Погоди. Как я выразился?.. «Философ хоронил свою возлюбленную». И, по его словам, положил на могилу белый камень, чтоб отметить место. При эксгумации трупа никакого камня не было. Странно. Саня повел фонариком окрест — нету. Кто-то похитил с могилы… Абсурд! Как вдруг невдалеке под яблоневым стволом на земле высветилось что-то. Подошел: вот он — небольшой, неотесанный, причудливой формы, грязно-белого цвета. Пористый, с выщербинками — отпечатки пальцев установить невозможно… да что я, всерьез, что ли! В невменяемом своем состоянии Анатоль ошибся, положил камень не под ту яблоню…
Саня повернул голову: кто-то подходил к розовато освещенной веранде. Владимир, курит. Саня подошел, поздоровался.
— Добрый день, — отвечал Владимир. — Вчера вернулся поздно…
— Очередная сделка?
— Канителимся со старыми. У вас в кабинете уже света не было. Есть новости?
— Анатоль заговорил.
— Что? Что он сказал?
— В общих чертах то, что мы с вами и предполагали, но…
Сзади из кабинета донесся шорох и голос тетки:
— Саня, чай пить будешь?
Впервые после смерти мужа она его позвала сама!
— Обязательно, тетя Май. Владимир, присоединяйтесь.
— Обязательно, — повторил тот нетерпеливо.
Присоединились и девочки. Всем без исключения тоскливо было в этом доме и жутко. В желто-оранжевый уют абажура выдвинули обеденный стол — декорации те же, а вот действующие лица… одних уж нет, а те далече. Впрочем, Любовь свою в ту далекую (так казалось: годы прошли, жизнь прошла), в ту далекую пятницу он еще не знал.
— Анатоль заговорил, — объявил Саня для всех и уловил общее жадное движение к себе, к своим словам. Возгласы:
— Что он сказал? Что? Что? Что?
— То, что мы и предполагали: Печерскую он не убивал.
— И ты ему веришь? — спросила Юля, а Настя воскликнула:
— А Любашу?
— Верю. На второй вопрос отвечу позже. Дело в том…
— Я бы попросил вас! — начал Владимир со скрытой яростью.
— Да, Владимир, да! Он стрелял в свой кошмар, он признался.
— Больше меня ничего не интересует. — Владимир откинулся на спинку стула, ушел из круга света в свое одиночество, полузакрыл глаза.
— Верю, — повторил Саня. — Но не в его версию. Немотивированную, фантастическую даже. Он считает, что этот пресловутый «мужчина в тумане» не существует в натуре. Его выдумал Генрих.
— Зачем? — изумилась Настя.
— Чтобы отвлечь следствие от собственной роли.
— Какой роли?
— Убийцы.
В остолбеневшей паузе тебя Май заметила ворчливо:
— Нашего идиота постоянно заносит. Сколько его знаю.
— Это что же? — заговорила Настя агрессивно. — С больной головы на здоровую валит?
Простит она своего возлюбленного, не иначе.
— Настенька, он же застал Генриха наедине с убитой — ну что б ты на его месте подумала? Знаете, — добавил Саня нерешительно, — я ему на секунду почти поверил.
— Насчет Генриха?
— Нет. Мужчина этот… какой-то фальшью для меня отдавал этот образ. Но я не мог не верить вашей жене, Владимир. Она-то не ошиблась, она видела. И теперь известно, кто принц.
Владимир широко раскрыл глаза, воскликнув:
— Кто?
— Как ни странно, принц — бывший муж.
— Балерины?
— Балерины. Его опознал Генрих. Более того: из ванной юноша видел Печерскую, подходившую к калитке.
— Ну прямо-таки вездесущий вестник.
— Как? — удивилась Юля. — Он ее узнал и молчал?
— Не узнал. Мелькнула на миг. В зеркале, в тумане… ну, просто прохожая. Вполне правдоподобно: видел год назад — тоже на мгновенье. Мы с ним восстановили подробности: неестественная бледность, губы в яркой помаде, черный ворот плаща… Черный ворот, — повторил Саня машинально, ощутив вдруг, что упустил какую-то мысль. — Но главное — это движение к калитке.
— К моему дому, — уточнила тетка и добавила загадочно: «Мне отмщенье и Аз воздам!» — все поглядели на нее. — Как балерина со своим принцем попали в мой дом?
— Она жила у вас пять месяцев, тетя Май, общалась с мужем, по его словам. Дубликат ключа сделать несложно.
— Зачем? Что им было нужно в моем доме?
— Не знаю. Балерон врет, что не бывал на Жасминовой, а его видели тут год назад именно в день ее исчезновения.
— Не понимаю, — процедил Владимир, — какое отношение ко всему этому имела моя жена.
— Она о чем-то догадалась, что-то заметила.
— Значит, Анатоль утверждает, что застрелил Любу, которая что-то заметила?
— Ничего подобного! Я уже говорил вам: он — орудие в чьих-то руках. Он слышал голос: «Она должна успокоиться в саду. Иди и убей!»
— Кошмар! — прошептала Юля, Настя пояснила:
— Кошмар и есть. Горячечная галлюцинация.
— Я бы так и подумал! — воскликнул Саня. — Но Люба не была в горячке. И тоже слышала. Ее последние слова по телефону: «Я слышу голос. Я должна идти». Так, Владимир?
Он молча кивнул.
