Композиционно «Трактат о садоводстве» представляет собой набор записей из рабочего дневника, который Иори Накамура вел с тех пор, как стал консультантом по реновации Таити, и до того момента, как ушел с поста координатора правительства. В трактат были включены те записи, которые связаны с применением 9–го артикула Великой Хартии:
«Культура это все множество стилей и приемов жизни, созданных в разное время разными племенами одной человеческой семьи. Культура принадлежит каждому человеку по праву рождения, и каждый сам для себя определяет, что в ней более ценно, а что менее. Человек ограничен в своем культурном выборе только правами окружающих людей на равенство, свободу, безопасность и собственность. Любая попытка ввести иной порядок или иные границы культурного выбора, пресекается высшей мерой гуманитарной самозащиты». (Текст 9–го артикула вынесен в эпиграф ко всему трактату).
Каждая рабочая запись, относящаяся к какому–либо случаю вмешательства Верховного суда или правительства, снабжена более поздним комментарием (судя по датам, все эти комментарии Накамура составлял уже после отставки). Некоторые пометки указывают на то, что окончательный вариант трактата должен был состоять только из комментариев, причем скомпанованных уже не хронологически, а тематически – но это уже область догадок.
Между эпиграфом и основным текстом есть вот такое ориентирующее предисловие.
Иори Накамура «Трактат о садоводстве».
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Практически каждый взрослый человек имеет одну или несколько профессий. Если вы спросите его – он вам перечислит все, кроме одной: той общей для всех нас профессии, которая называется «жизнь». Каждый осваивает эту профессию с самого рождения, и занимается ею до своего самого последнего дня. Из здравого смысла следует, что все взрослые люди должны в совершенстве владеть этой профессией, т.е. прекрасно уметь жить. Но, из повседневного опыта известно, что большинство людей совершенно не умеют этого делать, и тратят жизненный ресурс бездарно и неприятно для себя и для окружающих. Видимо, этот феномен требует какого–то объяснения.
Когда человек длительное время профессионально работает в какой–то сфере, у него в сознании возникает модель предметной области, т.е. упрощенный виртуальный образ системы объектов, событий и отношений в ней. Были попытки создать универсальный алгоритм перевода таких внутренних моделей на общедоступный язык символов – есть целая наука об этом: теория экспертных систем. Мы пока не обладаем универсальным алгоритмом такого рода, но можем сказать, что у экспертов, в ходе обучения, общения с коллегами и наработки личного опыта, формируется общее представление о решении задач в предметной области, называемое или «профессиональным мастерством», или «интуицией», или «эвристикой». Будем называть это словом эвристика, имея в виду не выражаемый словами способ получать готовые решения задач, без экспериментов и расчетов, просто посмотрев на начальные условия. Фермер способен «на глаз» оценить плодородие почвы, металлург – качество отливки, а конструктор – свойства машины.
Эвристики, к сожалению, не безошибочны. Известно, что врачи эпохи Ренессанса, из эвристических соображений, обрабатывали открытые раны горячим маслом, причиняя вред своим пациентам. Французские академики, из тех же соображений отрицали саму возможность падения метеоритов. Агрономы XIX века, пользуясь своими эвристиками, применяли режимы полива, приводящие к засолению и полной деградации почв. О том, какие абсурдные эвристики существовали в сознании средневековых ученых, написаны целые тома – и нет необходимости их пересказывать. Сейчас нам важны не конкретные ошибки, а общий принцип: ошибки и противоречия эвристики нельзя обнаружить и исправить средствами самой эвристики. Это – принципиально неустранимый дефект. Эвристика опирается не на реальный мир, а на его образ, сформированный в сознании профессионального деятеля, и этот образ –стабильная система, которая слабо связана с реальным миром. Этим объясняется замедленное ступенчатое развития европейской науки: грубые научные ошибки устраняются только после того, как уходит поколение, породившее эти ошибки, и уносит с собой свою эвристику, свой вымышленный мир.
