После прибытия этих войск на континент я сразу же последую туда и привезу с собой 10 тыс. солдат, которых наберу в окрестностях Карлскруны. К 25 апреля, надеюсь, у меня появится возможность сноситься с вашим величеством по суше для согласования дальнейших операций.
В Швеции оставляю корпус из 20 тыс. солдат, готовых присоединиться ко мне, если потребует обстановка. Кроме этого корпуса, господин граф Эссен будет иметь под своим командованием дивизию из 25 тыс. солдат, помимо призывников четырех категорий, чтобы можно было довести состав корпуса до 40 тыс. бойцов, если нас вынудят призвать новобранцев. Этому корпусу будет поручено наблюдение за Норвегией и Зеландией.
Надеюсь, ваше величество найдете в составленных Швецией диспозициях недвусмысленное доказательство ее твердой решимости объединить свои интересы с интересами вашего величества…»
Как было не выразить восторга и не ответить словами восхищения:
«Государь, брат мой и кузен. Я собирался отправить почту, чтобы сообщить вашему королевскому высочеству о захвате Дрездена, Гамбурга и Любека моими войсками, а также о полной эвакуации противника из шведской Померании, когда господин Эссен принес мне интересное письмо вашего высочества от 17-го числа со всеми приложениями. Благодарю вас за доверие, которое вы проявляете по отношению ко мне…
Письмо вашего высочества подтверждает мои надежды о вашем скором прибытии на континент. Буду ожидать с самым искренним нетерпением момента, когда мы встретимся, и вы примените ваши выдающиеся таланты полководца в святом деле, за которое мы ратуем.
Большая часть моих сил находится уже на Эльбе, остальные продвигаются туда же, к Дрездену.
Как только ваше высочество сойдете на берег, я поспешу точно указать вам, какие позиции тогда будут занимать армии и какие к тому времени будут произведены передвижения. Прошу вас верить, что день, когда я смогу заключить в объятия ваше высочество, будет одним из счастливейших в моей жизни… Александр».
Александр Павлович находился с наступающими войсками и видел, какое это будет великое подспорье — помощь шведского наследного принца. Сюда, к югу Германии, уже спешил сам Наполеон, которому удалось собрать новую, прекрасно вооруженную, более чем стотысячную армию, и схватка с ним являла для измотанных русских и еще не окрепших прусских войск страшную опасность. Естественно, что развернутое наступление шведов к югу, вдоль реки Эльбы, когда и район высадки для них уже очищен русскими и его не надо брать с боями, — такое шведское наступление расценивалось российским императором как превосходнейший подарок.
Он так и говорил своему генерал-адъютанту:
— Всякий раз, когда речь заходит о наследном принце, не могу не вспомнить, Чернышев, что это благодаря тебе мы получили в союзники искреннего друга и выдающегося полководца. Он мне, признаюсь, сразу пришелся по душе — такой же открытой, как у нас, русских.
Легкая, еле заметная улыбка, пробежавшая по лицу молодого генерал-адъютанта, не укрылась от внимания государя:
— Ну-ну, не смущайся и не скромничай, Александр. Отлично знаю: ты не из тех, кто хвастает своими победами или, что хуже, стремится их преувеличить.
— Осмелюсь признаться вашему величеству, что я подумал сейчас не о себе и своей роли в шведских делах, а о том, что у нас, русских, кроме открытого сердца, существует и поговорка: чужая душа — потемки.
— Иными словами, у тебя, Чернышев, сомнения в искренности поступков наследного принца? — вскинул голову император.
— Пока и поступков нет с его стороны, — решился на откровенность Чернышев. — Маршал Бернадот — храбрый и безусловно честный человек. От сей характеристики не отступлю. Но ведь нынче он — наследник шведского трона. Чтобы вдруг, в одночасье, поднять, по сути говоря, чужую ему нацию на войну, надо указать ей жизненно необходимые цели. Недостаточно заявить: «Хочу победить Наполеона!» — «А может быть, ты, его бывший сподвижник, сводишь с ним прежние счеты и зовешь нас, шведов, умирать ради твоей корысти?» — тут же будет ему в ответ. Покинуть же свои дома, жен и детей, даже пролить кровь, чтобы обрести новые земли, расширить и упрочить страну — это иное дело.
— Так ты хочешь сказать, он вновь заявит о Норвегии? — теперь ухмыльнулся Александр Павлович. — Но священные цели нашей обшей войны, освобождение всей Европы от поработителя — и неуместный торг! Как сие совместить? Разве пристало руководителю нации в такой роковой момент являть собою худший вид расчета и меркантилизма?
— Поверьте, ваше величество, он будет считать и учитывать все, до последнего солдата. И еще припомнит и положит на весы предложенную ему когда-то вами же корону Франции, — закончил Чернышев и слегка зарделся, почувствовав, что о короне и не надобно было бы в сей раз — не императора, а его все же была затея, к тому же и высказанная с известной долей шутки.
Однако Александр Павлович, казалось, пропустил сию дерзость мимо уха — его заботил в данном случае Карл Юхан со своим войском. Неужели и вправду все обернется не как обещано? Да вот же и ветер на море утих, и первые фрегаты с солдатами пришвартовались в Ростоке и Штральзунде, а самого принца нет как нет.
— Не будем предвосхищать события, Чернышев, — произнес Александр Павлович. — Поглядим, какой из тебя пророк.
К несчастью, генерал-адъютант как в воду глядел: торг открылся. И надо же — еще не раздался со шведской стороны ни один выстрел, еще не ступил на землю Померании наследный принц собственною персоной, а свои условия поставил.
Да так решительно, нелицеприятно, что даже Чернышев, казалось, все уже расчисливший наперед, поразился напористости и бескомпромиссности своего недавнего протеже.
В Дрезден прибыл посланец шведского принца и передал на словах российскому императору то, что теперь звучало как непременные условия начала боевых действий.
«Швеция, — выходило в передаче уполномоченного принцем, — ничем не обязана общему делу без предварительного овладения Норвегией. Это — основа наших договоров с императором Александром, которые оставили за ним Финляндию. Далее: договор в Або гарантировал нам в сентябре тридцать пять тысяч солдат. Я, — просил передать Карл Юхан, — ждал их до декабря. Будут ли представлены обещанные тридцать пять тысяч воинов и когда?»
— Господи! — только и воскликнул царь, призывая к себе Чернышева. — Ты был прав в своих предположениях. Но я же дал ему гарантию по поводу Норвегии! Что, открывать боевые действия против Дании, коя теперь нейтральна? Сие означало бы, что нам пришлось бы отвлечь огромное число солдат, которых у нас и так нет. Тридцать пять тысяч обещанных воинов! Да разве не понимает он, полководец, что всех их поглотила моя борьба с Наполеоном в полях России, как и тех, что я не сумел дать корпусу Вальмодена. Однако, если его высочество так уж хочет получить эти недостающие ему десятки тысяч, он может найти их на нашем правом фланге. Я их охотно подчиню ему, если он все же решится прибыть на континент. Да Господь с ним — мы переведем под его командование все имеющиеся у нас силы и сами станем его адъютантами!