— Вот что, дорогие, — заявила тетка. — Отвлечемся от дьяволизма… на ночь глядя. Тут наверняка какое-то недоразумение. Уж больно все неправдоподобно. Уж слишком.
— Слишком, — согласился Саня. — Вроде не страдал суеверием, а теперь… Накануне гибели Люба видела во сне черный предмет, как она выразилась. Ну чем не пистолет? Правда, я своим рассказом навеял, но какие сюрреалистические детали, загадочные. Если их анализировать по Фрейду…
— Черный предмет с глушителем? — перебил Владимир с мучительным сарказмом, возвращая Саню из райского сада-сна в теткину комнату, в ту незабвенную пятницу.
— Да, это обстоятельство свидетельствует о весьма определенных намерениях. Возможно, идея преступления — «Иди и убей!» — тлела подспудно, дразнила издавна, издали — как соблазнительная мечта — и вдруг вспыхнула яркой вспышкой.
— У кого? Про кого вы говорите?
— Не знаю… балерон, компаньон… пока не знаю.
— Но — мотив?
— Мотив скрыт глубоко. Бывший муж до сих пор пылает… то ли ненавистью, то ли страхом… или комплексом вины. Год назад она объявила ему, что ждет ребенка.
— От него? — заинтересовалась тетя Май.
— Говорит: нет. Вообще детей терпеть не может. «Белая рубашечка, красный чепчик», — Саня говорил как по наитию. — Помнишь, Настя, тот голос?
— Загробный! — Настя поежилась.
— В одеждах, в их покрое, в сочетании деталей и красок, — продолжал бормотать он, не вникая, а как будто нащупывая неизъяснимую мысль, — есть нечто символическое, тончайшая психология… например, черный покров — траур. Она любила синее и белое. И зачем-то купила восковой веночек. В четвертом часу. Надо узнать адрес «Харона» и проследить ее маршрут.
Помолчали. Саня нечаянно взглянул на тетку — напротив, в своем кресле с высокой спинкой. Вдруг вспомнилось то лицо с черной полосой на шее. Вспомнилось выразительно, как вьявь. И какую-то несообразность ощутил он в своем воспоминании, какое-то несоответствие… с чем?
— Сань, — робко нарушила Настя молчание, — а кто подкинул туфельку? Анатоль?
— Он отрицает. Ну, если в бреду, в беспамятстве… Так может быть, Настюш?
— Может. «Корсаковский психоз» с нарушением памяти.
— Вот-вот. Ну кто еще рискнет на столь нелепый поступок. Ведь подручных убийцы среди нас нет, а? — попытался он сказать шутливо, а выговорилось уныло. — Я заблудился в собранных фактах, обстоятельствах и деталях. Кажется, еще усилие — и все встанет на свои места, выявляя «заговор зла»… — осекся, внезапно осознав: еще усилие, еще один день, твердил, а Люба погибла. — Люба погибла неслучайно, — продолжал упрямо. — Убийца совершил промах, который ему пришлось исправлять. И я должен догадаться, в чем заключается этот промах.
— Она погибла от рук пьяного маньяка, — сказал Владимир. — Он признался. Если, по вашему мнению, он смог забыть эпизод с туфелькой, то так же смог загнать в подсознание и эпизод с балериной. Он — убийца. И чей еще голос могла слышать Люба из сада?
Владимир говорил так горячо и убедительно, что не поверить ему было нельзя. Все поверили. И Саня — устав от мучительной головоломки. Он только спросил тихо:
— Вы уже получили урну с прахом?
— Она у меня в комнате. Завтра ее замуруют в той стене.
Так вот отчего он сегодня так агрессивен… ему еще тяжелее, чем мне (вдруг открылось Сане), гораздо тяжелее. Он не успокоится никогда. Господи, за что? один и тот же вековечный вопрос. От Сани не укрылось, как вздрогнула и побледнела тетя Май.
* * *
Владимир прав. Прав следователь. Почему я — я один! — сопротивляюсь единственно верной версии? Версии, в которой все несообразности получают объяснение, обстоятельства и поступки выстраиваются в стройный ряд — в свете временного помешательства Анатоля. Который способен на все, по словам проницательного свидетеля. Генрих увидел подходившую к калитке Печерскую и смылся. Юные партнеры на время забыли обо всем, Анатоль, глотнув, вышел из своей комнаты и на крыльце столкнулся с женщиной, которую любил. Год назад она ждала ребенка (от другого?), теперь в глубоком трауре (погребальный венок), и принесла пистолет. «Она пришла умереть», — сказал он. Наверное, мы никогда не узнаем, что произошло между ними — наверное, убийцу ждет «вышка». Несмотря на провалы в памяти! Именно этими «провалами» (как я и предполагал вначале) можно объяснить налет абсурдности происходящего: спокойную усмешку философа за столом под абажуром. Можно объяснить отсутствие некоторых звеньев в тяжкой цепи доказательств. Например, спрятанный где-то пистолет. «При свидетелях пистолетом не размахивал». Вдруг находит, пугается, видит существо, слышит голос, сам зовет из сада умершую возлюбленную (и Любовь выходит), стреляет в свою галлюцинацию. С болезненной хитростью старается запутать меня, подбросив туфельку — поступок, никак не объяснимый с точки зрения здравого смысла. «Корсаковский психоз», тебе объяснили, связанный с нарушением памяти. Доктор прерывает допрос, поскольку и сейчас еще больной может войти в состояние стресса. Что тебе еще надо?
