Но посмотрел на Машега хакан и не дал ему начальства над конницей.
– Уезжай, Машег, – посоветовал другу Рагух, тоже «белый» хузарин, но из менее знатного рода, чьих представителей не было в «черном списке» хакана. – Уезжай, пока худого не случилось.
Рагух служил сотником в итильской конной страже. Его новая жена была «византийкой», ее родня поддерживала зятя, и Рагуха ждала неплохая карьера. Хотя временами возникало у Рагуха сильное желание опробовать на новых родичах остроту сабли. Об этом Рагух тоже поведал другу. Машег его понимал. Но каждый сам выбирает судьбу.
А Машегу в столице делать нечего. Его род – от персидских иудеев, а в Итиле заправляют «византийцы». Великий хакан хочет жить, как византийский кесарь. А были времена, когда хакана выбирали такие, как Машег. И великий хакан об этом помнит. Потому и окружил себя воинами-магометанами.
Машег тоже не забыл, как дед нынешнего хакана отнял у деда Машега земли за «Саманными воротами»[50] и отдал своему любимчику, византийскому торгашу. Родовая память – долгая.
В общем, испросил Машег у хакана разрешения покинуть столицу, и хакан позволил.
Уезжал из Итиля Машег с радостью. Душно ему было в пропахшем нечистотами городе, тесно на узеньких улочках, где между глиняными заборами не разъехаться двум повозкам.
В «царском городе», возведенном на острове и окруженном стенами повыше городских, нечистотами не воняло. Там журчали фонтаны и стояли настоящие дома, а не глиняные халупы. Не просто дома – дворцы. А краше и выше всех – дворец самого хакана. Хотя нет, не всех. Минареты мечети – выше.
Хорошо пахнет на острове: цветами и молодым вином. А все равно душно. И душнее всего во дворце, где за каждым словом – намек, а слава измеряется в деньгах и близости к уху святейшего хакана.
Машег тоже мог нашептывать в это ухо, и денег у него было теперь не меньше, чем у «византийцев». Мог, но брезговал. И не хотел, чтобы его дети воспитывались среди полуевнухов.
Уехал. И забыл о своем хакане. И надеялся, что хакан тоже забудет о нем. Зря надеялся.
Дурная весть застала Машега в степи. И принес ее Рагух. Сам. Такое никому не доверишь.
– Хакан послал за твоей головой! – сказал он, смочив пересохшее горло чаем, поднесенным ему Элдой.
В белом шатре Машега они сидели втроем.
– Ему сказали, что ты злоумышляешь против него.
Машег погладил рыжеватую бороду:
– И он поверил?
– Когда очень хочешь во что-то поверить, непременно поверишь, – сказал Рагух. – Я узнал поздно. Двух коней загнал, но теперь у тебя есть день, чтобы забрать своих и уйти.
– А моя земля? – лицо Машега потемнело.
Элда смотрела на него с тревогой. Если муж сочтет, что задета его честь, он будет способен на самые опрометчивые действия.
– Твоя земля так и так достанется хакану, – сказал Рагух. – Без тебя или вместе с тобой. Не доставляй ему такого удовольствия, уходи! Уходи, Машег! Уходи к русам: они тебя примут!
Машег думал.
– А ты? – наконец спросил он. – Если узнают, что ты меня предупредил, тебе несдобровать.
– Я справлюсь, – ответил Рагух. – Машег, ты не раз спасал мою жизнь… («Ты тоже», – вставил Машег). Уходи! Забирай семью, табуны, все, что ценное… Магометане не догонят тебя в степи!
– Магометане? – встрепенулся Машег. – Хакан послал за мной не хузар, а магометан?
– Нам он не доверяет, – мрачно ответил Рагух. – Тем более в таком деле, как твое.
– И много магометан?
– Много. Три сотни.
– Ого! Триста арабов на одного хузарина!
– Я и говорю – много.
– Ты считаешь – это много? – настроение Машега явно поднялось. – Говоришь, у меня есть день.
– День – точно. Завтра после полудня они будут здесь.
– Значит, у меня есть не только день, но и ночь! А кто их ведет? Тоже магометанин?
– Нет. Это вторая плохая новость. Их ведет Шлом бар Йогаан.
Машег приподнял бровь:
– А не сын ли он того Йогаана, который высудил у моего отца итильские виноградники?
– Сын, – подтвердил Рагух. – Старший.
– Как хорошо! – Машег широко улыбнулся. – Триста магометан, говоришь?
– Триста. Из личной стражи хакана. Каждый стоит троих воинов.
– Ты так считаешь?
– Я их видел в деле.
– А я нет, – усмехнулся Машег. – Было бы любопытно посмотреть.
– Ты что, собираешься с ними драться? – воскликнул Рагух.
– Собираюсь. Спасибо тебе! – Машег встал и обнял друга, но сразу отстранился. – А теперь уезжай! Я сам заарканю для тебя пару лучших коней. Поспеши!
