Избиение продолжалось не долго. Поняв, что убежать не получится, а победить и подавно, окруженные враги начали сдаваться в плен. Лишь небольшой части все-таки удалось убежать, проломившись через маквис. Гоняться за ними не стали. И так добычу взяли знатную. Каждому из участвовавших в засаде досталось по верховой лошади и комплекту доспехов, часть из которых стоила, как небольшой табун лошадей. Впрочем, самые ценные достались мне и германцам. Лучники и пращники тоже остались довольны. Даже не самые лучшие боевые лошади и доспехи стоят столько, что хватит на большой земельный участок где-нибудь неподалеку от маленького провинциального городка типа Фарсала и позволит остаток жизни провести в праздной суете, о чем теперь мечтают почти все римляне. Время пламенных порывов, бессмысленных и беспощадных, осталось в прошлом.
Приятным бонусом к нашей победе стало увеличение армии Гая Юлия Цезаря на полтысячи всадников. Нет, это не стрелки пересели на лошадей. Они как воевали пешими, так и продолжили, а лошадей держали в обозе на случай бегства. К нам присоединился отряд бессов. Вечером пришел караульный и доложил, что меня хочет видеть какой-то всадник из вражеской армии, скорее всего, перебежчик. Это приехал Москон, чтобы обговорить условия перехода.
— Мы были утром в том войске, что ты заманил в засаду. Я, как видел тебя, приказал своим не скакать со всеми, а ехать медленно, чтобы нас не заподозрили в измене, но и не попасть вместе с ними, — рассказал он и добавил: — Помпей боится Цезаря, не хочет давать сражение. Нам с таким полководцем не по пути. Мы хотим присоединиться к Цезарю и воевать под твоим командованием.
Мы обговорили детали перехода бессов на нашу сторону, после чего Москон поехал к тому месту между каструмами двух армий, где его поджидали земляки, и вернулся вместе с ними. На ночь они расположились рядом с германцами, но наособицу.
139
У нас опять начались перебои с питанием. Точнее, у пехотинцев. Кавалеристам просто приходилось каждый день ездить всё дальше. Представил себя на месте греческих крестьян, которых грабили обе армии. Вот уж не повезло бедолагам! Они сперва приходили жаловаться к Гаю Юлию Цезарю, но быстро поняли, что это бесполезно. Он бы и рад был помочь крестьянам, да только сытая армия важнее. Вечером он собрал старших командиров и оповестил, что утром уйдем отсюда в Македонию, где много продовольствия. Обычно такого не делал, просто утром выходил из шатра и отдавал приказ трубить поход. Скорее всего, знал, что кто-то из наших на всякий случай постукивает Гнею Помпею, поэтому таким замысловатым способом и оповестил врага заранее о своих планах, дал последний шанс сразиться здесь. Сперва мне показалось, что уловка не сработала. Утром первые наши когорты, нагруженные своим барахлом, уже потопали по дороге на север, когда враг наконец-то продемонстрировал желание сразиться — легионы Гнея Помпея начали спускаться с холмов в долину и выстраиваться в три линии. Над шатром Гая Юлия Цезаря подняли красный плащ — сигнал к битве.
Июньское утро выдалось ясным, к полудню будет жарко еще и в прямом смысле слова. Солнце светило почти нам в глаза, немного слева. Левый фланг нашей армии упирался в берег реки Энипефс, поэтому конницу главнокомандующий поставил на правом, рядом с десятым легионом, самым надежным. Позади этого легиона Гай Юлий Цезарь разместил шесть когорт на тот случай, если вражеская конница сомнет нашу и попробует ударить в тыл. В первой линии я поставил рядом с легионерами германцев, конных и пеших, и правее кельтов из разных племен. Во второй — бессов и иллирийцев.
