— Откуда ты только берешь такие идиотские метафоры?!..
— Люди, вы что?
Вопрос прозвучал очень тихо, но все услышали, и в комнате тотчас повисла тишина, и Роман, пройдя сквозь эту тишину, облокотился на спинку дивана и поочередно посмотрел в лицо каждому. Какими же одинаковыми сейчас были их глаза! Увлеченность, веселье, вдохновленный азарт — все это сейчас казалось ему сродни безумию.
— Неужели вы так и не поняли? То, о чем вы так просто говорите… мы все это прожили, вы понимаете?! Из-за этого погибли люди, много людей, и мы все это видели. Это не игрушки, поймите, не забава, не очередная ваша книга! Если вам наплевать на остальных, то подумайте о себе — ваша жизнь тоже от этого зависит. Не нужно никаких измышлений, не нужно относится к этому так, будто вы сидите у себя дома и строчите очередное творение! Просто закончите эту историю. Не надо красивых фраз, затейливых построений, ярких сцен, оригинальных решений — ничего не надо. Просто напишите, что все закончилось, все живы — и довольно!
Костистое лицо Виктории стало насмешливым, и Савицкий с трудом сдержался, чтобы не ударить ее, не разбить вдребезги эту усмешку.
— Что — страшно? Боишься, что кто-то из нас может написать, что ты умер?
Роман наклонился ниже, и Корнейчук невольно отодвинулась, вжавшись боком в диванный подлокотник.
— Я свое отбоялся. Я был главным героем. Я видел, как умирают люди — и многие умирали на редкость отвратительной смертью. Я видел, как погиб мой друг. Я никому из них не смог помочь, никому. Я видел эту хихикающую тварь почти каждый день, я каждый день слушал ее безумную болтовню и ее насмешки. Ты действительно полагаешь, что можешь меня напугать моей смертью, Вика?
Ее губы дернулись, и среди общего, не лишенного осуждения молчания Корнейчук поспешно ответила:
— Я ничего такого не… я сказала просто так.
— Вы живы только потому, что вы сейчас вместе, — Роман выпрямился, скрестив руки на груди. — В противном случае тот, кому вы сейчас так вдохновенно внимали, убил бы вас! Валерка жизнью рисковал, собирая всех вас и пытаясь вывезти из города, и не его вина, что эта тварь вас сюда притащила. Подумайте об этом. Вы будете последними суками, если после всего кинетесь творить со страшной силой, думая, что вам выпал такой уникальный шанс! Последними суками!
Он медленно отвернулся от этих лиц и этих взглядов — таких разных и таких одинаковых, крепко сжимая зубы и чувствуя, как просыпается в затылке знакомая и позабытая было боль. Где прежний Савицкий, куда он подевался — вместо него был кто-то невероятно усталый, старый и опустошенный, а это сейчас никуда не годилось.
— На третьем этаже кабинет — там вы найдете все, что вам нужно, — решительно сказала Рита — она напротив вдруг стала бодрой, посвежевшей. — Если кто-то захочет есть — кухня на первом этаже, берите все, что надо. Вы — мои гости, так что, извините за банальную фразу, чувствуйте себя, как дома. Идем, Рома, нам лучше сейчас их оставить — пусть люди хоть в себя придут…
Роман неторопливо двинулся следом за ней к двери, хотя в душе ему хотелось выбежать отсюда бегом и никогда больше не видеть ни одного из этих лиц. Уже переступая порог, он обернулся и весело произнес:
— Кстати, если кому-то все же вздумается меня умертвить — мало ли что, так личная просьба — без лишних увечий. У меня сегодня и без того был день повышенного травматизма — надоело, если честно.
Валерий вышел за ними, громко хлопнув дверью, и, не оглядываясь, пошел по коридору к лестнице с видом человека, который совершенно точно знает, куда ему надо идти. Роман хотел было окликнуть его, но не стал этого делать, подумав, что Нечаев все равно бы его не услышал.
Он взглянул на закрытую дверь.
За ней было очень тихо. И тишина эта отчего-то показалась ему намного хуже недавних разговоров. Намного страшнее.
В тишине слишком удобно думать.
И придумывать тоже.
* * *
Она шла впереди него, расправив плечи и горделиво вздернув голову с тяжело колышущимся золотом волос, словно неся на ней невидимый венец, — такая воздушная, грациозная, изящная, что Роман невольно залюбовался, и все мрачные мысли скромно отступили куда-то. Он вдруг осознал, что гордится ею — почему-то гордится — странное чувство, прежде неведомое. Глупостью было говорить самой, рассказывать все, выступать навстречу их страху и злости — глупостью, предоставила бы лучше это ему, уж он бы что-нибудь измыслил, а так ситуация только осложнилась… но вздорная кошка не струсила, не спряталась, и он ею гордился. Странно, право же.
Но едва дверь спальни закрылась за ними, Рита покачнулась на ходу, вся как-то надломившись, споткнулась, и Роман, метнувшись вперед, подхватил ее на руки. Сейчас она оказалась такой неожиданно легкой, почти невесомой, что он испугался. Будто происшедшее выпило из нее все жизненные соки, оставив пустую оболочку. Отчего-то ему подумалось про Валессу, персонажа Токман, и Роман внезапно ощутил желание вернуться в покинутую гостиную и передушить веселых литераторов всех до единого.
Он уложил девушку на разворошенную кровать и склонился над ней. Расщелкнул заколку, и золотистые пряди рассыпались по подушке, затопив его руку мягкой волной. Глаза Риты неподвижно смотрели в потолок — под веками сейчас было тусклое, мертвое море, в чьих водах никогда не было жизни. Застывшее, усталое лицо казалось очень бледным и далеким, и когда ее губы шевельнулись, голос оказался тоже бледным и далеким.
— Рома, что теперь будет? Я не верю ему. И никому из них не верю. Я помню их вещи. Я их читала. Илья ничего… но остальные… они такие же ненормальные, как и я.
— Ты не ненормальная, — Роман погладил ее по щеке, но Рита тотчас же отвернулась, болезненно скривив губы. — Глупая, это да, но не ненормальная. Так что, женщина, сию же секунду оставь эти упаднические настроения. Все будет хорошо, все закончится… Ну чего я тебя все время утешать должен, а? Меня бы кто утешил! У меня болит голова и ужасное плоскостопие.
— Ты же в армии был, — Рита слабо улыбнулась.
— Ах, да, я забыл. Может, поспишь? Или поешь? Или попьешь? Принести?
— Не хочу я ничего, — ее голова слабо качнулась на подушке. — Разве что поспать… Когда ты будешь писать, Ром?
— Не знаю… скоро. Подумаю слегка… я ведь никогда раньше не творил, — Роман пожал плечами. — У меня в школе по сочинениям всегда тройки были.
— Но ты писал нам хорошие комментарии. Злые, но хорошие. Иногда очень мудрые.
— А я вообще очень мудрый тип, знаешь ли, — Савицкий подмигнул ей. — Знала б ты, сколько граждан бегают за мной с блокнотиками, записывая мои высокомудрые изречения, и Сократ с Платоном и прочими Шопенгауэрами роняют с облаков слезы зависти! — Роман подтянул одеяло, укрывая ее. — Спи. Я пока по дому пройдусь, посмотрю, что и как, да заодно Гая приведу — бедняга уже охрип от лая. Кстати, напиши ему записку что ли, мол, это ты меня прислала, чтоб он мне чего-нибудь не откусил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
