— Так, значит, вы не воюете против шведов? — задал вопрос курьеру Чернышев.
— Как можно, если они получили приказ оборонять свои позиции? — ответил француз. — И потом их королевское высочество — это же маршал Франции Жан Бернадот. Поэтому наша дивизия повернула против пруссаков и русских.
«Я верно поступил, прибыв к наследному принцу, — подумал Чернышев. — Окопы в Штральзунде и эта переписка с Вандамом — неспроста. Наследный принц не собирается изменять союзу с нами. В этом смысле он не обманывает моего императора. Но бывший маршал Бернадот — себе на уме. Как он настойчиво добивается обретения Норвегии! И как он ловко строит свою политику по отношению к тем, к кому он принадлежит по рождению, — к французам.
Наверное, это легко выразить на словах, напомнив ему, что только силой оружия он может обрести громкую славу среди своих бывших соотечественников и обеспечить себе право на французский трон.
Как бы не так! Лить кровь своих сограждан — значит, навсегда остаться в их глазах предателем и палачом. Каким императором или королем он может стать после этого? И разве устрашением и пролитием крови шведов добивается Бернадот права на их престол?
Лишь миролюбием, справедливостью и гуманизмом может быть вымощена дорога к трону. Власть, завоеванная огнем и мечом, непрочна и недолговечна. Кровь обязательно вызовет кровь, жестокость — такую же жестокость, но уже по отношению к тебе, ставшему во главе народа.
Однако ныне идет война. И война не бывает без крови. Так что же, опустить в ножны свой меч, когда враг, топтавший твою землю или угрожавший покорить твой народ, и не помышляет о жесте миролюбия?
Или же рыть окопы и строить оборонительные укрепления в надежде, что гроза пройдет стороной и она заденет, может быть, только твоего соседа, но не тебя самого?
Издавна меч карал зло. Разве не острым копьем сразил змея покровитель всех угнетенных Святой Георгий, именем которого названа самая высокая воинская награда России? Значит, пролитая кровь тоже может быть разной — кровь праведника, вступившегося за сирых и обиженных, и кровь дракона.
Наследному принцу надо помочь сделать выбор не в нравственном смысле, который он уже давно для себя совершил. Выбор между ожиданием, способным ныне привести лишь к новым бедствиям, и решительным действием, имеющим целью покарать и ниспровергнуть зло.
Помощь же моя наследному принцу в сем трудном деле может быть только одна — мои собственные поступки, — заключил свои размышления Чернышев. — Какой же настоящий боевой генерал, за плечами у которого не одна громкая победа, останется равнодушным и совершенно лишенным чувства ревности и соперничества при виде подвигов своего боевого товарища? Разве его лик не обретет вновь огненные черты Марса?»
Уже первые версты похода и первые стычки с неприятелем преобразили наследника шведского престола. И чем далее продвигалась Северная армия, тем грознее становилась ее поступь.
Корпус маршала Удино, насчитывающий семьдесят тысяч человек, пытался вернуть Берлин. Карл Юхан преградил ему дорогу при Гросс-Беерене и нанес непоправимое поражение. Далее последовали победы при Виттенберге и Ютербоге, Рослау, Цане, Торгау… И каждое донесение, которое главнокомандующий Северной армии направлял императору Александру и союзникам, вызывало у него невиданный подъем и новые вдохновения.
Вот уже и фланги северян сомкнулись с лавиной наступающих на врага главных — русской и прусской армий. И как было радостно разделить с ними счастье их победы. Оказалось, в Богемии французские войска были разбиты наголову. Генералы Вандам, Аксо, Гюйо, Гейсберг и принц Рейнский, а также огромное количество офицеров и более пяти тысяч солдат попали в плен.
— Представьте, Александр, этот самый Жозеф Вандам пытался убедить меня в том, чтобы я порвал с Россией и объявил вам войну! За это он обещал мне Финляндию, — вырвалось у Карла Юхана при получении победной реляции от союзников.
— Разве? — Чернышев сделал вид, что незнаком с письмом, которое он в свое время аккуратно запечатал вновь и передал принцу. — Ну, он, увы, не получит за это пальму первенства. Она давно у Наполеона.
И оба расхохотались.
— А знаете, Жан, — вдруг обратился к принцу Чернышев, как обычно называл его в Париже, когда они оставались вдвоем, как были и сейчас в только что отвоеванном Цербсте, — переговоры с противником — не худший вид дипломатии и даже ведения войны. Зачем лишняя кровь, если можно добиться желаемого путем обоюдного соглашения?
— Вот именно, мой друг, я всегда был сторонником разумных уступок, — согласился бывший маршал. — Разумеется, если эти уступки не затрагивают чести. Вот тот же Вандам… Разве не выгоднее мне было с ним договориться о некоем нейтралитете, когда я еще не собрал своих сил для решительного наступления? Но только — не теперь. Теперь, когда под моим началом армия, я также разбил бы и рассеял его войска, как сделали это солдаты моих союзников. Однако вижу, вы о чем-то существенном хотели мне сказать, Александр?
Нежное мозельское вино искрилось в бокалах, стол был уставлен аппетитными кушаньями. Друзья генералы позволили себе небольшой отдых после тяжелого марша.
— Я что-то хотел вам поведать, Жан? — деланно равнодушно переспросил Чернышев. — Ах да, и верно, пришла мне в голову одна пикантная мысль — вызвать на переговоры Бонапарта.
— Что? — вскочил с кресла бывший маршал. — С ним ведь только недавно было заключено перемирие. И что из того? Он снова принялся за свое!
За щегольскими гусарскими усами Чернышева промелькнула довольная ухмылка.
— Простите, Жан, я несколько вас разыграл. Речь о самом младшем из Бонапартов — короле Жероме.
Здоровый и заразительный хохот снова повалил принца в кресло.
— Да вы знаете, милый друг, что этот король — дубина? — не мог остановить смеха Карл Юхан.
— Встречался я с ним и в Париже и в его Касселе. Правда, не так часто. Но визит вежливости с удовольствием ему бы нанес.
— Благо до него рукою подать, миль восемьдесят, не более? — прекратил смех наследный принц. — Вот вы о каком визите и каких переговорах — из пушек по его дворцу и с казацкими пиками наперевес прямо в его будуар?
— Ну, это на крайний случай. За кого вы меня принимаете, Жан? Разве я похож на разбойника, какими пугают в Европе малых ребятишек? — засмеялся Чернышев. — Слово дворянина — сначала попытка переговоров. Ну а если дубина окажется дубиной, я полагаю, ваше высочество разрешит мне действовать по усмотрению. Не так ли?
— Что ж, по рукам! Но учтите, генерал, мы только что перешли Эльбу. Между нами окажется немалое расстояние, кругом — враги, и я при всем моем желании не смогу оказать вам поддержки.
