывания Рузвельта в Белом доме. В отличие от своих республиканских предшественников, Рузвельт решил покончить с несуразицей американской политики последних десятилетий и признать Советский Союз.
В обеих мировых войнах Россия сражалась вместе с Западом. Тем более обидным является сорокалетний период «холодной войны», противопоставивший друг другу два региона.
После Горбачева
С крушением Востока закончился полувековой период баланса сил на мировой арене. У оставшейся в «одиночестве» главной победительницы в «холодной войне» Америки появились беспрецедентные инструменты воздействия на мир, в котором ей уже не противостоял коммунистический блок. Именно в это время американцы заново осмотрели мировой горизонт и увидели что — в отсутствие какого бы то ни было цивилизованного международного консенсуса — перед Америкой открываются невероятные, фантастические материальные, политические и культурные новые, немыслимые прежде возможности. Они увидели, что даже те, кто боялся Америки и противостоял ей, либертарианцы справа и остатки новых левых, множество голосов от Парижа до Багдада и Пекина определяют будущие международные отношения исходя почти полностью из преобладания американской мощи — и особенно исходя из факта преобладания военной мощи США. «Момент однополярности превратился в десятилетие однополярности и, при минимальных усилиях и мудрости, может продлиться намного дольше. (Даже историк из Йельского университета Пол Кеннеди, боявшийся в середине 1980‑х годов «имперского перенапряжения», поверил в «чудо»[698]).
Почти столетие спустя после того, как воинственное крыло российской социал–демократии взяло политическую ответственность за судьбы России, власть в стране. Относительно немногочисленная политическая сила, выступившая под знаменем либерализации, политической свободы и рыночного капитализма, решая, по существу, ту же задачу модернизации экономической и социальной системы страны, но другим путем — посредством мобилизации творческой функции капитала и возврата в мир технически зрелых, финансово обильных, могущественных государств Запада.
Горбачевский идеализм стал предпосылкой национального самоопределения народов Советского Союза, ушедших в пятнадцать национальных квартир. Запад никогда бы не смог это сделать своими силами. Просторы, погубившие Лжедмитрия, Наполеона и Гитлера, стали терять свою спасительную функцию. Понадобился внутренний развал сверхдержавы, деградация марксистской идеологии, менеджеристская импотенция Госплана, феерическая деградация ЦК КПСС, ликвидация силовых и материальных стимулов советской системы, отвращение интеллигенции, абсурд корыстного распределения, чтобы народы Советского Союза стали безразличны к марксистско–ленинскому эксперименту, все острее ощущая, «где пышнее пироги».
Десятилетие после крушения СССР существовала своего рода инерция. Только на развалинах Международного торгового центра в Нью — Йорке в сентябре 2001 г. преисполненные скорби и желания мщения американцы окончательно осознали, что у Америки нет противовеса, нет сдерживающего начала на этой планете, что геополитический контрбаланс окончательно ушел в прошлое, в то время как наследовавшая этому противовесу российская держава поспешила войти в возглавленную Соединенными Штатами коалицию. В конвульсиях и в понятном желании отомстить злу американское общество как «консенсусный гегемон» очевидно, зримо и определенно обратилось к «сиренам» имперской опеки над всем миром.
К власти вместе с президентом Дж. Бушем–мл. пришла плеяда политиков, начинавших свой путь на вершине власти при президенте Рейгане и объединенных ныне одной, но главной идеей: история не простит современному руководству страны преступной мягкотелости и нерешительности в тот удивительный момент, когда Соединенные Штаты получили твердый шанс надолго закрепить свое лидерство в мире и обеспечить своей стране все блага мирового развития на американских условиях. Обозревая карту мира в мае 2001 г., государственный секретарь Колин Пауэлл с удовлетворением отметил, что «противостояния синих и красных на ней больше нет. Той карты, что мучила меня много лет, больше не существует»[699]. Будущее действительно смотрелось розовым. И даже трагический сентябрь помог строителям империи. Министр обороны Д. Рамсфелд прямо заявил, что события 11 сентября 2001 г. «создали возможности, подобные тем, которые были созданы Второй мировой войной, — возможности перестроить мир»[700]. Операция против Афганистана вначале была названа «Операция Безграничная Справедливость» — возразили религиозные круги, посчитавшие, что подобная функция может принадлежать только Богу.
