забыла про него, - произнесла Люсичка.
- А вот он про тебя помнит, - сказал инженер, внимательно глядя на неё, - хорошо помнит, он сказал Папе, что от меня пахнет твоими промежностями.
- Чёрт, - вырвалось у неё. Она явно этого не ожидала.
- А откуда он у Папы?
- Говорят, он косячил часто, траву жрал, срывал Папе работу не один раз, и Папаша его хотел утилизировать, но поговорил с Рахимом, и тот его модифицировал за пару месяцев. Теперь Папа с ним не растётся.
- Да, - нехотя согласился Горохов, - этот Димасик полезный, чуть не спалил меня, говорил, что от меня пахнет химикатом.
- И теперь Папа знает про наши отношения? – спросила она.
Горохов по её тону понял, что это её сейчас заботит больше всего, а не какие-то там химикаты.
- Знает.
- Это плохо. Ты, что, не мог помыться? – сказала она с упрёком.
Упрёк был чисто женский. И Горохов не стал на него реагировать. Он понял, что теперь Папа сможет давить на неё.
- Ты должен ускорить дело, - сказала Людмила, не дождавшись его ответа, - теперь Папа и мне, и тебе угроза. Понимаешь? С ним лучше не шутить.
- Ускорить дело не получится. Мой предварительный план не сработает, у него отличная охрана, я не смогу пронести инструмент в здание, – спокойно отвечал он.
И Людмилу словно подменили, она подняла на него глаза, и они на сей раз были холоднее обычного.
- То есть как? – и голос её был ледяной.
Инженер заглянул ей в глаза и понял – Люсичка думает, что теперь он представляет опасность и для неё. Нет, она не думает. Она в этом просто уверена.
- У тебя, что, не получается?
- Успокойся. Мне просто нужна пара дней.
- Успокоиться? Мне нужно успокоиться? – теперь она была по-настоящему зла. Она шипела сквозь зубы. – Ты понимаешь, что мы… Одна оплошность, и нас с тобой просто разберут на запчасти. Модифицируют, как Димасика.
- Кстати, ты могла бы и предупредить про Димасика.
Но она словно не услышала его, кажется, Люсичка была из тех прекрасных дам, которые никогда не признают за собой оплошностей. Она просто продолжала:
- И Папа - это ещё не всё. Люди из города, которые готовы тебя поддержать, могут испугаться, что Дулин тебя возьмёт и начнёт ломать, они уверены, что в таком случае ты их сдашь. И они прекрасно знают, что бывает с теми, кто предаёт Папашу. Они ни при каких обстоятельствах не допустят того, чтобы ты заговорил.
- Да, Папа мне сказал, что Юрок меня зажарит на песке, – инженер говорит спокойно, он надеется, что после этого Людмила перестанет психовать. – И сказал, что ты при этом всё равно выкрутишься.
- Горохов, ты, кажется, шутить пытаешься? А дело-то нешуточное; если Папа знает о нас, - это большая проблема, - она не успокаивалась, - ЭТО не шутки. С Папой не шути, сделай дело как можно скорее.
Ну, об этом она могла и не говорить, об этом он и раньше знал, хотя и с чужих слов, а сегодня, на встрече, он убедился в этом лично. Но даже после этой встречи и после истерики Людмилы он всё ещё был спокоен.
- Кстати, если Папа спросит, то познакомились мы в Губахе, когда я работал там мастером на буровой. И вообще, ты давай, Людмила, уезжай отсюда, ты привлекаешь внимание.
- Заканчивай дело, Горохов, - многозначительно произнесла красавица, - заканчивай дело.
Повернулась и пошла, а он некоторое время смотрел ей вслед, а потом побрёл к своей палатке.
Ему было о чём поразмыслить. Тот план, который был заготовлен заранее, больше не работал. Но его смертоносное оружие было по-прежнему смертоносным. Да, он нашёл воду, да, он вошёл в дом, и да, он и ещё раз сможет войти в дом… Но без оружия. Там слишком хорошая охрана. Но, теперь, этого, может быть, и не потребуется? Западная стена, увешанная кондиционерами, его вполне устраивала. Вот только в этом случае у него не было уверенности, что дело будет выполнено со стопроцентной гарантией.
В два часа дня подвезти рефрижератор с баллоном к западной стене, поставить под кондиционеры и открыть, именно открыть, баллон, а не взорвать на нём вентиль. Ну, в принципе, дело выполнимое. Нужно было просто всё рассчитать.
Но, как ни странно, сейчас он думал не о задании, не о Папаше, он думал о Люсичке. О её осведомлённости, например. Он едва успел перекусить у пирсов, а она уже ждала его на участке. Когда же ей успели сообщить, что он был во дворце? Наверное, когда он только туда попал.
Самара пришла в палатку, села, не раздеваясь, и спросила недовольно:
- Что этой городской от тебя нужно? Когда она отстанет?
- Это по работе, - чуть рассеянно ответил инженер.
- По работе…, - казачка фыркнула, она была зла, - приезжает, орёт тут на тебя при всех, а надо мной наши бабы смеются. Говорят, старшая жена приехала, - она едва зубами не скрипит. -Ух... Убила бы!
Горохов тут же вспомнил те минуты, что провёл с Люсичкой в кабине дорогого квадроцикла, и то, что, возможно, она уже беременна, и, взглянув на Самару, произнёс холодно:
- Может, лучше баб своих убьёшь?
Отвернулся и снова стал думать, стал вспоминать всё, что говорила Людмила во время их «делового» свидания. Самара вскочила и выбежала из палатки. Но он не обратил на это внимания. Он прокручивал в голове разговор с Людмилой. И вдруг у него в памяти всплывает одна фраза, на которую он поначалу не обратил внимания. А ведь должен был! Должен был обратить!
«Нет у тебя ничего, нет никаких предрасположенностей». Люсичка произнесла это так уверенно, как будто знала это наверняка. Знала наверняка? Откуда? Провела тест? Это несложно, он в её ресторане оставлял кучу окурков в пепельницах, слюну на приборах.
«Нет у тебя ничего, нет никаких предрасположенностей». Здесь есть лаборатория, позволяющая делать подобные тесты? А почему нет? Очевидцы говорят, что местной клинике позавидуют клиники больших городов. Персонал? Ну, тут работал доктор Рахим, а он в генетике кое-что смыслил. Но тогда… Она планировала забеременеть ещё до того, как
