Вечером 23 ноября на приеме в императорском дворце цесаревна играла в карты, сохраняя глубокое и величавое спокойствие. Правительница нервно ходила по залу, изредка бросая взгляды на свою тетку и пытаясь увидеть на ее лице отражение злых умыслов. Но Елизавета была невозмутима. Тогда Анна Леопольдовна пригласила ее в соседнюю комнату, где между ними произошел тяжелый для обеих разговор, решивший исход дела. Добрая и простодушная правительница рассказала Елизавете о подозрениях иностранных послов и своих сановников и потребовала объяснений. Цесаревна, проявив выдержку и хладнокровие, назвала обвинения в свой адрес клеветой, а доверие к ним — безрассудством и даже заявила, что «слишком религиозна, чтобы нарушить данную ею присягу». Объяснение двух женщин закончилось слезами и объятиями. Вернувшись домой, Елизавета созвала совещание, на котором присутствовали Лесток, братья Шуваловы, Разумовский и Воронцов. Ввиду явной опасности раскрытия заговора решено было осуществить переворот вечером следующего дня. Предусмотрительность этого шага подтвердилась, поскольку на другой день гвардейские полки получили приказ выступить из Петербурга на войну со шведами.
В ночь с 24 на 25 ноября Елизавета прибыла в казарму гренадерской роты Преображенского полка и обратилась к своим приверженцам: «Ребята, вы знаете, чья я дочь, идите за мной!» Гвардейцы отвечали: «Матушка, мы готовы, мы их всех убьем". Елизавета возразила: „Если вы хотите поступить таким образом, то я не пойду с вами“. Понимая, что ненависть ее сторонников обращена против иностранцев, она сразу же объявила, что „берет всех этих иноземцев под свое покровительство“.
Переворот был совершен без пролития крови и без участия Шетарди. После ареста родителей маленького императора Елизавета взяла его на руки и вышла к народу. Ребенок сначала испугался множества людей, но потом развеселился и стал подражать раздававшимся вокруг крикам "Ура!». Елизавета Петровна поцеловала свергнутого ею монарха и сказала: «Невинное дитя, ты не знаешь, что клики сии лишают тебя престола». По свидетельству современника, «войска и народ, к которым показалась императрица Елисавета с балкона… выразили такую радость, что лица, жившие в Петербурге лет с тридцать, признаются, что подобной не видали ни при каком другом случае».
Носительница власти
Утром 25 ноября 1741 года был опубликован манифест, в котором провозглашалось, что Елизавета Петровна воцарилась по просьбе «всех Наших как духовного, так и светского чинов верных подданных, а особливо лейб-гвардии Наших полков», поскольку во время регентств Бирона и Анны Леопольдовны происходили «беспокойства и непорядки». Елизавета вступила на престол «по законному праву, по близости крови к самодержавным… родителям». Двадцать восьмого ноября был издан второй манифест, в котором права дочери Петра I на российскую корону подкреплялись ссылкой на "Тестамент» Екатерины I. Иван Антонович объявлялся незаконным императором, не имевшим «никакой уже ко всероссийскому престолу принадлежащей претензии, линии и права» Монеты с его изображением были изъяты из обращения, а множество листов с присягой на верность ему публично сожжены на площадях «при барабанном бое».
Императрица Елизавета Петровна начала свое правление в возрасте неполных тридцати двух лет, следовательно, была уже женщиной со сформировавшимся характером, взглядами и привычками. Встречающееся в литературе мнение о ее совершенной неподготовленности к государственному управлению не соответствует действительности. Екатерина I привлекала свою дочь к делам, что не могло пройти бесследно для Елизаветы. Кроме того, цесаревна имела собственную Вотчинную канцелярию и весьма разумно вела хозяйство в своих великокняжеских имениях. Все это давало возможность будущей императрице приобрести определенный опыт для предстоящей государственной деятельности.
Елизавета Петровна обладала многими данными для успешного правления. По словам Б.X. Миниха, она «была одарена от природы самыми высокими качествами, как внешними, так и душевными… У нее был живой, проницательный, веселый и вкрадчивый ум и большие способности». В апреле 1743 года английский дипломат К. Вейч отмечал, что «ни одна принцесса в Европе не входила на троны, обещая быть более великим человеком, и провидение ее достаточно одарило всеми качествами и всеми талантами, нужными для того, чтобы быть любимой и уважаемой своими подданными и другими нациями». Некоторые современники утверждали даже, что «она была образцовая монархиня, в которой соединены были все свойства великой государыни и правительницы, хвалы достойной».
