– Все еще обожаешь своего подонка?
– Хочешь верь, хочешь нет, но этот человек, хоть и вел себя как одержимый, любил меня. И никто никогда не узнает, что это была за любовь.
– Может, твоего мужа не станут чересчур строго судить, когда выяснится, что он был чужой марионеткой?
– Думаешь, выяснится? Хоури, мы с тобой единственные, кому это известно. А для остальной Вселенной он просто маньяк с навязчивой идеей. Кто там будет разбираться, что он использовал других людей только в ситуациях, когда не было выбора? Что его гнало вперед нечто гораздо более важное, чем моя или твоя жизнь?
Хоури кивнула:
– Знаешь, я когда-то хотела убить его, но только потому, что это была единственная возможность вернуть Фазиля. Ненависти к Силвесту не испытывала. Если уж по правде, так я не сказала бы, что он мне не нравится. Я всегда восхищалась людьми, которые ведут себя так нахально, будто все принадлежит им по праву рождения. Большинство на это просто не способны, а вот он держался, что твой король. И это было даже не нахальство, а что-то совсем другое. Что-то и впрямь достойное восхищения.
Паскаль ничего не ответила, но Хоури знала: по крайней мере часть услышанного та считает справедливым. Просто не готова прямо сказать, за что она на самом деле любит Силвеста. За то, что он, будучи самонадеянным подонком, совершил благородный поступок, причем проделал это с таким невыносимым апломбом, что поступок стал истинным подвигом, – чего не случилось бы, даже если бы Силвест носил власяницу.
– Слушай, – порывисто сказала Хоури, – у меня есть идея. Когда эти приливы с отливами начнут рвать нас в клочья, ты предпочтешь быть в здравом уме или в несколько затуманенном?
– Что ты имеешь в виду?
– Илиа говорила, эта штуковина построена, чтобы производить впечатление на клиентов. Планировалось этим клиентам показывать корабль снаружи, в надежде на хорошую сделку. Что-то мне подсказывает: на борту имеется приличный бар. Если только всю выпивку не выхлестали за прошедшие века. Но ведь он может оказаться самопополняющимся. Поглядим, а?
Паскаль ничего не ответила, а ведь с каждым мгновением они приближались к гравитационному колодцу Гадеса. И в ту секунду, когда Хоури решила, что спутница предпочла не услышать предложения, паскаль отстегнулась от кресла и устремилась к корме «паука», в неизведанные области плюша и латуни.
Глава тридцать девятая
Внутри Цербера, последний зал, год 2567-й
Сияние обрело синеватый оттенок, как будто приближение Силвеста умиротворило «самоцвет», и тот решил приостановить спектральную игру. Силвест, как и прежде, сознавал, что приближаться к блистающему объекту опасно, но любопытство и ощущение предопределенности влекли его вперед. Будто из самых основ его разума выскочила потребность противостоять опасности и даже, если получится, приручить ее. Это был инстинкт, пробуждающийся при соприкосновении с огнем; это была мудрость, которая приходит вместе с болью.
Камень вдруг раскрылся перед ним, предварительно совершив ряд геометрических трансформаций (Силвест не уделил им должного внимания из боязни, что мозг не выдержит и развалится по плоскостям, сходным с плоскостями этого голубого кристалла).
– Ты хорошо подумал? – спросил Кэлвин. Его ворчание успело стать для Силвеста чем-то вроде естественного звукового фона.
– Слишком поздно возвращаться, – произнес голос.
Он не принадлежал ни Кэлвину, ни Силвесту, но казался знакомым, будто его источник долго прятался внутри Силвеста, но предпочитал помалкивать.
– Похититель Солнц, это ты?
– Он был с нами всю дорогу, – сказал Кэлвин. – Я не ошибаюсь, приятель?
– Дольше, чем вы можете себе представить. С тех самых пор, как ты, Дэн, побывал у Завесы Ласкаля.
– Значит, все, что говорила Хоури, – правда. – Силвест утверждал очевидное: если пустой скафандр Садзаки и оставлял какие-то сомнения в версии Хоури, то их развеяли откровения, полученные от света. – Чего же ты хочешь от меня?
– Только одного: чтобы ты вошел в… «самоцвет», как ты его называешь.
Теперь Силвест слышал только шипящий голос Похитителя Солнц, и от этого шипения мороз шел по коже.
– Не бойся, тебе не причинят вреда и не помешают вернуться назад.
– Ты сейчас готов наобещать чего угодно.
– Я говорю правду.
– А что с «Плацдармом»?
– Он еще действует. И будет действовать, пока ты не покинешь Цербер.
– Проверить-то ничего нельзя, – вклинился Кэлвин. – Все его обещания могут оказаться ложью. Он обманывал нас и направлял каждый наш шаг. И все только для того, чтобы затащить тебя сюда. С чего бы вдруг этой твари на сей раз говорить правду?
