29-го Июня 1762 года.
Ваше Величество.
Я еще прошу меня которой ваше воле исполнал во всем, отпустить меня в чужие край с теми, которыя я Ваше Величество прежде просил, и надеюсь на ваше великодушие, что вы меня не оставите без пропитания. Верный слуга Петр.
29-го Июня 1762 года.
Государыня. Я прошу Ваше Величество быть во мне вполне уверенною и благоволите приказать, чтобы отменили караулы у второй комнаты, ибо комната, где я нахожусь, до того мала, что я едва могу в ней двигаться. Вы знаете, что я всегда прохаживаюсь по комнате, и у меня вспухнут ноги. Еще я Вас прошу, не приказывайте офицерам оставаться в той же комнате, так как мне невозможно обойтись с моею нуждою. В прочем, я прошу Ваше Величество обходиться со мною, по крайней мере, не как с величайшим преступником; не знаю, чтобы я когда-либо Вас оскорбил. Поручая себя Вашему великодушному вниманию, я прошу Вас отпустить меня скорее с назначенными лицами в Германию. Бог, конечно, вознаградит Вас за то, а я Ваш нижайший слуга Петр.
P. S. Ваше Величество может быть во мне уверенною: я не подумаю и не сделаю ничего против Вашей особы и против Вашего царствования.
II. Свидетельства друзей и недругов
Из воспоминаний Якова Яковлевича Штелина
Записки Штелина о Петре Третьем, Императоре Всероссийском[27]
I
Карл Петр Ульрих, герцог Шлезвиг-Голштинский
Родился в Киле 10/21 февраля 1728 г., от прелестнейшей женщины в государстве, Анны Петровны, первой дочери Петра Великого, императора Всероссийского, на 21 году ея возраста.
Между прочими увеселениями, по случаю этого рождения, спустя несколько дней после того, как новорожденный принц был окрещен евангелическим придворным пастором, доктором Хоземаном, сожжен был перед дворцом фейерверк. При этом загорелся пороховой ящик, от чего несколько человек было убито, многие ранены, и нашлись люди, которые объясняли этот случай при таком радостном событии, как зловещее предзнаменование для новорожденного принца. Вскоре случилось еще большее несчастье. Герцогиня пожелала видеть фейерверк и иллюминацию, встала с постели и стала у открытого окна, при сыром и холодном ночном воздухе. Некоторые из придворных дам хотели удержать ее и убедительно просили ее закрыть окно и более беречь себя в настоящем положении. Но она засмеялась и сказала: «Мы, русския, не так изнежены, как вы, и не знаем ничего подобного». Между тем эта прелестная принцесса простудилась, занемогла горячкою и скончалась на десятый день. Ее тело набальзамировали и на следующее лето отвезли для погребения в Петербург, на том же русском фрегате, на котором герцог с герцогинею прибыли из России. Там погребено оно в крепостной церкви Св. Петра и Павла, в Императорском склепе, с правой стороны иконостаса, или входа в Святая Святых.
В честь этой принцессы герцог, супруг ее, учредил Голштинский кавалерский орден Св. Анны. Вокруг орденской звезды начертано изречение: «Amantibus justitiam, pietatem, fidem»[28], а на орденском кресте, который назначено было носить с левой стороны на правую, на бледно-пунцовой ленте с желтою каемочкою — четыре начальные буквы этого изречения; на обратной эмалированной стороне начертан именной шифр герцогини: «Anna Petrowna, Princeps Imperialis Russiae».
Когда принц на седьмом году вышел из рук женщин, к нему приставляемы были гофмейстерами попеременно некоторые камер-юнкеры и камергеры: Адлерфельд (издавший «Историю» Карла XII), Вольф, Брёмзен и проч. Все сии придворные кавалеры герцога занимали офицерские места в герцогской гвардии. В прочих же маленьких корпусах было несколько офицеров, служивших некогда в Прусской армии. Поэтому при Дворе только и говорили, что о службе. Сам наследный принц был назван унтер-офицером, учился ружью и маршировке, ходил на дежурство с другими придворными молодыми людьми и говорил с ними только о внешних формах этой военщины. От этого он с малолетства так к этому пристрастился, что ни о чем другом не хотел и слышать. Когда производился маленький парад перед окнами его комнаты, тогда он оставлял книги и перья и бросался к окну, от которого нельзя было его оторвать, пока продолжался парад. И потому иногда, в наказание за его дурное поведение, закрывали нижнюю половину его окон, оставляя свет только сверху, чтоб Его Королевское Высочество не имел удовольствия смотреть на горсть голштинских солдат. Об этом часто рассказывал мне принц, как о жестоком обхождении с ним его начальников, так же и о том, что он часто по получасу стоял на коленях на горохе, от чего коленки краснели и распухали. Он приходил в восторг, когда рассказывал о своей службе и хвалился ее строгостию. Замечательнейший день в его жизни был для него тот, 1738 г., в который, на 9 году своего возраста, он произведен из унтер-офицеров в секунд-лейтенанты. Тогда при Дворе с возможною пышностию праздновали день рождения герцога и был большой обед. Маленький принц в чине сержанта стоял на часах вместе с другим взрослым сержантом, у дверей в столовую залу. Так как он на этот раз должен был смотреть на обед, в котором обыкновенно участвовал, то у него часто текли слюнки. Герцог глядел на него смеясь и указывал на него некоторым из сидевших с ним вместе. Когда подали второе блюдо, он велел сменить маленького унтер-офицера, поздравил его лейтенантом и позволил ему занять место у стола, по его новому чину. В радости от такого неожиданного повышения он почти ничего не мог есть. С этого времени все мысли его были заняты только военною службою, и его обхождение с пустоголовыми его товарищами стало свободнее. Он говорил им всем «ты» и хотел, чтобы и они, как его братья и товарищи, также говорили ему «ты». Но они этого не делали, а называли его, как своего наследного принца, не иначе как Ваше Королевское Высочество.
Добрый герцог внутренно радовался, видя в сыне такую преобладающую склонность к военному делу, и, вероятно, представлял себе второго Карла XII в наследнике этого героя.
Будучи сам очень набожен и сведущ в латинском языке, он хотел, чтобы и сын его был хорошо обучен этому предмету. Герцог был воспитан, как Карл XII, знал хорошо Богословие и латинский язык. В Петербурге охотно говорил по латыни с знатнейшими русскими духовными особами. Доктор Богословия и придворный пастор Хоземан, весьма достойный и ученый человек, учил принца Закону Божию.
Для обучения латинскому языку, к которому принц имел мало охоты, был приставлен высокий, длинный, худой педант, Г. Юль, ректор Кильской латинской школы, которого наружность и приемы заставили принца совершенно возненавидеть латынь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