Принцип сохранения системных ошибок называют еще «правилом цехового маразма», поскольку впервые он проявил себя в средневековых ремесленных цехах. Технология ремесла там определялась авторитетной коллегией, состоящей из людей, длительное время работавших в отрасли, и лояльных к стереотипным эвристикам (виртуальным матрицам, подменяющим реальный мир), которые застыли в сознании лидеров цеха. Оперативное устранение ошибок возможно только там, где существует конкуренция независимых профессиональных групп, работающих в одной области, при наличии арбитра–потребителя, оценивающего только практический результат работы группы. Отрасли технологии, где применялся такой способ корректировки (т.е. где не было «цехового маразма»), показали колоссальный рост в конце XX начале XXI века.
Перейдем теперь к профессии, которая называется «жизнь». Здесь тоже существуют эвристики, и они накапливаются в некотором информационном континууме, который носит название «культура». Предметной областью культуры является жизнь, поэтому эвристики культуры содержат принципы морали, права, религии, науки, образования, воспитания, семейных отношений, экономики и эстетики. Эвристики культуры имеют дело не с реальным миром, а с идеальными объектами в пространстве «универсалий культуры» (виртуальной матрице, функционирующей по правилу цехового маразма).
Культура в ее классическом виде полностью воспроизводит принципы средневекового цеха. В цехе объявлялись неприкосновенными представления старейшин о свойствах материалов и принципах их обработки. Происходила фиксация дегенеративных форм производства и организации труда. В культуре классического вида неприкосновенны универсалии и принципы морали. Происходит фиксация дегенеративных стилей жизни.
Деятели культуры, равно как и старейшины цехов, опираются на власть оффи. Цеха сушествовали потому, что феодалы подавляли ремесленную деятельность вне цеха. Социальный институт деятелей культуры существует потому, что современные оффи подавляют альтернативные культуры в подвластных им странах. Разница только в том, что цеха поддерживали власть оффи опосредованно (через товарное производство), а деятели культуры поддерживают ее непосредственно – через диктат стилей жизни. В обоих случаях, благополучие старейшин цехов и их покровителей–оффи достигается ценой искусственно созданного неблагополучия продуктивной части общества.
Вроде бы, отсюда логически следует вывод Угарте Армадилло, который толковал 9–й артикул так. Фольклорные культуры (т.е. альтернативные культуры, созданные людьми для регулирования собственной жизни) – находятся под защитой Хартии. Но культура, как особый политический институт, созданный оффи для унификации гуманитарных отношений в своих интересах — подлежит тотальному уничтожению. Она попросту не имеет права на существование «Ni bu yao, bu yao» (что не нужно, то не нужно).
Армадилло и его единомышленники, занимаясь своего рода «культуроцидом», не учли того, что природа (в т.ч., социальная природа) не терпит пустоты. Едва оффи–культура была уничтожена, как на вакантное место унифицирующей эвристики (определяющией систему гуманитарных отношений) стали претендовать разные фольклорные культуры, каждая со своими мифами, обычаями и стремлениями. Конвент ввел бы новую общую эвристику (культуру) - так делали все революционные власти: пуритане Кромвеля, французские якобинцы и советские большевики), но 9–й артикул Хартии содержал абсолютный, ультимативный запрет на подобную унификацию.
Тогда Конвент уточнил толкование 9–го артикула. Фольклорная культура — под защитой Хартии, но лишь в той части, в которой она, по смыслу, не противоречит самой Хартии. Новое толкование было применено к лидерам национальной батакской партии (т.е. к бывшим союзникам Конвента) – за то, что они потребовали учета в артикулах Хартии специфики своей социальной структуры. Лидеры НБП были расстреляны, а Армадилло сказал по этому поводу: «Кусты в парке — это прекрасно, но если они разрастаются и мешают ходить по тропинкам, то приходит садовник с секатором». Сразу встал вопрос: какой регламент у садовника? Допустим, он бездельничает, пока пользователи парка не придут с жалобами на неудобства, а потом берет секатор и учиняет расправу над самым зловредным кустом. Парк, где кусты подстригают по этому принципу, будет выглядеть ужасно. Хороший парковый садовник не дожидается жалоб. Он замечает, где проходят тропинки, любимые пользователями, и регулярно подрезает ветки, растущие в опасном направлении. Ему не приходится выслушивать жалобы, а затем калечить кусты. У него получается красивый парк в английском стиле: тропинки проходят там, где люди любят ходить, а вокруг остается нетронутая природа, которую люди любят созерцать.
