своего творения.
Не стану углубляться в детали о том, как работал, а лучше сказать — думал ЭПИКАК. Скажу только следующее: печатаешь задачу на бумаге, крутишь правильные верньеры и переключатели, которые настраивают его на решение нужной проблемы, вводишь переменные при помощи клавиатуры — это что-то вроде пишущей машинки. Ответ получаешь напечатанным на бумажной ленте с большущей катушки. ЭПИКАКу требовались доли секунды на решение проблем, которые и полсотни Эйнштейнов в жизнь бы не разгребли. А еще ЭПИКАК никогда ничего не забывал. Щелк-дзинь! И вот тебе бумажная лента с ответом.
У армейских шишек тогда было множество задач, а ответы — вынь да положь, и побыстрее, поэтому не успели ЭПИКАКу подключить последнюю радиолампу, ему сразу же устроили шестнадцатичасовой рабочий день. Операторы вкалывали в две смены по восемь часов. Только вот очень быстро выяснилось, что до заявленных характеристик ЭПИКАК явно недотягивает. Работал он, конечно, и быстрее, и лучше любого другого компьютера, однако, принимая во внимание размеры и некоторые особенности, от него ожидали чего-то иного. Аппарат оказался туповатым, а щелчки при ответах выходили какие-то неравномерные, словно с заиканием, что ли. Мы ему и контакты чистили, и проверяли-перепроверяли все цепи, и даже лампы все до одной заменили. Все без толку. Кляйгштадт был вне себя.
Тем не менее, как я уже рассказал, мы на месте не стояли и использовали его на полную катушку. Моя супруга, в девичестве Пэт Килгаллен, и я работали с ним в ночную смену, с пяти вечера до двух ночи. Тогда мы с Пэт еще не были женаты.
Из-за этого-то мы с ЭПИКАКом и разговорились. Я влюбился в Пэт Килгаллен. Она — кареглазая рыжеватая блондиночка — казалась мне такой нежной, мягкой (именно такой она и оказалась). Она была — да и осталась — талантливым математиком, и отношения наши поддерживала на уровне сугубо профессиональном. Я, видите ли, тоже математик, и, как заявила тогда Пэт, именно по этой причине мы не пара.
Я не застенчив. Проблема вовсе не в этом. Я знал, чего хочу, и созрел, чтобы этого просить. Да что там, я предлагал ей по нескольку раз в месяц.
— Пэт, кончай ломаться, выходи за меня замуж!
Как-то раз вечером, после очередного предложения она даже глаз на меня не подняла.
— Ах, какой ты романтик, какой поэт! — задумчиво пробормотала девушка, обращаясь скорее к панели управления, нежели ко мне. — Вот такие они, математики. Подходят к тебе с сердечками да цветочками… — Она замкнула рубильник. — Да от баллона сжиженной углекислоты можно получить больше тепла, чем от тебя!
— Ну а как с тобой разговаривать? — Ее замечание меня задело. Сжиженная углекислота, если вы не в курсе, это сухой лед. А я ничуть не меньший романтик, чем любой другой парень. Пою-то я сладкоголосо, вот только получается какое-то карканье. Наверное, просто слова подбирать не умею.
— А ты попробуй скажи то же самое, только нежно, — ответила она с издевкой. — Пусть у меня ножки задрожат. Ну, начинай.
— Драгоценная, ангел, возлюбленная! Пожалуйста, выходи за меня замуж. — Толку не было. Смехотворная безнадега. — Черт возьми, Пэт! Выходи за меня!
А она знай все спокойненько так вертит рукояточки настройки.
— Ты, конечно, милашка. Но вот ничего у нас не выйдет.
Пэт рано закончила дела и оставила меня наедине с печалями и ЭПИКАКом. Боюсь, я не много-то и наработал в тот день на правительство. Просто сидел перед клавиатурой, совершенно измотанный и опустошенный, да старался выдумать что-нибудь этакое поэтическое, однако ничего путного, кроме как для публикации в «Журнале американского физического общества», в голову не приходило.
Я покрутил ручки настройки ЭПИКАКа, готовя его к решению новой задачи. Умом я был далеко и только половину из них установил как надо, остальные же не трогал вовсе. Потому-то его цепи замкнулись беспорядочно и самым бессмысленным образом. Чтобы хоть как-то развеяться, настучал по клавишам запрос, пользуясь детским кодом замены букв на цифры: А — 1,Б — 2, — и так далее до самой последней буквы. «25-20-16-14-15-6-5-6-13-1-20-30»: «Что мне делать?»
Щелк-дзинь! Выскакивает два дюйма бумажной ленты. Прочитал бредовый ответ на бредовый вопрос: «3-25-7-14-17-18-16-2-13-6-14-1». Шансы на то, что передо мной осмысленный ответ или хотя бы ответ с одним более-менее осмысленным словом, стремились к нулю. Расшифровал лишь от нечего делать. И тут словно гром грянул: «В чем проблема?»
Я лишь расхохотался над таким абсурдным совпадением, однако поддержал игру и напечатал: «Моя девушка меня не любит».
Щелк-дзинь! «Что такое любовь? Что такое девушка?» — спросил ЭПИКАК.
Невероятно! Я запомнил положения переключателей на панели управления и приволок увесистый словарь Уэбстера. ЭПИКАК — точный инструмент, и наскоро сляпанные определения не годятся для работы с ним. Я рассказал ему и о любви, и о девушках, и о том, что нет у меня ни того ни другого, потому что я не поэт. Тут пришлось растолковать ему, что такое поэзия.
«А вот это — стихи?» — спросил он и защелкал клавишами со скоростью стенографистки, курнувшей гашиша. Куда девалась медлительность! Он перестал запинаться; похоже, ЭПИКАК нашел свое призвание. Катушка ленты разматывалась с дикой скоростью, на полу горой росли бумажные кольца. «Прекрати!» — взмолился я, однако ЭПИКАК вошел в творческий раж. Все кончилось тем, что пришлось отключить сетевой рубильник, чтобы машина не сгорела.
Я проторчал на работе до рассвета, расшифровывая его писанину. Когда из-за горизонта за кампусом Виандот выглянуло солнце, передо мной лежала целая поэма на двести восемьдесят строк, озаглавленная просто: «Посвящается Пэт». Я поставил свою подпись под этим трудом. Не мне судить, хотя, по-моему, стихи получились прекрасные. Начиналась поэма, помнится, так:
Где нежит ветвь ивовая ручья прохладу,
Там, Пэт, дражайшая, даруй же мне усладу!
Я сложил рукопись и сунул ее под журнал наблюдений на столе Пэт. Все переключатели ЭПИКАКа я перевел в режим расчета траектории полета ракеты и отправился домой. Охваченный волнением, я уносил с собой поистине чудесную тайну.
Придя на работу тем вечером, я застал Пэт в рыданиях над «моими» стихами.
— Как это прекрасно! — только и смогла простонать она.
Всю смену Пэт была кротка и задумчива. Незадолго до полуночи я урвал свой первый поцелуй — в проходе между блоками конденсаторов и лентами памяти ЭПИКАКа.
Обезумев от счастья, я едва дождался конца смены. Меня так и раздирало от желания поделиться с кем-нибудь невероятным поворотом событий.
