У Юргиса роман с главным бухгалтером Ольгой Витальевной. Блестящая красавица, блондинка с изумрудными глазами, фигуристая, пышногрудая, пальцы в бриллиантах. Замужем за моряком высокого ранга, то ли адмирал, то ли контрадмирал, намного ее старше, бывший военный атташе в Польше, в каком-то портовом городе, кажется, Гданьске. Про Ольгу Витальевну говорят, что деньги у нее к рукам липнут. Снабжает Юргиса суммами, какие ему и не снились. Теперь он может кутить-пировать каждый день. Первый тут, на фабрике, стал джинсы носить, приобрел кожаное пальто. А деньги на машину ему мать из Вильнюса прислала, она там в торговле на руководящем посту. Детство у Юргиса голодное, нищета. С университетом, а некуда, везде гроши. Знает польский язык, экскурсоводом — водить польских туристов по городу. Повез в Сестрорецк — показать шалаш Ленина, а сам знать не знает, где он, этот шалаш. Апрель, сыро, таскались по болоту, все в грязи и тине вымазались по брови, продираясь сквозь камыши. И что вы думаете! Нашли этот шалаш Ленина! Чудеса! Везет ему всегда, Юргису. Везучий человек. Вот тогда он и перезнакомился со всеми гостиницами, ресторанами и швейцарами. Механиков своих водит в Европейскую гостиницу в баню — мыться в чистой, приличной мойне. Друг Юргиса — бармен в Метрополе. Вместе университет кончили, тот же факультет. Другой друг-сокурсник сделал карьеру: коммерческий директор обувной фабрики «Скороход». Эти два друга иногда приходят к Юргису в отдел. Одного роста, широкоплечие, могучие. Три богатыря! А какие умницы! Иногда оба друга помогают Юргису решать его математические задачи. А начнут втроем шутить, истории рассказывать — заслушаешься.
Окончила Текстильный, теперь инженер, из операторов перешла в программисты, а перспектив никаких, нищенская зарплата, повальные сокращения. Механик Алексей не раз уже говорил: «Брось ты эту фабрику, на кой она черт. Надо не задницу годами просиживать, а деньги делать. Вот я, к примеру, — говорит Алексей, — в плаваниях хорошо зарабатывал. Несу через проходную в порту два чемодана, битком набитые контрабандными складными зонтиками, ноги дрожат и отнимаются, и ледяной пот по спине, по ложбинке течет. И что вы находите в этом вашем Юргисе? — говорит Алексей презрительно. — Он что, зарплату вам повысил? Нет, и не собирается. А то, что спиртом вас поит да водит в Асторию — подумаешь! Дурацкая блажь! Лучше б не угощал, а деньгами дал. И сам — урод уродом, лицо бабское, круглое, как луна, губы бантиком, брови домиком, лысый почти, какие-то аллергические пятна на щеках, почесывает их, как обезьяна. Не понимаю, что вы все к нему липнете!»
Нет, что бы ни говорил Алексей, с фабрикой трудно расстаться. Любимая фабрика. Самое крупное швейное предприятие в городе. Шьют исключительно верхнюю мужскую одежду. Прекрасное здание на Мойке в стиле модерн. Когда-то тут был Торговый Дом. Шесть этажей, одним фасадом на Гороховую улицу. Мраморная парадная лестница, залы с лепными потолками, балконы с чугунными узорными решетками. Кабинет директора — 70 кв. м. Партком — 50. В парткоме высокий потолок с амурами, великолепный изразцовый камин. И входы и камин украшают кариатиды. Отдел АСУ (автоматизированные системы управления) — три зала общей площадью более 150 кв. м. Да еще тремя ступеньками выше — отдельный зал перфораторов.
Фабрика громадна. Только тут, в главном здании, не считая филиалов, работает четыре тысячи человек. Шесть этажей плюс подвалы под кладовые. Первый этаж — подготовительный цех: здесь принимают ткань в рулонах (огромные рулонищи) и подготавливают к работе: промер, разбраковка, паспорт куска. Второй, третий, четвертый и пятый этажи — швейные цеха. Тут всегда духота и шум швейных машин. На верхнем, шестом этаже — раскройный цех. На первом мерзнут, на шестом — умирают от жары. Обеденный перерыв у швей — 25 минут. На обед идут по расписанию, у каждого цеха свое время. Как только настает срок, швеи-пэтэушницы бегут в столовую, топоча по коридорам. Столовая — залише на 300 человек, на столах уже расставлены комплексные обеды. Швеи садятся за столы и, стремительно орудуя ложками и вилками, успевают справиться с едой.
Спуститься в подвальные помещения, кладовые фабрики. Там чувствуется тяжесть всей этой швейной громады, этих шести этажей с цехами, этого колосса швейного производства. Грандиозность предприятия давит на плечи, расплющит как червяка.