– С того, что теперь все это уже не важно, – ответил Похититель Солнц. – Ты зашел так далеко, что твои личные стремления теперь не играют никакой роли.
И Силвест вдруг почувствовал, что скафандр шагнул вперед, прямо в распахнутый «самоцвет», в коридор с блистающими гранеными стенами, ведущий куда-то в глубину.
– Что… – начал было Кэлвин.
– Я ничего не делаю, – ответил Силвест. – Этот мерзавец перехватил контроль над скафандром.
– Похоже на то. Управлял же он скафандром Садзаки. До сих пор этот паразит предпочитал сидеть в тени и ждать, когда ты сделаешь за него всю работу. Ну и лентяй!
– Оскорбляя его, – сказал Силвест, – мы вряд ли улучшим наше положение.
– У тебя есть идеи получше?
– Честно говоря…
Теперь коридор выглядел иначе – пылающий, похожий на трахею тоннель то и дело разветвлялся и поворачивал. Силвест сомневался, что все еще находится внутри «самоцвета». По его прикидкам, этот объект мог иметь в поперечнике от нескольких сот метров до десятков километров. Трудно определить размеры того, что постоянно меняет форму, – если вообще возможно.
– Хм… ты что-то сказал?
– Я говорил… – Силвест осекся. – Похититель Солнц, ты слышишь меня?
– Как всегда.
– Я не понимаю, зачем пришел. Если тебе удавалось контролировать скафандр Садзаки, если ты контролируешь и мой скафандр, то для чего понадобилось тащить меня сюда? Если хочешь что-то забрать из «самоцвета», разве не можешь это сделать без моей помощи?
– Эта штука реагирует лишь на органическую жизнь. Пустой скафандр оно примет за думающую машину.
– Штука? Хочешь сказать, это устройство?
– Ингибитор.
Какое-то мгновение это слово казалось лишенным смысла. Затем оно легонько коснулось знаний, полученных Силвестом в матрице Гадеса. Это воспоминание привело к другому… Создавалась бесконечная нить ассоциаций.
Только теперь он кое-что понял.
В частности, Силвест понял, что пора со всем этим кончать. Если он достигнет ядра огромного «самоцвета» – или машины-ингибитора, – то будет плохо, очень плохо. Трудно даже вообразить, насколько плохо.
– Нам нельзя идти дальше, – сказал Кэлвин. – Я теперь знаю, что это.
– Я тоже понял, хоть и с опозданием. Эту вещь здесь оставили ингибиторы. Поместили ее на орбиту Гадеса, рядом с мерцающим белым порталом. Портал древнее, чем ингибиторы. Их мало беспокоило, что они плохо понимали его предназначение и слабо представляли, кто его доставил в окрестности нейтронной звезды. Кстати, есть признаки того, что изучить его ингибиторы не удосужились, хотя он совсем не похож на обычные нейтронные звезды. Но если оставить в стороне загадку его происхождения, он вполне отвечал планам ингибиторов. Эти убийцы расставляли своего рода приманки для привлечения разумных органических существ. Поместив одну из них рядом с перспективным для изучения объектом, ингибиторы гарантировали появление визитеров. Именно такой стратегии они придерживались во всей Галактике: устанавливали свои машины вблизи объектов, представляющих большой астрофизический интерес, или вблизи руин погибших цивилизаций.
Вот так и попали сюда амарантийцы, занявшиеся изучением космоса и в какой-то момент привлекшие к себе интерес ингибитора. Он изучил пришельцев и вызнал их слабые места. А потом уничтожил всех, кроме горстки потомков отлученных, которым удалось найти путь к спасению. Одни воспользовались порталом и интегрировались в матрицу, в кору Гадеса, где и продолжили свое существование в качестве симулякров. Как муха вечно сохраняется в янтаре, так и они сохранились в ядерной материи, используемой для компьютерных операций.
«Вряд ли это можно считать жизнью, – подумал Силвест. – Но все же от них кое-что осталось».
Были и другие, сумевшие спастись от ингибитора. Но они тоже выбрали тяжелую судьбу и сожгли за собой мосты.
– Они стали затворниками? – Вопрос задал Кэлвин, а впрочем, это мог быть и Силвест, в моменты наивысшего умственного напряжения он нередко говорил вслух сам с собой. – Амарантийской цивилизации пришел конец. Ресургем уже погиб, большинство родившихся в космосе выслежены и уничтожены ингибиторами. Горстка вписалась в матрицу Гадеса. Другая группа, изучив принципы управления пространством-временем (возможно, на примере трансформаций, про исходивших вблизи портала), нашла иное решение: забаррикадироваться от ингибиторов. Они разработали метод свертывания пространства-времени, сгустили его и даже превратили в твердое тело. Таким образом, оно стало непроницаемым щитом. И они затаились, заперев за собой врата навеки.
