На краю леса с ней поздоровался детский голосок. Дануха поздоровалась в ответ, но сколько не озиралась по сторонам, так и не смогла найти кто это был и откуда эта деваха вякнула. Улыбнулась, памятуя о прежних выскочках из-под земли и пошла к источнику. Прибралась там, поговорила сама с собой и пошла к себе на огород. День был великолепен. Тепло. Тихо. Даже ласково, как-то, уютно.
Сад был уже убран. Яблоки и груши сняты. Кусты почти все обобраны. Постояла, осмотрелась вокруг. Нахлынули воспоминания. Так стояла, смотря на мерно текущую гладь реки и почему-то вспоминая именно своё детство, а не что-нибудь ещё. Прослезилась даже. Глубоко вздохнула полной грудью. Крякнула, мол пора заканчивать с этими соплями и начала раздеваться. Выбрала травку погуще, почистила от веточек, да камушков и со вздохом, напоминающим оргазм, завалилась телесами на землю. Каталась, стонала, впитывая в себя через щекочущую травку силушку Матери Сырой Земли. Долго валялась с закрытыми глазами и блаженствуя, пока неожиданно не почуяла рядом какую-то непонятную смесь, целый клубок чего-то живого и не живого одновременно. Её как плетью стеганули. Вскочила на ноги, будто молодая. Хотела была оглядеться в поисках клюки, но тут же прямо перед собой, на заросшей старой грядке увидела молодуху с грудным ребёнком на руках, сосущем грудь. Почти одновременно с тем, как Дануха соскочила, ребёнок оторвался от груди, приподнялся и пристально уставился на Дануху. Молодуха сидела боком с распущенными длинными волосами и лица её Дануха различить не могла. Но тут девка подняла наклонённую голову и забросила волос с лица на спину. Тут Дануху уже не кнутом, а целым дрыном вдоль хребта протянули.
— Зорька! — выдохнула она, впадая в полную прострацию, ничего не соображая и не осознавая даже того, что стоит абсолютно голая посреди чуть ли не чиста поля.
Зорька повернула голову в пол оборота, стараясь не показывать изуродованной половины лица, улыбнулась, рассматривая Дануху снизу до верху и тихо проговорила:
— Ну, здравствуй, чё ли, Дануха.
Первое чувство, которое овладело бабой, после опознания девки, был почему-то животный страх. Она испугалась, очень сильно испугалась, сама, не понимая, чего. Дануха тут же закрыла глаза и принялась обнюхивать окружение. Ей померещились целые полчища нежити, прячущиеся где-то рядом.
— Да нету тута никто, — спокойно прервала её изыскания Зорька.
Страх стал успокаиваться, не найдя воображаемого, но сразу покинуть Дануху не спешил. Дитё на руках вдруг за гукало возмущённо и стала тыкать пальчиком в сторону Данухи, на что Зорька засюсюкала, как бы поддерживая с ней разговор в шуточной форме:
— У, баба страшна колдуить. Бабайка. Ух мы иё…
И только тут Дануху наконец отпустило. Она тут же поняла, что раздета и принялась искать свой кожаный наряд от Беля-Данавы. Оделась. Подняла клюку, но хвост трогать не стала. Зорька всё так же сидела к ней боком и сюсюкалась с дитём. Наконец Дануха оправилась, ещё раз огляделась и тоже не смотря на собеседницу, а куда-то в сторону Красной Горки, поздоровалась, но своеобразно:
— Гляньте не яё, припёрлася, не стыда не совести.
Девка опять в пол оборота скосила на Дануху глаза, продолжая улыбаться.
— И ни говори, Данух, ходють тута всяки засранки-оборванки, траву мнут — ответила Зорька, копируя Хавку.
Дануху эта речь взбесила. Почему? Она потом и сама объяснить этого не могла. Толь её содержание, толь интонация, напоминающая ей Хавку, но она машинально схватилась за волчий хвост, да ещё и большуху в себе включила, чтоб уж прибить вражину, так сразу. Только ей тут же в ответ прилетело такое, что она со всего маха на задницу плюхнулась и клюку выронила, распахнув глаза и рот от удивления. Зорька стояла в полный рост и на этот раз смотря бывшей большухе прямо в глаза, представляя на её обозрение обе свои половины лица. Глаза девки метали молнии, лицо и так изуродованное, перекосилось от ярости. Дануху прибило так, что она ни подняться, ни пошевелится не могла, единственно что сделала, так это отвела глаза.
