в партии довольно популярно, хотя недавно его считали национальным позором и катастрофой. Однако оно дало хорошие результаты в Дальних Хряках и после приложенных усилий благотворно сказалось на Нижних Хлябях. Быть может, тайное голосование поможет как следует поднажать всем вместе; так что, несмотря на катастрофу и национальный позор, некоторые считали его весьма консервативной мерой. Рассчитывали, что избранию Мельмотта оно будет способствовать очень существенно.
Читая в ту пору консервативные газеты и слушая консервативные выступления в округе, всякий (по крайней мере, всякий, кто настолько далек от жизни, что не знает цену таким словам) вообразил бы, что от избрания Мельмотта зависит судьба Англии. В пылу сражения на все нападки противной стороны отвечали громогласными панегириками. Враги обвиняли Мельмотта в крахе некой европейской страховой компании, которую он якобы полностью разорил, заработав на этом огромный капитал. Утверждалось, что каждый шиллинг, привезенный им в Англию, украден у акционеров компании. «Вечерняя кафедра» в своих разоблачениях назвала компанию парижской, хотя, как известно, ее штаб-квартира располагалась в Вене. Разве такая оплошность не доказывает, что в мире современных финансов нет никого честнее мистера Мельмотта? А две другие газеты, воюющие с Мельмоттом, разошлись в крайне существенном вопросе. Одна объявила, что на самом деле никакого состояния у Мельмотта нет, другая – что он сделал состояние на деньгах несчастных акционеров. Разве такое противоречие не разоблачает беспочвенность всех нападок? Может ли быть что-нибудь более жалкое, более лживое, более гнусное, более себе противоречащее – короче говоря, более «либеральное», чем эти атаки? Отсюда естественно вытекала непреложная вера (по крайней мере, консервативных газет), что мистер Мельмотт скопил огромное состояние и в жизни не украл у акционеров и одного шиллинга.
Победные нотки звучали в устах соратников Мельмотта еще и потому, что их ободряла неожиданная помощь извне партии. Мистера Мельмотта поддерживал «Утренний завтрак», орган отнюдь не консервативный. «Утренний завтрак» поддерживал великого человека не за политические взгляды (как заметил один известный автор этой газеты, великий человек, возможно, еще не уделил должного внимания разделяющим страну партийным вопросам), а за его коммерческое положение. Едва ли кто-нибудь из современников понимает коммерческие вопросы эпохи лучше мистера Огастеса Мельмотта. В какой бы части мира он ни приобрел свой коммерческий опыт (ибо враги постоянно напоминали, что Мельмотт не англичанин), теперь он избрал Лондон своим домом и Великобританию своим отечеством, так что для страны лучше, чтобы он заседал в британском парламенте. Такие доводы приводил «Утренний завтрак». Это было очень на руку, тем более что, по уверениям других газет, его избрание в парламент стало бы для Англии позором. Страсти накалялись. Честные хорошие люди, по-настоящему любящие свою страну, джентльмены, унаследовавшие незапятнанные имена великих предков, разбрасывали деньги направо и налево и с искренним жаром боролись за то, чтобы Мельмотта избрали в парламент как главного поборника консервативных финансовых интересов Великобритании!
Один человек в стране свято верил, что для славы Англии нет ничего важнее, чем избрать мистера Мельмотта от Вестминстера. Человек этот, безусловно, был очень невежествен. Он ничего не знал о политических вопросах, волновавших Англию в последние полстолетия, – и ровным счетом ничего о политической истории, которая сделала Англию тем, чем она стала полвека назад. Имена Гемпдена, Сомерса и Питта ничего ему не говорили. Вероятно, он не прочел ни единой книги. Он ничего не знал о работе парламента, о государстве, в жизни не задумывался, какая форма правления лучше. Ему не приходило в голову поразмыслить, как деспотическая монархия или федеральная республика затронули бы его собственные интересы; возможно, он не понимал смысла этих слов. Однако он твердо верил, что Англия требует и должна требовать избрания мистера Мельмотта. Этим человеком был сам мистер Мельмотт.
Все происходящее окончательно вскружило Мельмотту голову. Ему и раньше хватало дерзости для очень опасной игры, но теперь он утратил всякую осмотрительность. Он без стеснения говорил о себе как о человеке, который должен представлять Вестминстер, а о противниках – как о своекорыстных людишках. Он разъезжал по Вестминстеру в открытой карете с лордом Альфредом по левую руку и таким выражением на лице, будто Вестминстер недостаточно для него хорош. Он даже намекнул некоторым политическим соратникам, что на следующих всеобщих выборах будет баллотироваться от Сити. Полгода назад Мельмотт лебезил перед любым лордом – теперь осаживал графов и третировал герцогов, но притом все видели, что он бесконечно гордится вхожестью в их избранный круг и совершенно не понимает, как высоко звание английского джентльмена. И чем больше он о себе мнил, тем развязнее становился, так что даже лорд Альфред почти чувствовал искушение вернуться к безденежью и свободе. Возможно, на кого-то его грубость производила желаемое действие. Некоторые признают за окружающими цену, которую те сами себе назначили; они верили в величие Мельмотта из-за его фанфаронства и подставляли тыльную часть под пинок оттого лишь, что он занес ногу. Мы все знаем людей этого сорта – и то, что их как будто становится все больше. Однако в целом такое поведение вредило новоявленному политику, и самые ревностные сподвижники Мельмотта обсуждали между собой, что пора бы ему на это намекнуть.
– Не может ли лорд Альфред с ним поговорить? – спросил Досточтимый Бошем Боклерк. Член парламента, один из вождей своей партии, прекрасно знавший округ, состоятельный и связанный узами крови с половиной консервативных фамилий страны, он расшибался в лепешку ради великого финансового монарха и трудился, как раб, ради его победы.
– Альфред сам его побаивается, – ответил Лайонел Луптон, молодой аристократ, тоже член парламента. Ему привили мысль, что партии необходимо присутствие Мельмотта в парламенте, однако он пожертвовал бы охотой в Шотландии, лишь бы не провести день в обществе Мельмотта.
– Что-то надо делать, мистер Боклерк, – сказал мистер Джонс, главный партнер очень богатой строительной компании в округе. Мистер Джонс и сам подумывал пройти в парламент, но никогда не забывал своего места. – Он наживает себе личных врагов.
– Самодовольный индюк, – пробормотал Лайонел Луптон.
Решили, что мистер Боклерк поговорит с лордом Альфредом – они давно приятельствовали и к тому же состояли в родстве.
– Альфред, – сказал как-то в клубе избранный ментор, – хорошо бы вам поговорить с Мельмоттом о его манерах.
Лорд Альфред резко повернулся и глянул собеседнику в лицо.
– Мне жалуются, что он ведет себя оскорбительно, – продолжал Боклерк. – Не может ли он держаться немного мягче?
Лорд Альфред ответил почти шепотом:
– Если вы спрашиваете меня, то я думаю, не может. Если свалить его и потоптать ногами, он, возможно, умерит гонор. Иного пути я не вижу.
– Так вы не станете