Рагух поглядел на друга… и внезапно ударил его по плечу.
– Хочешь от меня избавиться? – засмеялся он. – Не выйдет! Я остаюсь.
– Ты что? – нахмурился Машег. – А твоя родня?
– Родня? Родители мои умерли давно. Мои братья мертвы, а первая жена умерла, пока мы с тобой служили русам. Один мой сын убит печенегами, второй воюет где-то в Сирии с византийским воеводой Цимисхием. А моя новая жена, благородная иудейка из почтенной семьи константинопольских шелкоторговцев… Она довольно приятна на ощупь. Такая пухленькая, белокожая… И очень хорошо воспитана: никогда не рыгает, не сморкается, не портит воздух… Зато непрерывно болтает. Наверное, чтобы не лопнуть от избытка газов. Нет, дружище, этого слишком мало удержать меня в Итиле. Ты – моя родня, Машег!
– Отлично! – Машег улыбнулся. – С тобой мы их точно побьем!
– Вы сошли с ума! – заявила Элда, с большим неодобрением слушавшая монолог Рагуха, особенно его высказывания касательно новой жены. – Вдвоем – против трех сотен! Зачем тебе вообще драться? Забирай все, и уходим!
– Молчи, женщина! – произнес Машег. – Ты не понимаешь, что такое честь!
– Зато я понимаю, что такое жизнь! Можешь сжечь усадьбу и сады с виноградником, если не хочешь оставлять их врагу!
– Вот! – Машег повернулся к Рагуху. – Сколько лет живет со мной, а так и осталась нурманкой. Не будем терять времени, друг. Триста магометан – это не так уж много, но все равно слишком много, чтобы мы управились с ними вдвоем!
Рагух немного ошибся. Посланцы хакана появились не после полудня, а ранним утром. Отбив непривычный к многодневной верховой езде зад о седло, «карающая рука хакана» Шлом бар Йогаан сменил седло на палубу. Выиграл полсуток и вдобавок рассчитывал нагрянуть внезапно. Но забыл, насколько густо заросли тростником берега в низовьях Дона.
Внезапно не получилось. Высаживались в утренних сумерках, а к Машегову поместью вышли, когда солнце оторвалось от горизонта.
«Поместью…» «Карающая рука хакана» скривил полные губы. Это слово вызывало в его памяти великолепные византийские виллы: фонтаны, ажурные решетки, окруженные парками мраморные статуи (жаль, что Закон запрещает изображения людей, иначе бар Йогаан непременно привез бы дюжину-другую). Поместье! Большой хлев, вокруг которого дюжина хлевов поменьше. А сам «помещик», по слухам, предпочитает жить в юрте, как грязный пастух.
«Карающая рука хакана» был в отвратительном настроении. Через заросли его пронесли на доске, причем он дважды едва не свалился в воду. От берега пришлось ехать в какой-то арбе, на соломе. Вдобавок арба жутко воняла рыбой. К этой вони примешивалась вонь, источаемая потными стражниками. Утонченное обоняние Шлома неимоверно страдало. Даже созерцание Машеговых угодий: плодородных садов, виноградников, ярко-зеленых лугов – не утешало, хотя Шлом уже знал, что все это достанется ему. Хакан обещал…
«Надо будет еще раз предупредить Али-Бея (так звали командира сопровождавших бар Йогаана воинов), что все это имущество отступника принадлежит хакану, – подумал Шлом. – Пусть даже и не думают о грабеже. Но можно отдать им Машеговых родственников. Не всех. Самых красивых я возьму себе. Каково будет этому наглецу умирать, зная, что его дети и жены станут моими соложниками! Будет обидно, если Машег все-таки успеет удрать. Но это вряд ли». По совету командира-мусульманина Шлом отправил две полусотни в обход усадьбы. Если Машег и его домочадцы попытаются улизнуть – попадут прямо к ним в руки.
Эта мысль несколько утешила хаканова посланца, и когда он въехал во двор опального хузарина, настроение его улучшилось.
Усадьба выглядела опустевшей. Ее обитатели попрятались или разбежались.
Воины-магометане разошлись между сараями и конюшнями, окружая дом.
Первая сотня выстроилась перед главными дверьми. Шлому помогли слезть с арбы.
Двери в дом были закрыты. Неужели этот глупец надеется, что жалкие стены его хлева могут остановить воинов хакана?
Двери открылись. Шлом облегченно вздохнул: Машег не убежал. Этого и следовало ожидать. Слишком горд и самоуверен, чтобы спасаться бегством.
Стражи хакана тут же окружили «карающую руку» плотным кольцом, защищая от возможного нападения. Правильно. С этого дурака станется: ещё бросится в бессмысленную атаку…
– Ты – Машег бар Маттах? – спросил командир магометан. Рожденный в Дамаске, он уже десять лет служил хакану.