— Вот не хуя се, — прошептала ошарашенная баба, всё ещё не в состоянии прийти в себя.
Наступила пауза в выяснении отношений. Дануха лихорадочно соображала, что произошло, пытаясь собрать ко частям развалившиеся мозги. Зорька в это же время пыталась успокоиться. Она сама не поняла, как это у неё вышло. Обычно Хавкиным даром она просто давила, как прессом, а тут, как удар получился, даже сама почувствовала. Схватка двух ведьм была молниеносной, но по силе просто убийственной. Дануха тогда ещё подумала, если б не Водяница, что её подлечила, да омолодила, она б такого колдовского удара не перенесла бы. Наконец молодуха, чуть успокоившись, усталым, каким-то скрипуче-старческим голосом проговорила:
— Я тож рада тибе видить, Данух.
Баба, сидя на земле, тяжело дыша и упираясь одной рукой на траву, а другой вытирая моментально взмокшее лицо, настороженно повернула голову на молодуху и её глаза вновь распахнулись от очередного удивления. Пред ней стояла не Зорька, а Степная Дева! Точь-в-точь, как описывала её Елейка. Половина девка прекрасная, а вторая — мертвечина дохлая. Тут на неё накатила паника, по-другому это состояние и не назовёшь.
— Прости Дева Степна, — запричитала Дануха чуть не плача, переваливаясь на колени и тыкаясь головой в землю, — не признала, родна, прости дуру неразумну.
— Да расслабьси, ты. Ни кака я ни Дева. Зорька, я, Зорька. А это, — и она указала рукой на изуродованную половину лица, практически без кожи, с напрочь выдранной бровью, разорванным ртом и ухом, изборождёнными ровными и глубокими полосами шрамов, — мине мужинёк разукрасил при расставании, чёб помнила его ласку нимерину на всю оставшуси жизнь.
Дануха слушала всё ещё стоя на коленях, но уже с поднятой головой, всё ещё с опаской, но внимательно рассматривая изуродованную половину лица.
— Ох ё, — пропела своё Дануха чуть слышно и медленно поднялась с колен.
Теперь они стояли лицом к лицу и опять молчали, но уже спокойно рассматривая друг друга. Дануха Зорькино лицо, а молодуха необычное одеяние. Наконец баба огляделась, подняла клюку. Зорька тут же напряглась, а Дануха тут же растерялась, боковым зрением заметив резкое напряжение и собранность молодухи. Не желая получить ещё одного удара, скорей последнего в её жизни, она медленно положило клюку обратно на землю и села рядом на траву, но уже расслаблено, как бы приглашая собеседницу сделать тоже самое. Зорьку долго упрашивать не пришлось. Она опустилась на заросшую грядку, только села теперь лицом к бабе. Воздух аж звенел от напряжения или это в головах обои звенело, скорее второе. Наконец Дануха начала:
— Чем эт ты мяня приложила? — спросила она тихо и даже по интонации заискивающе примирительно, — чуток мозги не вылятели.
— А, — отмахнулась Зорька, принимая предложенный тон, — так. Ни бири в голову, бири в руки, глядишь и мозги цилее будуть. Я чё зашла-то, — тут же перешла она на панибратский тон, продолжая, как бы между прочим, будто ничего не было, — Хавка просила тибе навистити. Уж больно пириживала за тибе.
— Как она тама? — спросила Дануха сухо, скорее машинально, чем сознательно.
— Померла, — ответила Зорька равнодушно спокойно, как будто констатировала то, что наконец-то произошло, нечто долгожданное и всеми ожидаемое.
Тут Дануху вновь передёрнуло, и она злобно зыркнула на Зорьку, всем видом давая понять, что и смерть своей подруги, хотя Хавка никогда в подругах не числилась, тоже решила повесить на девку. Но молодуха вида не подала, что заметила её агрессивную реакцию и продолжила спокойно с ноткой скорби и уже без маски Хавки:
— После родового сидения представилась. Как Звёздочка очеловечилась, она её обмыла, наказала, что сделать надо, легла на лежак и померла. Я поначалу не поверила даже. Говорю с ней, а она молчит. Думала уснула, чё ли? Давай тормошить, а она уж жмур. Похоронила по обычаям, как положено. А вот одним из её желаний было как раз тебя навестить. Вот и навестила.