Однако имеется немало свидетельств о том, что прекрасные качества Елизаветы Петровны не находили себе нужного применения. Тот же Миних заявлял, что «императрица не управляла ничем, и формою государственного управления при ней был произвол ее фаворитов». Вейч перечеркивал свой отзыв о Елизавете заключительной фразой: «но ее любовь к удовольствиям портит все". Другой иностранный дипломат утверждал, что «умственная леность… препятствует ей исполнять многие из обязанностей, неразлучных с ее высоким саном. Из великого искусства управлять народом она усвоила себе только два качества: умение держать себя с достоинством и скрытность".
Многие современники сходились во мнении о душевных качествах Елизаветы Петровны. По словам А.Т. Болотова «она была государыня кроткая, милостивая и человеколюбивая и всех подданных своих как мать любила». И. Позье писал, что «Елисавета Петровна была от природы добра и необыкновенно приветлива в обращении со всеми, кто имел счастье приблизиться к ней». Иоганна Елизавета Ангальт-Цербстская (мать Екатерины II) утверждала, что «у императрицы Елисаветы сердце доброе, великодушное, человеколюбивое. Доброта и скромное веселонравие составляют сущность ее нрава".
Но более проницательные люди глубже поняли особенности характера Елизаветы. Леди Рондо писала в 1735 году: «Приветливость и кротость ее манер невольно внушают любовь и уважение. На людях она непринужденно весела и несколько легкомысленна, поэтому кажется, что она вся такова. В частной беседе я слышала от нее столь разумные и основательные суждения, что убеждена: иное ее поведение — притворство». Емкую характеристику Елизаветы дал французский дипломат Ж.-Л. Фавье: «Сквозь всю ее доброту и гуманность… в ней нередко просвечивают гордость, высокомерие, иногда даже жестокость, но более всего — подозрительность… Императрица Елизавета вполне владеет искусством притворяться. Тайные изгибы ее сердца часто остаются недоступными даже для самых старых и опытных придворных…» Натура императрицы действительно была сложна и противоречива, и Рондо также полагала, что «никто не может читать в ее сердце».
Многие современники, в особенности иностранные дипломаты, писали о лени, беспечности и легкомыслии Елизаветы Петровны, которая среди развлечений не находила времени даже для подписания бумаг. М.М. Щербатов впоследствии также отмечал, что «не токмо внутренние дела государственные… но даже и внешние государственные дела, яко трактаты», месяцами оставались без движения «за леностью" императрицы. О „врожденной лени“ Елизаветы писала и Екатерина II. Она же сообщила в своих записках интересны факт к вопросу о медлительности императрицы в решении дел: у Елизаветы „была привычка, когда она должна была подписать что-нибудь особенно важное, класть такую бумагу, прежде чем подписать, под изображение плащаницы, которую она особенно почитала; оставивши ее там некоторое время, она подписывала или не подписывала ее, смотря по тому, что ей скажет сердце“.
Основным качеством Елизаветы Петровны как человека и как политика была осторожность. За всю свою жизнь дочь Петра I не сделала ни одного поспешного и опрометчивого шага. Императрица принимала решения только после тщательного обдумывания разноречивых мнений своих советников. С.М. Соловьев прав в своем предположении, что именно это обстоятельство навлекло на Елизавету Петровну не всегда справедливые упреки в лени и беспечности. Великий русский историк отмечал, что, «выслушивая одно мнение, она принимала его и по живости характера не могла удержаться от выражения своего одобрения; не торопясь решать дело по первому впечатлению, она выслушивала другое мнение и останавливалась на новой стороне дела; приведенная в затруднение, сравнивая и соображая, она, естественно, медлила и тем приводила в раздражение людей, желавших, чтоб их мысль была приведена как можно скорее в исполнение. Они кричали, что императрица не занимается государственными делами, отдает все свое время удовольствиям". Елизавета Петровна действительно не отличалась аскетизмом, однако причина ее медлительности в решении дел заключалась не только в этом. О себе императрица говорила: «Я долго думаю, но если раз на что-нибудь решилась, то не оставлю дела; не доведши его до конца".