Идти в цех к технологу. Швейные машины шумят-гудят, пылища от ткани. В два ряда конвейеры вдоль окон, посредине проход. Пыль — мельчайший ворс, несется с конвейера, от всех машин и полуавтоматов, висит в воздухе. Швея всю смену сидит за швейной машиной, нажимает педальку туда-сюда. Задыхается, пыль летит в нее, в лицо, лезет в ноздри. В конце смены швеи вытаскивают у себя из лифчика комья ворса. В душевые кабинки, смыть с себя грязь — бесконечная очередь. На триста швей три кабинки. Летом тут пекло. Окна огромные, во всю стену, в них лупит солнце. Как ни завешивай полотнищами, мало помогает. Все окна раскрыты, но ветерка нет. Стеклянная конторка начальника цеха, на виду, у самых окон. Он тут сжарился. Кроме него, тут столы технолога, нормировщика, табельщиц. В предпраздничный день конвейеры останавливаются, их превращают в столы, и устраивается общий пир.
Люди в отделе часто меняются. Операторы не выдерживают такой нагрузки. Работа монотонная до одури. И авральный обвал два раза в месяц — ко дню аванса и зарплаты. Задержать зарплату для рабочих хоть на час — ни-ни! Лучше сразу повесься! ЧП! Преступление! О таком и подумать дико. Гегемон должен получать свои потом и кровью заработанные денежки точно в срок, минута в минуту. Иначе — бунт, швеи разгромят кассу. Расчет зарплаты сдан в бухгалтерию в срок, зарплата выдана рабочим вовремя. Юргис открывает сейф, где у него хранится спирт. Сдвигают столы в зале, делая один общий стол. Начинается пир. Сейф Юргиса — достопримечательность фабрики. Чудо-сейф! Громадина бронированная, танк. Броня толщиной в 10 см. Снаряд не прошибет. Стоит тут с тех пор, как был Торговый Дом. Деньжищи хранились. Клеймо по-английски, какая-то фирма. Два ключа, огромные, как от города. Один — от нижнего замка, другой — от верхнего. Третий ключ, поменьше, — от подсейфа за передней дверцей. Фантастический сейфик, теперь таких не делают. Много раз пытались перетащить эту громаду в кабинет директора, но не могли даже сдвинуть с места. Тут Юргис и хранит свой спирт в стеклянных бутылях. Получает в кладовой на год 72 литра. Механикам выдает спирт на месяц в трехлитровых банках. Как они используют спирт, его не волнует, но машины должны работать безотказно, как часы. Этот запас спирта Юргис бережет и тратит на пиры только в редких случаях. А как правило, платит сам, никогда он не жалеет своего кармана, выкладывает все денежки, какие у него имеются, до копейки. Зимой, чтобы угостить отдел, продал свою новую андатровую шапку.
Умеет он воодушевить людей. С бумажного комбината привезли для отдела перфокарты, целая фура, тягач с контейнером на платформе. Бумажный комбинат где-то за границами Ленинграда. Директор не дает грузчиков. Самим разгружать, вышел весь отдел, все шестьдесят человек, включая инженеров и механиков, во главе с Юргисом. Встали в цепочку — от машины до проходной и вверх по парадной лестнице до отдела. Из рук в руки — коробки с перфокартами, увесистые кирпичики, для женщин тяжеленько. Но весело, работают с огоньком, шуточки-прибауточки. После разгрузки Юргис ставит угощение.
В ноябре фабрике грозят наводнения. Часть материала хранится в подвальных помещениях, также — на первом этаже, в подготовительном цехе, в рулонах. Бывает, вода в Мойке поднимается в ночное время, стоит вровень с порогом у ворот подготовительного цеха, вот-вот хлынет внутрь. Объявляют тревогу, поднимают с постели весь инженерно-технический состав. Добираются, кто как может. Юргис живет недалеко, он приезжает на своем жигуленке одним из первых. Как все, в резиновых сапогах, шлепает по воде, чуть ли не по колено, спасая хранимое в подвалах. Таскают тюки и рулоны на первый и второй этажи, на настилы. Подмоченный муравейник. Это называется — большой аврал.
Лето, июнь, опять тополя на Мойке распустили пух. Этот пух летит в раскрытые окна, гуляет в цехах, хлопьями и комьями, смешиваясь с пылью от ткани, добавляя швеям трудности в их и без того удушливой атмосфере. Сколько раз просили спилить, писали в райком, горком. Но тополя не тронуты, их пора не пришла. Пух и тут, в отделе АСУ — полновластный хозяин, везде сует свой нос. Надо ноги размять. Юргис, взяв с собой трех избранных, ведет их в «Асторию», в «Щель», выпить коньячку в баре. «Щель» — это неприметная дверь за центральным входом в гостиницу, со стороны Исаакиевской площади. Об этом месте знают немногие. Там, в баре, всегда полумрак, особенно разительный, если снаружи яркий солнечный день. Бар полупустой, посетителей в дневное время мало. Тихая музыка. Сидят за стойкой вчетвером: Юргис, два программиста-инженера и один из механиков, потягивают коньячок из бокалов. Есть и другой маршрут — на Большую Морскую, в буфет Союза художников, перекусить в обеденный перерыв. Это называется: «Не сходить ли к Сикейросу, выпить кофейку?» Там, в этом буфете подается превосходный черный кофе, якобы по-мексикански.
