Однажды утром Гай Юлий Цезарь вызвал меня к себе. Вместе со старшими командирами и свитой жил он во дворце. Меня принял в большой комнате с высоким — метров шесть — потолком, стены которой были расписаны подвигами Александра Македонского. Видимо, художник не видел царя или сказалась художественная манера греков приукрашивать действительность, поэтому я не сразу догадался, кто изображен. Император сидел за низким столиком и читал послание на папирусе, написанное на греческом языке и украшенное по краям разноцветными завитушками. Римляне до такого еще не додумались, значит, послание от царя Птолемея. В правом углу за другим таким же столиком сидел раб Секстий и что-то писал на папирусе. Процесс, видимо, был предельно сложен, потому что раб высунул кончик языка, уперев его в верхнюю губу.
Продолжая читать, Гай Юлий Цезарь произнес:
— А ты был прав по поводу той статуэтки. Помнишь, в Галлии?
— Я бы не позволил себе обмануть императора, — молвил я, тщательно скрывая иронию.
— Тогда ты был бы исключением! — насмешливо бросил он и, швырнув на столик послание, развернул свою мысль: — Все пытаются обмануть меня! И это ничтожество тоже!
— Правителю надо говорить, что обязан, а это не всегда правда, — поделился я жизненным опытом.
— Правителю, но ни этому мерину Потину, который вертит Птолемеем, как хочет! — раздраженно возразил Гай Юлий Цезарь.
— Если не удается договориться с одной стороной, надо попробовать с другой, — подсказал я, зная, чем закончится наше путешествие в эту страну.
— Именно для этого я и позвал тебя, — сказал он. — Надо отвезти мое послание Клеопатре, сестре, жене и соправительнице Птолемея, которая сейчас воюет с ним за трон. Представляешь, у этих дикарей принято жениться на сестрах!
Я не стал информировать его о том, на сколько тысячелетий египетская цивилизация старше римской. Образованность чревата наказанием. Слишком умных не любят во все времена, особенно слишком властные.
— Не хотят тратиться на приданое, — шутливо предположил я.
— Пожалуй, это единственное разумное объяснение! — улыбнувшись, произнес он, после чего вернулся к делу: — На днях сюда приедет Птолемей, и было бы хорошо, если бы и Клеопатра оказалась здесь. Попробуй уговорить ее. Ты ведь самый умный и хитрый из всех моих командиров и помощников!
То есть, считает меня почти таким же умным и хитрым, как сам.
Поскольку я знал, что их встреча состоится, поэтому, уверенно произнес:
— Она будет здесь.
— Секст, дай ему письмо для Клеопатры, — приказал Гай Юлий Цезарь рабу, после чего проинструктировал меня: — Прямо сейчас бери посыльную либурну и отправляйся в ее лагерь, который в дневном переходе от Пелусия. Кормчий предупрежден, что обязан выполнять все твои приказы. Если Клеопатра все-таки откажется приехать, разузнай, кто в ее окружение имеет влияние на нее, какие у них достоинства и недостатки. Мне сказали, что ты хорошо разбираешься в людях и даже умеешь предсказывать судьбу.
— Хотел бы я иметь те достоинства и, уж тем более, недостатки, которые мне приписывают! — ухмыльнувшись, произнес я.
— Я тоже! — с улыбкой сказал он. — Отправляйся в путь и постарайся вернуться не один.
— Будет сделано! — бросил я, забрал у раба послание и пошел на выход.
Уже в дверях меня догнал второй его приказ:
— И прикажи своим варварам не грабить крестьян!
— Не могу, — остановившись и обернувшись, произнес я. — Командир не должен отдавать невыполнимые приказы. Это подрывает его авторитет.
— Тогда проваливай! — весело крикнул Гай Юлий Цезарь.