В атаку наша армия пошла сразу после того, как построилась для боя. Было заметно желание воинов поскорее разбить врага, закончить затянувшуюся кампанию. И рванули легионеры бегом. Я уж было подумал, что так и промчатся все километра полтора, что отделяли нас от противника. Нет, одолев две трети пути, перешли на шаг, чтобы отдышаться. Может быть, надеялись, что и противник пробежит свою часть дистанции. Не случилось, что придало нашим уверенности в победе и, как догадываюсь, убавило врагам. Эта уверенность складывается из таких вот малозначительных, вроде бы, поступков, но, когда их много, опытные бойцы по обе стороны догадываются, как закончится сражение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В это время и начала битву вражеская конницы и следовавшие за ней пращники и лучники. Мои подчиненные как раз остановились вровень с первой линией наших легионеров. Я подождал, когда враги проскачут большую часть пути, после чего дал команду двигаться навстречу. Во-первых, я вооружен длинным и тяжелым копьем, сила удара которого увеличивается на квадрат скорости. Во-вторых, что, как по мне, главнее, движение отвлекает от страха, который, как бы мы ни изображали из себя отморозков, накатывает тяжелой и липкой волной на каждого перед началом боя.
Помпеянцы скакали плотной массой, не вырываясь вперед. В первых рядах сплошь обладатели дорогих доспехов, наверное, мажорные сынки, кто командир — не поймешь, поэтому не выбирал первую жертву, а направил копье на того, кто на него сам летел. Привычный удар, отдавшийся в мою правую руку и слегонца в правый бок — и вражеский воин немного карикатурно слетает со своей лошади, падает на скакавшего сзади соратника, чем на короткое время отсрочивает гибель последнего. Я освобождаюсь от ненужного больше копья и, прикрывшись щитом, выхватываю саблю. За те несколько секунд, что мне потребовались для этого, дважды мне влупили в щит копьями и один раз спатой по правому железному набедреннику. Последний удар не пробил доспех, но оказался жутко болезненным. Нанес его римлянин лет двадцати, обладатель кельтского шлема, покрытого лаком вишневого цвета и позолотой по краям. Наверное, стоит этот шлем, как небольшое имение. Зато правая рука римлянина была защищена только наручем от запястья до локтя. Моя сабля врезалась выше локтя, запросто рассекла мясо, разрубила кость и оставила вмятину на пластинах нагрудника. Из культи прямо таки ручьем полила алая кровь. Я еще успел подумать, что, если срочно не наложить жгут, а это вряд ли получится, то самое большее через полчаса раненый загнется от потери крови. Впрочем, он для меня больше не существовал, поскольку не представлял опасности. Я сосредоточился на враге, следовавшем за раненым, и его вороном жеребце, который куснул кожаную броню на шее Буцефала, а теперь справа от меня скалил большие желтоватые зубы, словно собирался загрызть. К животным я отношусь немного лучше, чем к людям, поэтому убивать не стал, а лупанул плашмя саблей по черным, подрагивающим ноздрям жеребца. Удар по ним очень болезненный. Вороной умудрился в давке резко вскинуться на дыбы, заржав громко и, я бы сказал, истошно. Его хозяин оказался паршивым наездником, свалился на землю, под ноги лошадям. Если не сумеет встать, то будет затоптан.
Я быстро зачистил пространство справа и спереди, срезал сопливого римлянина, наседавшего на Бойда, после чего оказался не у дел. Между нами и врагами была прослойка из лошадей без всадников, которые тревожно ржали и пытались вырваться из толчеи, только усугубляя ее. Я смотрел на юные лица римлян из вражеской армии, напряженные, искривленные страхом и непониманием происходящего. Наверное, впервые участвуют в сражении. Скорее всего, представляли его совсем не так: выедут во чисто поле, поколют врагов копьями и посекут спатами — раз-раз-раз! — и вернутся домой героями. Реальность оказалась беспощадной и вроде бы глупой: зажатые со всех сторон, они смотрели на своих врагов, но дотянуться до них не могли и вырваться из этой ловушки тоже. За редчайшим исключением всё всегда идет не так. Именно этому и учит война. Тех, кто уцелеет в бою.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Слева от нас началась мощная движуха. Это резервные когорты взялись за дело после того, как первые две наши линии прошли вперед и вступили в бой, и шедшие за ними оказались на фланге у вражеской конницы. Легионеры не метали пилумы, как обычно, а кололи в морды лошадей и всадников. При сильном ударе шейка наконечника гнется, чтобы враг не смог использоваться оружие против метнувшего, а вот когда просто колешь, да еще в сравнительно мягкое, этого не происходит. Видимо, легионеры понаблюдали за действиями германских пехотинцев и переняли опыт. Чем римляне сильны — это умением присваивать чужие открытия, изобретения, приемы, причем не тупо копируя, а дорабатывая, улучшая или, как в данном случае, приспосабливая под свое оружие.
