— Надеюсь, — закончил он, — вы все же усвоили, что широко распространенное представление имеет куда больше лакун, чем твердо установленных фактов.
— Но если отбросить его, то что же останется? — спросил я.
— Не знаю, — сознался Зиллейби. — Но я отказываюсь принимать на веру плохую теорию только потому, что лучшей нет, и не считаю, что отсутствие доказательств — надежный аргумент для отрицания какой-либо другой теории, от кого бы это отрицание ни исходило. В результате я не расцениваю появление Детей как нечто более удивительное, чем существование разнообразных человеческих рас, которые, на мой взгляд, возникли уже полностью сформировавшимися или, во всяком случае, без четкой истории своего происхождения.
Столь жиденький вывод был настолько не характерен для Зиллейби, что я заподозрил наличие у него собственной теории.
Зиллейби покачал головой.
— Нет, — заскромничал он. Потом добавил: — Конечно, человек не может не думать… Боюсь только, что получается нечто совсем уж бездоказательное и далеко не всегда приемлемое даже для самого мыслителя. Например, для такого заядлого рационалиста, как я, крайне тревожно обнаружить вдруг, что ты начинаешь думать о существовании некой высшей силы, распоряжающейся у нас на Земле. Когда я размышляю о нашем шарике, мне начинает казаться, что в нем все более отчетливо проступают черты какого-то очень плохо организованного испытательного полигона. В общем, места, где то и дело на свободу выпускаются новые генетические линии, чтобы посмотреть, как будут они себя вести в нашем развале и беспределе. Наверно, наблюдение за тем, как подопытные существа реагируют на заданные им параметры, должно очень развлекать Наблюдателя. Он изучает, удалось ли ему на этот раз произвести на свет безупречного-разрывателя-на-части или же у него получился очередной разрываемый-на-кусочки. Он любуется прогрессом более ранних моделей и видит, что они весьма преуспели в превращении жизни в кромешный ад для других обитателей планеты. Ах, я же говорю вам, что размышления никогда не укрепляют базу для оптимизма. Вы со мной согласны?
— Как мужчина мужчине, скажу вам, Зиллейби; что вы не только много болтаете, но еще и несете при этом уйму чепухи, которой иногда умудряетесь придать видимость здравого смысла. Случается, это здорово сбивает слушателя.
Зиллейби обиделся.
— Мой дорогой друг, но я же всегда говорю разумно. В социальном смысле это и есть мой главный недостаток. Надо же уметь различать форму и содержание. Вы что же, предпочитаете высказывания с этакой монотонно-догматической напористостью, которую наши слабоумные сограждане принимают, прости их Господи, за гарантию искренности? Даже если бы я попытался следовать подобной манере, все равно в первую очередь надо было бы оценивать содержание.
— Хотелось бы мне знать, — сказал я упрямо, — когда вы сокрушаете идею эволюции человека, имеете ли вы что-то взамен?
— Значит, мои размышления насчет Изобретателя вам не понравились? Мне — тоже, и даже очень. Но по крайней мере, у этой гипотезы есть существенное достоинство — она не менее невероятна, но зато гораздо более содержательна, нежели многие религиозные догматы. А когда я говорю «Изобретатель», то это вовсе не означает, что я имею в виду какое-то лицо.
Гораздо более вероятна научная группа. Мне кажется, если бы группа наших биологов и генетиков выбрала для своих опытов какой-нибудь отдаленный остров, они обнаружили бы много интересного и поучительного, наблюдая за поведением своих подопечных в условиях острого экологического кризиса. А что такое планета, как не остров в космосе? Однако моя, умозрительная спекуляция слишком далека от того, чтобы стать теорией…
Наш обходной путь вывел нас на дорогу в Оппли. Подходя к Мидвичу, мы увидели, как с Хикхэм-лейн вышел какой-то человек, по-видимому, пребывающий в глубокой задумчивости, и пошел впереди нас. Зиллейби окликнул его. Бернард с трудом отвлекся от своих мыслей, остановился и подождал нас.
— У вас такой вид, — заметил Зиллейби, — что можно предположить, будто доктор Торранс вам решительно ни в чем не помог.
— До Торранса я так и не добрался, — объяснил Бернард. — А теперь, видимо, вообще нет смысла его беспокоить. Я тут разговорился с парочкой ваших Детишек.
— Значит, не с парочкой, — мягко поправил его Зиллейби. — Разговор может вестись лишь с коллективом мальчиков, с коллективом девочек или с обеими коллективными личностями одновременно.
— Ладно. Поправка принята. Итак, я разговаривал со всеми Детьми, во всяком случае, я так считаю, хотя мне показалось, что в стиле разговора как мальчика, так и девочки, весьма сильно ощущался привкус манер известного нам Зиллейби.
Зиллейби выглядел весьма польщенным.
— Учитывая, что мы с ними нечто вроде льва с ягненком, мой контакт можно считать вполне удовлетворительным. Контакты на базе образования вообще весьма продуктивны, — сказал он. — Ну и как вы с ними поладили?
— Не думаю, что слово «поладили» точно отражает ситуацию, — ответил ему Бернард. — Меня информировали, мне прочли нотацию, мне дали поручение.
Под конец же на меня возложили обязанность вручить ультиматум.
— Вот как! И кому же?
— Я, знаете ли, сам не уверен, кому именно. Грубо говоря, тому, кто может обеспечить их воздушным транспортом.
Зиллейби поднял брови.
— И куда же?
— Они не сообщили. Куда-то, где они, как я понимаю, будут избавлены от притеснений.
И Бернард познакомил нас с сокращенным вариантом аргументации Детей.
— В общем, все сводится вот к чему, — говорил Бернард. — По их мнению, дальнейшее их пребывание в Мидвиче приобретает характер вызова властям, что не может продолжаться долго. Присутствие Детей нельзя игнорировать, но любое правительство, которое попытается как-то с ними взаимодействовать, взвалит на себя огромный груз политических тягот, если такое взаимодействие состоится, и ничуть не меньший, если оно не состоится. Сами Дети не собираются переходить в атаку и даже не хотели бы находиться в состоянии перманентной самообороны…
— Естественно, — промурлыкал Зиллейби, — в данный момент у них одно желание — выжить, чтобы потом господствовать.
— …поэтому в интересах обеих сторон снабдить их средствами для эвакуации.
— Что означало бы, что они одержали победу, — прокомментировал Зиллейби.
— А с их точки зрения, это ведь, пожалуй, рискованно: всем оказаться в одном самолете… — вмещался я.
— О, поверьте, это-то они продумали! Они предусмотрели уйму деталей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
