Каково же было его удивление, когда вечером он узнал, что прошел на третью ступень познания Внутреннего Таинства Азы Гуиллы!
— Я верил, что у тебя большое будущее, Каллас, — такими словами встретил его Главный Проктор, согбенный старик, чье лицо скрывалась за серебряным Скорбным Ликом. — Об этом свидетельствовало уже то беспримерное прилежание, которое ты выказал на первой стадии внешнего посвящения. Твой прогресс был необыкновенно быстрым! И вот теперь — это озарение во время первого же Испытания… Ты отмечен богами, Таврин Каллас! Сирота, ставший свидетелем смерти своих родителей, ты самой судьбой призван служить Всемилостивейшей Госпоже.
— А каковы дополнительные обязанности посвященного на третьей ступени? — поинтересовался Жеан.
— Конечно же, Испытание! — воскликнул Главный Проктор. — Целый месяц Испытания, путешествия в неизведанную область Смертельного Перехода. Тебе предстоит снова испить изумрудного вина, а затем изведать иные способы приближения к объятиям Госпожи. Сначала ты будешь повешен на шелковом шнуре — не до смерти, но почти. Затем тебя подвергнут обескровливанию. Тебе предстоит познакомиться с ядовитыми гадами и поплавать в ночном океане, где живут многочисленные слуги Госпожи. О, как я тебе завидую, маленький брат! Как далеко ты продвинешься на пути постижения наших тайн!
Той же ночью Жеан бежал из Дома Откровения.
Он упаковал свои нехитрые пожитки и ту снедь, которую удалось похитить на кухне. Еще до поступления в ученичество он припрятал захваченный с собой небольшой мешочек с монетами. Примерно в миле от меловых утесов располагалась деревенька с характерным названием Скорбная Радость — ее жители обеспечивали удовлетворение материальных запросов слуг Азы Гуиллы. Возле этой деревеньки, под приметным камешком, Жеан и закопал свои сокровища. Этих денег должно было хватить на обратную дорогу.
Юноша нацарапал записку и оставил ее на тюфяке в новой келье, полученной после перехода на новую ступень обучения:
«Чрезвычайно благодарен за предоставленные возможности, но я не могу ждать. Госпожа призвала меня к познанию Вечной Смерти. Не могу удовлетвориться меньшим и тратить время на изучение Смертельного Перехода. Простите, Госпожа зовет меня. Таврин Каллас».
После этого Жеан в последний раз вскарабкался по каменным ступенькам на крышу храма. Слабый свет алхимического фонаря озарял ему путь в кромешной тьме. Затем юноша проследовал на вершину утеса, где бесследно растворился в ночи.
4
— Ничего себе! — воскликнул Гальдо, выслушав рассказ товарища. — Выходит, мне здорово повезло, что меня отправили в орден Сендовани, а не к этим сумасшедшим!
В ту ночь, когда Жеан вернулся из Дома Откровения, отец Цепп первым делом вызвал его к себе на допрос с пристрастием, а затем позволил четверым друзьям уединиться на крыше храма с кружками густого тягучего каморрского пива. Ребята сидели возле лестницы, наблюдали, как плывут по небу серебристые облака, и с нарочитой небрежностью прихлебывали свой напиток. Им нравилось воображать себя взрослыми мужчинами, которые после трудового дня собрались посидеть с друзьями — такими же самостоятельными людьми — и «перетереть за жизнь».
— Да уж, нам грех жаловаться, — подхватил Кало. — А я был в ордене Гандоло, так нам через неделю давали сладости и пиво. А на День Бездельника — по медяку, чтобы мы потратили его по собственному разумению во славу Отца счастливых возможностей, Покровителя торговли и звонкой монеты.
— А мне так ужасно нравится служить нашему Благодетелю, — вмешался в разговор Локки. — Всех дел — сиди себе на ступеньках и притворяйся, что Благодетеля не существует. Разумеется, когда мы не воруем.
— Точно, — подтвердил Гальдо. — А служение Смерти — это для маньяков.
— И все же… Не приходило ли тебе в голову, что, может быть, они в чем-то правы? — Кало сделал новый глоток, прежде чем продолжил свою мысль. — А вдруг ты действительно призван служить Всемилостивейшей Госпоже?
— У меня было время подумать об этом, пока я добирался домой, — ответил Жеан. — И я пришел к выводу, что в их словах есть здравое зерно. Правда, не то, которое видится им.
— Это как? — хором спросили братья Санца. С ними часто случалось такое, если что-то по-настоящему их удивляло.
Вместо ответа Жеан потянулся и вытащил из-за пояса свою любимую Сестричку — подарок от дона Маранцаллы. Совсем простой, без всяких украшений, топорик тем не менее обладал великолепным балансом и отлично подходил для не вошедшего в полную силу подростка. Жеан выложил оружие на камень перед собой и довольно улыбнулся.
— Ого! — опять же хором произнесли Кало и Гальдо.
КНИГА 4. ОТЧАЯННАЯ ИМПРОВИЗАЦИЯ
Я играю так, будто мои волосы в огне.
Митч Уильямс[2]
Глава 12. Толстый священник из Тал-Верарра
1
Открыв глаза, Локки обнаружил, что лежит в незнакомой комнате на довольно жестком ложе. Взгляд его уперся в закопченную фреску на оштукатуренном потолке. На ней беззаботная компания мужчин и женщин в нарядах времен Теринского Престола, радостно улыбаясь, с кружками в руках собралась вокруг винной бочки. О боги, снова бочка! Локки застонал и закрыл глаза.
— Вот наш больной и приходит в себя, как я вам обещал, — раздался незнакомый голос. — А все благодаря компрессу. Поверьте, это непревзойденное средство при истощении телесных каналов.
— Какого хрена! — взорвался Локки, не слишком вежливый в своем нынешнем состоянии. — Это еще кто такой? И где я нахожусь?
— Ты в безопасности, дружище, — знакомая рука легла ему на плечо, и Локки увидел улыбающееся лицо Жеана Таннена. Невольно он отметил, что его друг, обычно крайне аккуратный в отношении своей внешности, сейчас выглядит небритым и даже, пожалуй, не слишком чистым. — К сожалению, не могу похвастаться, что в полном порядке — до этого еще далеко. А насчет полной безопасности, наверное, следовало бы потолковать с прежними пациентами мастера Ибелиуса. Боюсь, они бы со мной не согласились.
Болтая, Жеан незаметно сделал пару жестов, которые на их тайном языке означали: «Все в порядке, можешь говорить свободно».
— Как не стыдно, молодой человек! Хороша благодарность за мои труды и бессонные ночи!
Незнакомый голос, похоже, принадлежал маленькому морщинистому человеку — во всяком случае, кроме него, больше никого в комнате не было. Его обветренное лицо напоминало видавшую виды дубовую столешницу, темные настороженные глаза прятались за невероятно толстыми стеклами очков. Этот пытливый взгляд и склоненная набок лысая голова — остатки седых курчавых волос были собраны в хвостик на затылке — делали незнакомца похожим на какую-то болотную птицу. Одет он был в простую рубаху из хлопка, бурые пятна на которой могли оказаться как вчерашним соусом, так и засохшей кровью, и старомодный кафтан горчичного цвета — такие, насколько помнил Локки, носили лет двадцать назад.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
