— Вашего приговора, господа присяжные заседатели, ждет нетерпеливо и жадно целая Россия, — начал защитник. — Из душной, тесной залы этого заседания он вырвется настоящим вестником правды, вестником разума. Обычная формула вашей присяги «приложить всю силу разумения» превращается, таким образом, в настоящий подвиг, в торжественный перед лицом всего русского общества обет напрячь все ваши духовные силы, отдать их без остатка на разрешение этого злополучного и темного дела.
Разбирая детально неосновательность обвинения против вотяков, основанного на оговорах и пустых слухах, Н. П. Карабчевский коснулся в своей блестящей речи всех замеченных им несообразностей этнографического характера. Все улики в этом деле, по его мнению, ничтожны и должны рассыпаться в прах при первом же прикосновении к ним. Защита вовсе не призвана ставить свою собственную гипотезу на место гипотезы обвинения — что это «дело вотяков», — но почему же не заметить, что при некоторых подходящих условиях была возможность «подделать» труп так, чтобы после вина падала на ни в чем не повинных вотяков.
Все неблагоприятные свидетельские показания защитник подверг искусному анализу и, освещая их с своей точки зрения, указал на полную их несостоятельность.
— Вы, как бесхитростные люди, — говорил присяжным заседателям Н. П. Карабчевский, — можете, однако, задаться вопросом: слухи, говор, молва — откуда все это? Пожалуй, нет дыма без огня и — добрая слава лежит, а худая бежит… Смею вас уверить, что молва и сплетня живут гораздо более сложной психической духовной жизнью, нежели это может показаться с первого взгляда. Тут одной народной мудрости мало. Вопрос ждет еще своего великого психолога и исследователя. Мне кажется, что до первоисточника молвы труднее докопаться, нежели до центра земли. Возьмем хотя бы следующий исторический пример. Знаете ли вы религию чище, гуманнее, возвышеннее в своих основах, нежели христианство? Нет! Допустите ли вы, христиане, чтобы вас можно было заподозрить в принесении человеческих жертв? Нет. Но вы были заподозрены в этом; вас жгли и мучили, и легенда о ваших тайных изуверствах коварно облетела весь языческий мир! Под руками у меня сочинение известного апологета, защитника христианства Тертулиана, писателя конца второго века, учителя святого Киприана, чтимого и нашей Церковью. Некогда язычник, он впоследствии страстно предался учению Христа и со всем пылом своего пламенного красноречия оборонял христианство от диких нападок язычества. В своей «Апологии христианства» он, между прочим, пишет следующее: «Говорят, что во время наших таинств умерщвляем дитя, съедаем его (это приписывали, в этом обвиняли чистых последователей Христа!) и после столь ужасного пиршества предаемся кровосмесительным удовольствиям, между тем как участвующие в пиршестве собаки опрокидывают подсвечники и, гася свечи, освобождают нас от всякого стыда…»
Можно ли себе представить «молву», «народный говор», идущий далее в своей чреватой гонениями и всякими бедами клевете?..
«Молва питается единственно ложью, молве не может верить умный человек, — заканчивает Тертулиан, — потому что он никогда не верит тому, что сомнительно». Вы, господа присяжные заседатели, также, надеюсь, не поверите подобной «молве».
Подобно вам, я вижу подсудимых в первый раз; как и вы, я не руковожусь иным побуждением, кроме страстного желания открыть истину в этом злополучном деле, и не во имя только этих несчастных, но и во имя достоинства и чести русского правосудия я прошу у вас для них оправдательного приговора, — закончил Н. П. Карабчевский.
Речи остальных защитников были непродолжительны, но также отличались страстностью и старались разрушить грозное обвинение.
Присяжные заседатели совещались около часа и признали всех подсудимых невиновными.
Оправдательный приговор был встречен с редким единодушием. Публика была растрогана, и многие плакали. Талантливым защитникам была устроена овация.
ДОМАШНЯЯ ДРАМА
Весной 1902 года в Петербурге в квартире дворянки Н. Д. Андреевской неожиданно произошел трагический случай. Поссорившись с мужем госпожи Андреевской, племянник ее, В. Богданов, выхватил из кармана револьвер и сделал в него пять выстрелов. К счастью, во время это «расстреливания» Богданов был в высшей степени взволнован и выпускал пули в своего противника, нисколько не целясь. Благодаря этому, из пяти пуль только одна попала в Андреевского и слегка ранила его в спину.
На следствии оказалось, что Богданов, 19-летний юноша, учился в университете и проживал у своей тетки. Последняя была уже в преклонном возрасте, но это тем не менее не помешало ей после смерти своего мужа вступить во второй брак с дворянином Андреевским. Новый муж ее оказался беспринципным человеком и, не стесняясь жить на ее средства, повел разгульную жизнь. Совершенно игнорируя жену, он грубо обращался с ней и особенно недолюбливал ее племянника-студента. Последний платил ему той же монетой и открыто восставал против его предосудительного поведения.
14 марта к госпоже Андреевской наведалась одна из ее знакомых. Сам Андреевский в это время был в нетрезвом состоянии и, придравшись за что-то к жене, стал осыпать и ее, и ее знакомую грубой бранью. Под конец издевательство его дошло до таких размеров, что обе женщины начали рыдать.
На шум вскоре вышел из своей комнаты и племянник.
Узнав, в чем дело, он в высшей степени возмутился.
— Пора перестать вам выносить вечные оскорбления Андреевского… надо жаловаться мировому судье, — сказал он тетке
Рассвирепевший Андреевский заодно уже набросился с бранью и на студента.
В результате произошел крупный скандал, и, потеряв самообладание, племянник стал палить из револьвера в мужа своей тетки…
Зимой 1903 года В. Богданов предстал перед присяжными заседателями по обвинению в покушении на убийство.
— Признаете ли вы себя виновным? — задал ему председательствующий обычный вопрос.
— Да, я виновен, но только не могу с уверенностью сказать — желал ли я убить Андреевского, когда стрелял в него… утверждаю только одно, что я действительно был выведен из себя его поведением, — ответил подсудимый.
Среди других свидетелей в суд был вызван и сам потерпевший. Человек неопределенных лет, с вульгарной внешностью, он не производил особенно благоприятного впечатления. По его развязному объяснению, он женился только потому, что «старушка была богата, а ей было скучно». Браком этим, очевидно, возмущался ее племянник, который с первых же дней свадьбы стал во враждебные отношения к Андреевскому.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
