– Пошли! – сказал он троим предводителям. И чуть не бегом поспешил к повозке, возле которой беседовал с кнесинкой посланник Дунгорм, а на передке, с вожжами в руках, гордо восседала старая нянька.
– Государыня, – сказал он кнесинке, когда Дунгорм и старшины отошли каждый к своим людям. – Мы боимся, как бы на нас опять не напали. Сделай милость, надень снова кольчугу.
Елень Глуздовна молча повиновалась. На ходу расстегнула теплую свиту, сунула ее в руки Лихославу, взяла живо отысканную служанкой броню и облачилась. Волкодав посмотрел на Хайгал, сидевшую на высоком сиденье, и старуха внезапно подмигнула ему. Минувшей ночью, когда он покинул госпожу кнесинку, нянька, истомившаяся у входа, одарила его испепеляющим взглядом и с быстротой хорька юркнула внутрь: что там учинил над ее девочкой бессовестный венн?.. Почему не плачет больше, жива ли?.. Многоопытная бабка, конечно, вмиг поняла, чем кончилось дело. Волкодав трех шагов не успел отойти от палатки, когда Хайгал с той же удивительной прытью вылетела наружу.
– Нагнись! – строго велела она рослому телохранителю. Венн нагнулся. Бабка мигом схватила его за уши и… прошлась сухими морщинистыми губами по его лбу и щекам.
– Спасибо, сынок… – тихо, чтобы не слыхали близнецы, сказала она.
Зато государыня кнесинка с самого утра ни разу не подняла на Волкодава глаз. Трудно смотреть в глаза мужчине, который сумел оградить твое целомудрие пуще тебя самой.
Аптахар первым вернулся из своего отряда, пристроился к Волкодаву и некоторое время молчал, шагая с ним в ногу. Казалось, он что-то обдумывал.
– С самой весны мы с тобой заодно, – проговорил он наконец. – А ведь у меня венн брата убил. Младшенького. Хеггов хвост! Когда это я думал, что буду заодно с венном? А?.. Я тебя спрашиваю!
Волкодаву ответить было нечего, и он промолчал. Он все равно не собирался рассказывать Аптахару, как сам – было дело – смертельно ненавидел сегванов. Всех без разбора. Тоже, кстати, было за что. И как потом, угодив на каторгу, он от этой глупости быстренько излечился.
Аптахар тщательно разгладил широкой пятерней кудрявую бороду, но только для того, чтобы тут же скомкать ее в кулаке.
– Вот что, венн… – сказал он. – Может, нам, когда в Велимор доберемся, взять да и кровь смешать всем четверым? Я, ты, Декша, Мал-Гона… Надо же держаться друг друга. Не против?
Волкодав был не против. Хотя кровное побратимство – дело слишком ответственное, чтобы о нем вот так, с налету, решать. Это родство паче данного предками, потому что его сам выбираешь. И если уж случаются раздоры между побратимами, так о них и через сто лет помнят.
– Дело доброе, – сказал Волкодав. – Только государыню сперва довезем.
А про себя подумал: если и впрямь дойдет дело до побратимства, как бы еще и троим старшинам от Людоедова сынка страдать не пришлось…
– Что-то Лучезаровичи приотстали, – заметил Аптахар, оглядываясь назад. Действительно, Лучезарова чадь, двигавшаяся позади ратников и в некотором отдалении от них, не слишком спешила. Должно быть, гордый Лучезар не желал «глотать пыль», хотя никакой пыли не было и в помине: малоезженая дорога заросла густой жесткой травой. Волкодав посмотрел на своих. Зоркий Лихослав стоял во весь рост в повозке, придерживаясь за передок, и не отрывал напряженного взгляда от границы редколесья. Мели траву длинные, в разноцветную клетку, поневы служанок, и подле каждой девушки шагал отчаянный молодец. Еще десятка полтора воинов держалось около повозки. Случится что, не случится, а только удирать, бросая раненых, – самое последнее дело.
Скальная стена впереди выдавалась в поле этаким мысом, острым и неприступным. По крайней мере, Волкодав, доведись ему нужда карабкаться наверх, поискал бы другое местечко. Красноватые нависающие утесы внушали почтение.
Насколько Волкодав помнил карту, дальше должно было открыться широкое устье ущелья. По словам Дунгорма, это ущелье снаружи выглядело вполне проходимым и длинным, но на деле очень скоро кончалось слепым тупиком. А по другую сторону устья высилась удивительная скала в ровную полоску, бурую с желтым. Обогни ее, и почти сразу окажешься на стиснутой валунами тропинке к Препоне.
Волкодав видел, как дозорные, шнырявшие туда-сюда впереди на проворных конях, свернули за утесистый мыс, скрылись на некоторое время из виду, потом вновь выехали на открытое место и замахали руками, подавая условленный знак: все чисто.
– Ты – венн, я – сегван, – широко и неутомимо шагая, ворчал в бороду Аптахар. – Во имя пупка Роданы, дожили! Побратимство!..
Пеший отряд обогнул острый выступ стены и стал пересекать горловину ущелья-ловушки. Дунгорм не соврал: ущелье в самом деле выглядело славно. Казалось, будто там, подальше, открывается заманчивая долина, просторная и глубокая. Там было полно зелени, а с одной стороны вниз по скалам прыгал пенящийся ручей. Впереди, как сторожевая вежа, высилась полосатая скала.
– Спящая Змея! – с гордостью проговорила Хайгал. Она без труда узнавала родные места, которых не видела пятьдесят лет. Все нынешнее утро Волкодав слушал ее и уже понимал, что мог бы и не расспрашивать Дунгорма, перепроверяя старуху. Сейчас, однако, ему было не до того. Он оглядывался в сторону редколесья, косился на спящего Мыша, убаюканного его мерной походкой, и думал: если бы я был разбойником, я бы… я бы, может, даже прямо сейчас…
Парень-дозорный, ехавший по левую руку обоза, ближе к лесу, и стоявший в повозке Лихослав закричали одновременно. Все головы разом повернулись в ту сторону.
Из леса, из одетой осенним румяным золотом чащи прямо на них скакали всадники. Много. Чуть ли не сотня. И первое, что разглядел Волкодав, были белые берестяные личины, закрывавшие лица. Кое у кого, у тех, что выглядели побогаче, личины были кованые. В том числе у главаря. Главарь этот скакал на великолепном белом коне и размахивал мечом, держа его в левой руке.
Выскочив из леса, отряд нападавших сразу разделился на две неравные части. Та, что поменьше, устремилась за каменный мыс, желая сшибиться с приотставшими витязями. Другая помчалась на пеших. Видно было, как разлетались из-под копыт комки зеленого дерна.
Много ли времени нужно вершникам, чтобы во весь опор пронестись чуть более полуверсты и обрушиться на пешую рать? Совсем немного. Но если в пешем войске никто не начинает бестолково метаться, если каждый шестник уверенно знает, что ему делать, – пешие за это время тоже могут успеть немало. Кнесинку и девчонок живо спрятали за повозку, раненых прикрыли запасными щитами. Лучшие стрелки повернулись навстречу налетающим всадникам и вскинули загодя снаряженные луки. После боя над Кайеранскими топями их ничем уже было нельзя ни удивить, ни напугать. Да и сражаться предстояло не с неведомой ночной силой, а с самыми обычными людьми из плоти и крови. Да еще под ярким солнцем, посреди красного дня. Есть же разница.
