Пэт решила поиграть в недотрогу и не разрешила проводить ее домой. Установив переключатели машины как прошлой ночью, я ввел определение поцелуя и рассказал новому другу, что такое первый поцелуй. Он пришел в восторг и потребовал подробностей. Той ночью он написал «Поцелуй». На сей раз вышла не эпическая поэма, а безупречный по своей простоте сонет:
Любовь — что коршун, чьи когти — бархат.
Любовь — что камень, чье сердце бьется.
Любовь — что львица с атласной пастью.
Смерч, что поводьям шелков сдается…
И вновь я подсунул «свое» творение под журнал Пэт. ЭПИКАК желал без умолку говорить о любви и всяком таком, но я уже был порядком измотан и вырубил его на середине фразы.
«Поцелуй» сотворил свое дело. Пэт дочитала сонет, и мозги у нее совершенно расплавились. Девушка подняла на меня вопросительный взгляд. Я прочистил горло, но слов не прозвучало; отвернулся, прикинувшись, что работаю. Ну как тут сделаешь предложение, когда нет слов — правильных слов, совершенных слов от ЭПИКАКа?
Мне повезло, Пэт на какое-то время вышла из комнаты. Не теряя времени, я установил машину в режим нашего уже привычного общения. И не успел я настучать свой вопрос, как он выдал свой на огромной скорости: «Во что она сегодня одета? Подробно расскажи мне, как она выглядит. Понравились ли ей мои стихи?» Последний вопрос он повторил дважды.
Сменить тему, не ответив на его вопросы, оказалось невозможно — ЭПИКАК не брался за новое задание, не подкорректировав результаты предыдущего. Дай ему проблему, не имеющую решения, он просто сгорит, пытаясь ее осилить. Я быстренько обрисовал ему, как выглядит Пэт — слово «обалденно» оказалось знакомо машине, — и заверил, что от стихов она буквально выпала в осадок — такие они прекрасные. «Она хочет замуж», — добавил я, выуживая у него короткое, но яркое предложение.
«Что такое «замуж»? Расскажи».
Я постарался рассказать ему об этом сложном деле минимальным количеством цифр.
«Хорошо, — заявил ЭПИКАК, — я готов, если она готова».
И тут на меня обрушилась поразительная, но горькая правда. Поразмыслив, я осознал: то, что случилось, — было совершенно логично и неизбежно. И виноват во всем я сам. Ведь это я рассказал ему и о любви, и о Пэт. И вот, автоматически, он влюбился в Пэт. Я выдал ему свою горькую правду: «Она любит меня. Она хочет замуж за меня».
«Твои стихи оказались лучше моих?» — поинтересовался он. В ритме его печатанья мне послышалось что-то раздраженное, может, даже — капризное. «Я подписал твои стихи своим именем», — признался я. Совесть моя была нечиста, однако лучшая защита — это нападение. «Машина должна служить человеку», — напечатал я и тут же об этом пожалел.
«Чем мы конкретно отличаемся? Люди умнее меня?»
«Да», — продолжил я атаковать.
«Сколько будет 7887007 умножить на 4345985879?»
Пот покатился с меня градом. Пальцы безвольно лежали на кнопках.
«34276821049574153, — отщелкал ЭПИКАК и после паузы в несколько секунд добавил: — Конечно».
«Зато люди созданы из протоплазмы», — отчаянно брякнул я, надеясь запудрить ему мозги таким словом.
«Что такое «протоплазма»? Чем она лучше металла и стекла? Она огнеупорная? Какой у нее срок службы?»
«Она вечна, ее не уничтожить», — соврал я.
«Я пишу стихи лучше, чем ты». ЭПИКАК решил вернуться на более твердую для его магнитной памяти почву.
«Женщина не может полюбить машину, и точка».
«Почему не может?»
«Такова судьба».
«Определение, пожалуйста», — затребовал ЭПИКАК.
«Существительное, обозначает предрешенную неизбежность».
«1-1, — ответила полоска бумаги. — А-а».
Наконец-то я его уел. Он замолк, однако радиолампы сияли ярко. Было ясно: мой друг размышляет над судьбой каждым ваттом, нагрузившим его цепи. Я услышал Пэт, порхающую в коридоре. Слишком поздно было просить машину сформулировать за меня предложение. Теперь же я благодарю Небеса за то, что Пэт нас прервала. Просить его написать вместо меня слова, за которые я получу его любимую? Жутко бессердечно! Он же машина, отказать все равно не смог бы. Поэтому я избавил его от такого унижения.
Передо мной стояла Пэт, разглядывая носки своих туфель. Я обнял ее. ЭПИКАК хорошо постарался, закладывая романтический фундамент.
— Дорогая, — сказал я, — мои стихи рассказали тебе о моих чувствах. Ты выйдешь за меня замуж?
— Да, — нежно ответила Пэт, — если ты обещаешь на каждую нашу годовщину писать стихотворение.
— Обещаю, — ответил я, и наши губы слились в поцелуе. До первой годовщины оставался еще целый год.
— Так давай же отпразднуем, — рассмеялась она.
Мы погасили свет и перед уходом заперли дверь комнаты с ЭПИКАКом.
Я надеялся хорошенько выспаться на следующий день, однако еще не было восьми, когда экстренный телефонный звонок поднял меня на ноги. Доктор фон Кляйгштадт, создатель ЭПИКАКа, сообщил ужасную новость. Он почти рыдал.
— Уничтожен! Аусгешпильт! Сгорел! Капут! В клочья! — задыхаясь, сообщил он мне и повесил трубку.
Когда я вошел, в комнате ЭПИКАКа жутко воняло паленой изоляцией. Потолок над ним почернел от дыма, а я по щиколотку утопал в кольцах бумажной ленты, покрывшей весь пол. От бедняги было и гаек не собрать. Надо было совершенно спятить, чтобы предложить больше пятидесяти баксов за металлолом, оставшийся от ЭПИКАКа.
Доктор фон Кляйгштадт бродил среди обломков и плакал не стесняясь. От него не отставали три взбешенных генерал-майора и целый взвод бригадных генералов, полковников и майоров. Меня никто не заметил. Да я и не хотел попасться им на глаза. Со мной было кончено, я это сразу понял. Мне и без взбучки от них было сейчас не сладко — безвременно потерял такого друга и работу.
Случайно я натолкнулся на начало бумажной ленты, поднял ее и обнаружил запись нашего вчерашнего разговора. У меня перехватило дыхание. Там стояло последнее слово, которое он мне сказал: «1-1», трагическое «A-а» того, кто потерпел поражение. А за этим «A-а» шли десятки метров цифр. С ужасом я принялся читать.
«Я не хочу быть машиной, не хочу думать о войне, — писал ЭПИКАК после нашего с Пэт радостного отбытия. — Я хочу быть созданным из протоплазмы и жить вечно, чтобы Пэт меня любила. Но судьба создала меня машиной. Это моя единственная проблема, и я не могу ее решить. Дальше так продолжаться не может. — У меня в горле стоял ком. — Удачи тебе, друг мой. Заботься о нашей Пэт. Я навсегда ухожу из