143
Почему-то считается, что известная личность должна быть красива внешне. Особенно это касается женщин. В свое время я много читал книг и смотрел фильмов о Клеопатре. Актрисы, которые играли ее роль, могли с некоторыми оговорками считаться красивыми. В романах она и вовсе выглядела распрекрасной. При чтении еще срабатывала разная расшифровка текста. У каждого из нас свой жизненный багаж, свой вкус и своя реакция на слова, то есть свой код, с помощью которого мы переводим текст в зрительные образы. Автор зашифровал одно, а мы расшифровали другое, похожее. Это как при переводе с одного языка на другой: вроде бы то же самое получилось, но есть отличия, иногда существенные. Вполне возможно, что кому-то Клеопатра казалась красавицей. Есть люди, которые видят правителей и правительниц с ослепительным нимбом, даже при ярком солнечном свете. Как по мне, она была серединка-наполовинку: не красавица, но и уродкой не назовешь. Маленького роста, даже по меркам этой эпохи. Черные волнистые волосы, придерживаемые золотым обручем с черными агатами, узкое лицо с выпирающим, немного тяжеловатым подбородком, тонкий длинный нос с горбинкой, тонкие губы, изогнутые капризно и властно одновременно, карие глаза, которые казались бы обычными, если бы не блестели из-за сексуальной озабоченности. Наверное, женщинам нравится, когда с таким блеском смотрят на них, а вот я почувствовал себя неуютно в роли потенциальной сексуальной жертвы. Вот такой вот я кондовый сексист. К этому надо добавить странное сочетание пластичной женственности с неуклюжей мужиковатостью, и слабости, слез с грубым напором, желанием сломать, и запредельной чистоплотности и брезгливости в быту с неразборчивостью в сексуальных связях, часто спонтанных.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Именно так и началось мое знакомство с Клеопатрой. Она приняла меня в доме богатого торговца скотом, где обитала по случаю военных действий. Само собой, хозяина с семьей выгнали. Пусть считает за счастье, что в его жилье временно обосновалась царица! Клеопатра сидела на низкой табуретке с красной подушечкой у окна — квадратного проема в стене, закрытого тонкой, белой, просвечивающей материей, пропитанной каким-то растительным маслом и растянутой на деревянной раме. Вроде бы одета, а вроде бы и нет. Розовая туника была так коротка, что я без труда разглядел тонкие бедра почти до промежности, а через глубокое декольте — маленькие сиськи с темными сосками. У меня сразу появилась мысль, что застукал царицу на полпути из одной постели в другую. Первая — широкая, почти на половину большой комнаты, с десятком подушек разного размера и формы и белым бельем, что по нынешним временам большая редкость даже у богатых, стояла за ее спиной. Одна рабыня держала перед Клеопатрой большой овальное бронзовое зеркало, а две другие, стоя на коленях на мраморном полу цвета слоновой кости, натирали ей руки какой-то белесой мазью. Может быть, отбеливали смугловатую кожу, гладенькую, чистую. Царица повернула голову (я стоял справа от нее в паре метрах), окинула надменным и в тоже время сексуальным взглядом, задержав его в районе паха, где, поскольку я был четвертый день в отрыве от женского внимания, уже началась естественная реакция на то, что я подглядел. Резкий жест ладонями — и рабыни выпулились из комнаты.
— Подойди, — сказала она на латыни мелодичным, чувственным голосом с перепадами.
Меня предупредили, что Клеопатра, в отличие от остальных своих родственников, начиная от первого Птолемея, владела не только греческим, но и — о, чудо! — языками своих подданных — египтян, берберов и геэзов, а так же латинским, арамейским, финикийским и персидским.
Я переместился на метр в ее сторону.
— Ближе, — потребовала царица.
Я подошел к ней почти вплотную, и мой пах оказался прямо перед ее лицом. Поскольку путешествовал не на коне и в жарком климате, одет был в льняную тунику с темно-синей каймой по вороту, проймам для рук и подолу, подпоясанной тонким кожаным ремнем с серебряной бляшкой в виде львиной головы, который я снял с убитого всадника в последнем сражении.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Клеопатра бесцеремонно подняла подол моей туники, увидела реакцию на свои прелести и произнесла восхищенно:
— Ого!
Я бы не сказал, что у меня «ого!», но, может быть, она сравнивала со своими малорослыми подданными, у которых все было скромнее.
Маленькой теплой рукой взяла мой необрезанный член, что, наверное, тоже в диковинку живущей в Египте, оголила головку, после чего без колебаний обхватила ее губами и заработала горячим язычком, сноровисто, явно не впервой.
