— Добрый день, подполковник! — как только мог приветливо поздоровался Зомбах и, сев в кресло, весело спросил: — Что нового в нашем доме?
— Если нашим домом считать Германию, — улыбнулся Мюллер, — новости должны быть у вас.
— Кое-что есть, кое-что есть, — сказал Зомбах.
— А здесь ничего особенного, — небрежно сказал Мюллер. — Разве вот удалось ликвидировать большой склад бензина на одном подмосковном аэродроме.
— Это замечательно! — восторженно воскликнул Зомбах и без паузы, верный своей манере в отношениях со своими людьми действовать напрямик, сказал: — В общем, нам пора подписать мир.
— Что-о-о? — удивленно протянул Мюллер,
Зомбах рассмеялся,
— Не то, не то. Мир надо подписать нам с вами.
Мюллер выжидательно смотрел на Зомбаха и молчал. Он пытался угадать, откуда подул такой ветер. То ли сбывается то, о чем писали ему его друзья, что Канарис уже не в фаворе у Гитлера и капитулировал перед Гиммлером? Если это так, тогда это новое в Зомбахе идет от самого Канариса. То ли Зомбах, находясь в Берлине, сам разнюхал ситуацию и счел за лучшее быть с ним, Мюллером, заодно и жить с ним в ладу. Так или иначе, Мюллеру это было приятно.
— Мне досадно, что за вашим предложением, полковник, стоит признание состояния войны между нами, — одобрительно сказал Мюллер. — Мне это состояние удовольствия не доставляло.
— Мне тоже, — подхватил Зомбах. — Я искренне хочу прекратить все это и хочу откровенных отношений с вами во всем. К этому нас обязывают не только чисто формальные обстоятельства службы. Перед лицом крупных событий, которые переживает наша страна, мы не имеем права быть мелочными. Действительно, мы делаем одно общее дело, и оно не должно страдать оттого, что мне нравится утка с яблоками, а вам — яблоки с уткой, — Зомбах рассмеялся, но ровно настолько, чтобы не нарушить серьезность беседы.
— Я целиком с вами согласен, — сухо проговорил Мюллер. — Я много и болезненно думал о наших отношениях, и моя вина, может быть, в том, что я первый не заговорил с вами об этом. Но меня удерживало то, что я здесь все же на положении второго работника, а дисциплина есть дисциплина.
— Не будем, подполковник, делить и это, — сказал Зомбах. — . Когда речь идет о работе второго отдела, вы здесь первый человек, а не я. Это естественно. Ведь я всю жизнь посвятил разведке как таковой и, покаюсь, к диверсиям относился как к работе второго сорта. Это беда, я думаю, целого поколения абверовцев, которые выросли в пору, когда фюрер только начал поднимать Германию и когда нашей задачей было знать, что думают о нас в окружающем мире, но никак этот мир не раздражать. Мы узнавали все, что нужно было фюреру. И я горжусь, что участвовал в этом. Но новое время рождает и новые задачи. Многие из нас и войну считали не больше как продолжением разведки, только с применением оружия, а война — это гигантская и длительная диверсия.
Зомбах много думал обо всем этом, когда летел из Берлина. Он знал, что этот разговор с Мюллером произойдет, и искренне хотел разобраться в причинах своей неприязни к своему заместителю, чтобы в разговоре с ним не петлять и не изворачиваться, на ходу подыскивая аргументы и объяснения.
Внимательно слушая Зомбаха, Мюллер продолжал думать об одном: откуда же так сильно подуло на полковника?
— Вы видели шефа? — прямо спросил Мюллер. — Конечно. Я летал по его вызову.
— Ну как он?
— Как обычно, может быть, только более усталый.
— Да, ему не позавидуешь.
— Однако мозг у него не устает никогда, — возразил Зомбах. — Грандиозный ум. Для меня всегда удовольствие слушать его.
— Как он оценивает военную обстановку? — спросил Мюллер.
— Специального разговора на эту тему у нас не было, — ответил Зомбах. — Но его оптимизм и энергия, его веселость говорили об этом без слов. Вообще абвер, как всегда, на посту. И очень полезно побывать там, почувствовать атмосферу большой напряженной и многосторонней деятельности.
— Все же картина не та, что в тридцать седьмом — тридцать девятом, — с несколько грустной интонацией заметил Мюллер.
— Не скажите! — Зомбах замолчал, всем своим видом давая понять, что он знает нечто очень важное.
— Ну как же? Польша и все Балканы теперь целиком на плечах гестапо! — Мюллер пробовал раззадорить полковника на более откровенный разговор.
— Но разве в Польше или, не дай Бог, в Греции сейчас главный узел событий? — улыбнулся Зомбах. — Таким узлом не является сейчас даже интересующая нас с вами красная Москва.
— Ну, положим, коммунисты остаются для нас врагом номер один, — решительно заявил Мюллер. — Если бы это было не так, я сбежал бы отсюда на другой день.
— Мы должны, подполковник, делать свое дело. Вы слушали позавчера речь Геббельса?
— С середины. Но в ней ничего нового не было. Уверенность и еще раз уверенность — это мы уже слышали не раз.
— Не скажите, не скажите, — заметил Зомбах с той же интонацией, которая давала понять, что ему известно гораздо больше, чем мог узнать Мюллер из речи Геббельса.
Но сколько ни пытался Мюллер растрясти Зомбаха и заставить его проговориться, из этого ничего не вышло. Разговор их закончился вполне дружественно.
— Я хочу только знать, что вы делаете, — сказал Зомбах, — вмешиваться в ваши дела я не буду. Кесарю — кесарево. И буду вместе с вами радоваться вашим успехам.
— У меня есть предложения о некоторой перестройке работы аппарата, — сказал Мюллер. — Вы можете уделить мне внимание, скажем, завтра? Я представлю вам свой план.
— С удовольствием, хоть сегодня…
Когда Зомбах ушел, Мюллер уже не испытывал того приятного чувства, которое возникло у него в начале их разговора, когда он увидел, что полковник делает поворот на сто восемьдесят градусов. Главным, что погасило это чувство, была уверенность Зомбаха. Мюллер слишком хорошо знал этого человека, его железную последовательность во всем, что было его работой, чтобы поверить, что он сделал такой крутой поворот только потому, что ему это подсказали. Нет, нет. Зомбах что-то узнал, и очень важное, и, надо думать, узнал от Канариса, а тут всегда следует ждать какую-нибудь дьявольскую хитрость. И еще одно очевидно: кое-кто явно торопится лишить Канариса фавора у Гитлера. Пока Канарис во главе абвера, он прежний всемогущий Канарис.
Утром Мюллер представил Зомбаху свой план. В организационном отношении он сводился к тому, что от всех дел, проводимых Мюллером, отстранялись некоторые сотрудники, в их числе и Рудин.
Зомбах просмотрел план и поднял на Мюллера вопросительный взгляд.
— Но при такой структуре вам будет очень трудно. В два раза по крайней мере повысится загрузка каждого вашего человека. Да и себя вы не щадите.
