Он припарковался. Это могла быть улица в Париже или Марселе, если бы не голос муэдзина. Стаи ласточек над домами в последних лучах солнца. Улица опустела. Прохожие торопились домой и в мечети, к семьям – в ожидании, когда можно будет сесть за стол.
На панели звонков не было никаких имен. Из стены торчали провода. Штукатурка осыпалась, освещения нет. Мориц двинулся по лестнице. Лепнина в стиле модерн и потеки от воды – наверно, трубы прохудились. Ни на одной из дверей нет таблички с именем. Внезапно сверху донеслись шаги. Женские. Ему ничего не оставалось, как подниматься дальше, рассчитывая на темноту. Он узнал Амаль, она несла коробку, пахнущую ароматной свежей выпечкой. Он опустил голову, она коротко поздоровалась по-арабски и быстро прошла вниз. Кровь стучала в ушах так громко, что Морицу чудилось, что и Амаль должна услышать. Он заставил себя выждать и тоже стал спускаться. Когда он вышел на улицу, она уже исчезла.
* * *
Мориц ждал в машине. Ночь быстро опускалась.
Проводила ли она ночи у мужчины?
Где ее ребенок?
Темные личности на улице – мужчины, с которыми женщине лучше не встречаться. Из окон несутся негромкие голоса, стук тарелок. Город затаил дыхание. Потом, как будто дирижер за кулисами перешел на аллегро, люди высыпали из домов. На лицах больше не было усталости. Семьи с детьми, компании, все веселые. Ярко освещенные кафе быстро заполнялись, Мориц чувствовал запахи выпечки, кардамона и кофе.
Внезапно он перенесся на улицу Яффо. В ночи, когда Ясмина встречалась со своим психоаналитиком возле пекарни. Его жена среди бессонных фигур. Она – ускользающая и он – одержимый. Мориц постарался не дать волю воспоминаниям, чтобы они не захлестнули его. А они лишь притаились, поджидая его, где-то за следующим углом.
* * *
Амаль не вернулась.
* * *
На следующий день случилась та же самая игра. Но в этот вечер Амаль осталась в квартире. Мориц дождался, пока везде погаснет свет. Когда она закрывала ставни, он смог разглядеть ее лицо. Она жила на четвертом этаже, на самом верху. Она не вызывает во мне прежних чувств, подумал он, проверяя себя. Ни сострадания, ни разочарования. Он уже не ощущал желания защитить ее. Мориц верил, что на этот раз сможет успешно довести свою миссию до конца.
* * *
В пять утра Мориц проснулся, чтобы продолжить наблюдение. Если ее ребенку сейчас двенадцать, она, наверно, поведет его в школу. В шесть он был на ее улице. В четверть восьмого Амаль вышла из дверей. Вместе с мальчиком лет двенадцати. Черный локон падал на его красивое лицо. Амаль несла кожаную школьную сумку и поторапливала. Мориц двинулся за ними. Через несколько улиц она попрощалась с мальчиком перед входом в гимназию. Белые стены, высокие окна. Нечто среднее между зданием посольства и фортом иностранного легиона. Лицей Бургибы.
Амаль торопливо пошла дальше, вероятно к автобусу или месту встречи, где ее заберет мужчина на «пежо». Мориц решил остаться с ее сыном, не объясняя себе, почему так поступает.
Он дождался перемены и прошел через ворота в широкий двор, где кучковались подростки. Мориц сразу же заметил его. Что-то выделяло мальчика среди других детей. Одиночество и какая-то одухотворенность. Маленький принц в изгнании. Он сразу понравился Морицу. Быть может, мальчик напомнил ему собственное детство, изгойство в берлинской школе-интернате. Но чем этот мальчик отличался от Морица, так это чувством спокойного превосходства, которое от него исходило.
Мориц подумал о Халиле, его отце. И о словах Ронни.
Они поженились. В Бейруте. Он мертв.
* * *
Мориц бросил жетон в щель и набрал номер в Западной Германии. Номер точного времени. Затем начал говорить. На немецком. Количество товара, сроки поставок, цифры продаж. В соседних кабинках люди громко кричали в телефонные трубки. Таксофонные центры – странные места. Если в Германии это просто телефонные будки, то здесь на каждом углу это маленькие, тускло освещенные лавки, где уединение невозможно, но поскольку все оглушительно орут, не возникает ощущения, что тебя подслушивают. Восемь телефонных кабинок, и только две сейчас были свободны. Мориц уже знал, что в квартире у Амаль нет телефона и по дороге домой с Центрального рынка она любила зайти в лавку на Рю д’Аллемань, Немецкой улице, чтобы кому-нибудь позвонить.
Поэтому, как только магазины начали опускать ставни, Мориц кинулся от рынка, где наблюдал за Амаль, к таксофону, хотя и не был уверен, зайдет ли она туда сегодня. Он спланировал образцовый контакт – у нее должно остаться впечатление, что это она его заметила. У него почти закончились жетоны, когда она вошла. Он отвернулся и продолжил говорить, громче, слушая в трубке монотонное объявление времени. Затем повернулся и увидел ее прямо перед собой, держащую в руках два пакета с покупками. Амаль не сумела скрыть изумления. Он видел, как за секунды постарел в ее голове на двенадцать лет. В неоновом свете он разглядел перемены и в ее лице. Мелкие морщинки вокруг глаз. Накрашенные черным ресницы. Тени для век, которыми она раньше не пользовалась. Трудно представить, что она пережила в Бейруте. Париж Ближнего Востока погрузился в гражданскую войну. Но Амаль выжила. Она улыбнулась ему:
– Мориц?
Сначала он сделал вид, что не узнал ее. Продолжал говорить в трубку. Она положила монеты на прилавок, чтобы купить жетоны. Мориц закончил разговор и подошел к ней:
– Прошу прощения, мадам?
– Ты меня не узнаешь?
– Амаль!..
– Что ты здесь делаешь?
– По делам. А ты?
– Я живу здесь.
– В Тунисе?
– C’est la vie [87]. – Она пожала плечами и снова улыбнулась.
Мориц рассказал ей про экспресс-фотографию. Что планирует остаться здесь на год. Он надеялся, что она пригласит его к себе, но она не пригласила. Он сказал, что ему пора. Они обменивались стандартными фразами, чтобы оттянуть прощание. Он не хотел прощаться.
– Подожди… а как твой ребенок?
– Я родила его в Бейруте.
– Мальчик?
– Его зовут Элиас.
Она улыбнулась. Он избегал спрашивать о Халиле.
– Можно мне с ним познакомиться?
Она колебалась.
– В конце концов, я ведь должен был стать его крестным отцом.
– Где ты живешь? – спросила она.
– В отеле «Мажестик».
– Я позвоню тебе, – сказала она. Ни слова, где сама живет.
Амаль скрылась в телефонной кабинке, а Мориц вышел на залитую неоновым светом улицу. Наступила ночь.
Глава
54
Почти без сна. Влажная жара. Нескончаемый шум за окном. Тунисцы превратили ночь в день, а день в ночь. На полуденном зное они крались по улицам, как тени, а с наступлением темноты оживали. Мориц приспособился к
