Впрочем, инь‑Ксорирен приняла извинения магоклона за почти‑опоздание благосклонно. По крайней мере, внешне. И насколько о её сомнительной искренности мог судить призывной конструкт, обладающий копией Атрибута своего создателя, но транслирующий сигналы с неизбежным огрублением. Говоря конкретнее, через магоклона Мийол «читал» Ламину примерно так же, как если бы сидел на его месте, но обладал Атрибутом, даже не дотягивающим до второго уровня. Слабо и лишь в самых общих чертах.
А потом квинтет на сцене, дополненный флейтой в руках самой Каллиони до секстета, заиграл вступительную тему, и проблема «чтения» принцессы Ксорирен временно утратила свою актуальность. Та обратила внимание на сцену и от приглашённого, очевидно, ждала того же.
Ещё пару лет назад Мийола могла немагическим образом заворожить сложная слаженность этих звуков. Классическая, глубокая простота, вечная в своей гармонии – да, она была прекрасна, как только может быть прекрасна мелодия, что вобрала опыт тысяч лет и труды миллионов музыкальных талантов. А в доме удовольствий господина Ишеззара её вдобавок очень и очень умело исполняли настоящие профессионалы. Первая и вторая каэли (смычковые инструменты вроде скрипок), арбесс (помесь гитары с гуслями), ситтош (ксилофон – но много более сложный, трёхпанельный, с набором стеклянных колоколов) и ударник в центре небольшого стада разноразмерных барабанов. Плюс флейта, она же солистка‑Каллиони.
Они творили почти что волшебство, причём без всякой магии – если не брать в расчёт талисманы усиления звука, выстроенные в единую систему на раме меж сценой и залом.
Они опоздали.
Ныне впечатлить Мийола хорошей, но всего лишь чисто акустической музыкой могли бы лишь настоящие виртуозы. Да и то…
Ещё до того, как Ригар прорвался на уровень специалиста – почти сразу после расставания с Жабьим Долом – он хотел не просто рассказывать о Земле с опорой на воспоминания Сёвы… нет! Он хотел показать её. И получил такую возможность, как только разобрался с принципами построения поддерживающих ритуалов. Даже слабенькие, небольшие и короткие иллюзии, что он мог создавать заклинанием второго уровня, при помощи ритуалов становились сравнительно крупными (и удобными для просмотра), да и в длительности сильно подросли. До полутора‑двух часов. А за такой срок уже можно показать многое .
Или дать послушать. Иллюзии второго уровня позволяют демонстрировать не только образы, но и звуки. Прямо из памяти. Причём, поскольку звуковые иллюзии менее затратны, через ритуальное усиление можно закатывать концерты часа на три. Что он и делал. Ругаясь на дурное качество низкоуровневых иллюзий и несовершенство отображения звука. Но даже сквозь все препятствия маготехнического свойства уже лилась, звала, гремела и плакала такая музыка, какой Мийол не просто не слышал – он даже не думал, что подобное вообще может существовать.
Когда отца инициировали жизнью и гибкостью , концерты‑из‑памяти пришлось оставить. Стало просто негде гравировать нужные чары. О чём жалели все, не исключая даже Щетину.
А потом Ригар стал специалистом. Сразу же гравировал пятисимвольную Улучшенную Двусоставную Иллюзию , после чего с хитрой улыбкой сказал что‑то про «крутить цветное кино».
И показал такое, что просто голова кругом.
Улучшенная Двусоставная Иллюзия позволяла не только совмещать изображение и звук – она ещё качество того и другого улучшала. Причём серьёзно. Отец продолжал ругаться, уже на то, что в буквальном смысле «крутить кино» не имело смысла, без перевода‑то; к тому же масса всякого, что он обзывал культурным контекстом , со свистом пролетала мимо – трудно поразить зрителя чем‑то таким, что он попросту не понимает.
