Чуть позже над ними, на балконе появилась та же самая чернокожая женщина и знаком пригласила их подниматься. Гас засомневался: брать ли Брогноли? Но оставлять его одного — значило бы поступать нечестно, поскольку там будут кормить. Следовало признать, что мексиканцы, заправляющие в монастыре, не скаредничали и щедро кормили их лепешками и похлебкой, но Уэсли Баттонс уже заронил в их головы мысль о бифштексах. Так что казалось неправильным обделять Брогноли и не брать его с собой на пиршество.
— Пошли, пошли, Брог, — подгонял его Гас. — Та дама, что пела псалом по Длинноногому и другим ребятам, ждет нас наверху и отвалит нам жратвы.
Брогноли поднялся и пошел вместе со всеми, медленно передвигая ноги и по-прежнему мотая головой.
Никто не знал, чего следует ожидать, пока они поднимались по лестнице и шли по узенькому балкону, ведущему в апартаменты леди Кейри. Гас на ходу приглаживал рукой волосы — он хотел попросить у Матти ее сломанный гребень, да позабыл. Разумеется, он никак не ожидал, что высокая негритянка, которая говорила по-английски лучше любого техасца, уведет Матильду с собой.
Вдруг из темного угла выпрыгнул маленький светловолосый мальчик и наставил на них самодельный ковбойский пистолет.
— Вы техасцы? А я шотландец, — сказал он.
— Вот оно что. Я и сам наполовину шотландец, — ответил Гас. — Мне не раз говорила об этом моя мама. А ты сейчас находишься от дома так же далеко, как и я.
— Потому моя мама и захотела повидаться с вами, — объяснил мальчуган. — Она хочет, чтобы вы забрали ее с собой. Она мне сказала, что мы уезжаем завтра, если вы, конечно, заберете нас
Калл и Гас обменялись взглядами. Мальчуган был прелестный и искренний. Может, он и выдумал все это, как нередко делают дети его возраста, но скорее всего, его мать, леди Кейри, сказала ему что-то про такое намерение. Калл, разумеется, не собирался оставаться надолго в плену у мексиканцев, но он никак не ожидал, что уедет отсюда уже на следующий день.
— Но если мы возьмем тебя с собой и повезем домой, на чем же мы поедем? — поинтересовался Калл. — Ведь наших лошадей уже давно увели конокрады.
— Не беспокойтесь, у моей мамы есть лошади, — беззаботно ответил мальчик. — Они в конюшне на заднем дворе нашего лепрозория.
— На заднем дворе чего? — не понял Гас.
— Лепрозория. А вы разве не прокаженные? — удивился малыш. — Моя мама прокаженная, потому я никогда и не видел ее лица. Но руки у нее без пятен, так что она все еще великолепно играет на скрипке, она и меня учит играть на ней. Когда мы доберемся до дома, у меня будут самые лучшие учителя в Европе, — продолжал он. — Когда-нибудь я, может, буду жрать перед королевой. Моя мама знакома с королевой, но я ее никогда не видел. Я был слишком мал и меня не представляли ко двору Ее Величества.
— Я, к примеру, не так молод, как ты, но тоже не прочь посмотреть на королеву, — заметил Гас. — Особенно если она хорошенькая.
— Да нет, она толстая-претолстая, — пояснил мальчуган. — Вот моя мама была настоящая красавица, правда, до того, как заболела проказой. Ее портрет даже рисовал сам мистер Гейнсборо,[7] а он очень знаменитый художник.
В этот момент дверь открылась, вошла высокая негритянка.
— Уилли, надеюсь, вы не целились в джентльменов из своего пистолетика, — проговорила она. — Очень невежливо направлять оружие на людей, особенно на тех, которые могут стать вашими друзьями.
— Я целился, — признался мальчуган, — но это же игрушечный пистолет. Я же не мог стрелять взаправду, у меня и пуль нет.
— Неважно, это не делает ваш поступок вежливым, — объяснила ему негритянка и, посмотрев на рейнджеров, добавила. — Конечно, я поступила тоже невежливо, потому что не представилась вам. Меня зовут Эмеральд.
— Она из Африки, ее папа был там королем, — похвастался мальчик. — Она уже очень давно с нами. Она вместе с нами даже гораздо дольше, чем миссис Чабб.
— Ну вот что, Уилли, не надо надоедать джентльменам, — назидательно произнесла Эмеральд. — Чай уже почти готов. Может вы пожелаете пройти вымыть руки?
— Да мы их уже мыли, когда нас брили, — ляпнул Гас. — А с тех пор, как мы мыли руки дважды на дню, прошло немало месяцев.
— Понимаю, но теперь вы находитесь под покровительством леди Кейри, — объявила Эмеральд. — Так что можете мыть руки сколько угодно раз на дню.
— Мэм, а нет ли чего пожрать, — не вытерпел Уэсли Баттонс. — Я хотел бы сперва проглотить что-нибудь, а уж потом руки мыть. У меня уже давненько на зубу бифштекса не было — думаю, могу теперь съесть целую корову.
— Вот те на! Кто же подает к чаю бифштексы, — улыбнулась Эмеральд. — Бифштексы хороши на обед, но не к чаю. Вообще-то леди Кейри не строго придерживается условностей, но боюсь, не настолько, чтобы нарушать заведенные порядки чаепития.
Техасцев провели в комнату, где стояли пять тазов, вода в них была столь горяча, что в помещении повисли пять столбиков пара. Имелись также пять полотенец и, что еще более необычно — лежали пять щеток для волос и пять расчесок. Щетки были окаймлены серебром, а расчески, похоже, сделаны из слоновой кости. Поблизости, в сторонке, стоял стол с другим тазом с водой, полотенцем и отделанной серебром щеткой и расческой из слоновой кости.
— Здесь самая горячая вода, какой я только умывался после отъезда из Сан-Антонио, — заметил Гас. — Если зазеваешься, можешь ошпариться.
Шестой тазик предназначался для молодого виконта Уилли. Техасцев оставили в покое, чтобы они помылись, когда сами захотят. Пока они переглядывались и ждали, чтобы вода в тазах немного остыла, в комнату влетела невысокая полная женщина в сером платье и схватила Уилли, прежде чем тому удалось улизнуть от нее.
— Нет, нет, не хочу, миссис Чабб, — захныкал мальчуган, безуспешно стараясь освободиться от ее хватки.
Не успели техасцы и глазом моргнуть, как миссис Чабб наклонила голову мальчика над тазом и принялась ожесточенно тереть его личико, не обращая внимания на выкрики и причитания, что вода слишком горяча.
— Уилли, успокойся и постарайся не реветь в присутствии гостей, не огорчай их, — назидательно произнесла миссис Чабб.
Она не спускала глаз и не отрывала рук от своего маленького подопечного, пока не решила, что вымыла его как следует. Когда же посчитала, что сделала свою работу как положено и отпустила Уилли, его лицо покраснело, а волосы блестели после умелого применения щетки и расчески. Закончив умывание Уилли, толстушка глянула на техасцев.
— Вот что, джентльмены, у вас вода остывает — давайте-ка приступайте, — распорядилась она. — У леди Кейри отменный аппетит, а ваша мисс Робертс уплетает так, будто не ела целый месяц.