Но музыка перевода не требовала. А контекст оказался объясним в нескольких словах:
– Технические средства обработки звуков позволяют относительно просто достигать трёх ключевых моментов. Во‑первых, создавать неестественные звуки и эффекты. Здесь у техники над магией нет превосходства – я запросто воспроизвожу простой третьеуровневой иллюзией даже очень хитрые акустические переходы, причём не из памяти, а чистым волевым контролем. Во‑вторых, техника позволяет точную обработку звука с многократной перезаписью на внешнем носителе. Эффекты студийных записей, возможность довести аранжировки до сияющего блеска. Здесь у техники над магией также нет радикального превосходства… хотя возникают заметные сложности. Ибо всерьёз работать с чем‑то таким можно лишь на уровне эксперта и выше, а маги высоких уровней обычно находят более важные дела, чем совершенствовать «мёртвую» запись. Они ценят атмосферу живых концертов, поскольку каждый предоставляет неповторимый опыт, да ещё аурная чувствительность позволяет погружаться в действо, словно в первый раз. И тут у нас возникает третий момент. Техника позволяет транслировать музыку, и живую, и в записи – так, что одномоментно её могут слушать хоть миллионы. Особо выдающиеся записи крутить в прямом смысле миллиарды раз. Вот это и становится тем ключевым отличием, которому магии нечего противопоставить. Это позволяет построить – за счёт денег сотен миллионов слушателей – сущего монстра. Огромную всепланетную индустрию развлечений, вливающую в создание, изменение, совершенствование музыки – и не только её – поистине гигантские средства, позволяет ускорить обмен идеями и мелодиями, позволяет свободно скакать на плечах у гигантов и гениев всех времён, начиная с классиков симфонической музыки и заканчивая современниками. А теперь… Иоганн Себастьян Бах, токката и фуга ре минор, рок‑обработка «Sinfonity».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ригар положил руки на ключ поддерживающего ритуала. Закрыл глаза, полностью погружаясь в воспоминания.
И на несколько минут мир вокруг Мийола исчез…
– Ну, как вам? – спросила у магоклона Ламина, когда первое отделение концерта подошло к концу. Глаза её сверкали заметно ярче и слегка покраснели; последней песней Каллиони выбрала лирическую балладу о разлуке.
– Миленько, – ответил магоклон.
– И только? Хотя… – лёгкий, почти искренний вздох. – Мужчины!
– При чём тут мой пол? – словно бы слегка обиделся Мийол. – Настоящая музыка способна тронуть сердце любого разумного, имеющего уши. Но… если хотите, я могу дать развёрнутый анализ услышанного.
– Хочу. Дайте.
– Ну что ж. Начну с качества исполнения. Уровень достойный, хотя не блестящий. Огрехов недостаточной сыгранности нет, но имеет место зажатость. Музыканты – особенно это касается первой каэли и ударника – слишком много думают о том, как бы не уронить планку и не вызвать неудовольствия публики. Отсюда техничность, прикрывающая недостаток искренности. Я был бы рад тайком подслушать их репетиции, там игра должна быть… поживее.
«И это правда. Сидя в двадцати шагах от сцены, трудно не уловить связанностью особый сорт напряжённости в музыкантах… а затем сыграть взыскательного ценителя».
– Продолжайте, – кивнула инь‑Ксорирен. Губы её слегка дрогнули, словно она хотела их поджать, но удержалась.
– О солистке. Своего прозвища Медоголосая заслуживает в полной мере: её сопрано имеет невысокую силу, но большую чистоту и мягкость. Жаль, что она лишена уникального тембра, а также излишне любит собственный голос, отчего сдерживается. Не прикладывает усилий даже там, где это могло бы раздвинуть пределы доступного. Если бы Каллиони шла стезёй Воина – она не использовала бы Усиления краткого.
– Ясно.
– Ну и напоследок. Репертуар. Дурного слова не скажу, всё отработано многократно. Но… он однотонен. В нём даже с лупой не сыскать тематических контрастов. Любовь, любовь, снова любовь и под конец – любовь. Это прекрасное чувство и вариации отношений отражены в песнях, однако заедать липовый мёд гречишным, а затем медовухой запивать… этак можно и слипнуться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Быть может, вы ещё и подскажете Каллиони способ улучшить выступления? – повернулся к паре Ламины и магоклона гигант, превосходящий ростом Мийола на голову. Его массивная, перевитая мышцами фигура выдавала принадлежность к клану Рафсайид. И давила, давила одним только присутствием. – А, уважаемый эксперт? Что скажете?
